Режиссер Lee Lewis — одна из моих любимых в Сиднее. В последние несколько лет она, по сути, была художественным руководителем (Artistic Director and CEO) театра Griffin Company. Репертуар этого театра собран только из австралийских пьес. Маленькая сцена ромбиком расположена так, что актеры существуют в полушаге от скамеек для зрителей. Две стыкующиеся стены и два блока из нескольких рядов для зрителей окружают игровое пространство, продолжающее коридор, по которому зрители, поднявшись по ступенькам из холла на первом этаже, проходят к своим местам.
Я очень люблю пьесы о глубоких переживаниях на темы, далекие от обыденности. О том, что может чувствовать человек, предоставленный сам себе в обстоятельствах страшных и сложных. «Splinter» как раз относится к таким. Действие происходит в маленьком домике на пустынном пляже. У семейной пары (в программке они обозначены, как «женщина» (Люси Белл) и «мужина» (Маймон Глиссон) девять месяцев назад пропала пятилетняя дочка. А теперь она вдруг вернулась. Где она была, что с ней было – неизвестно. Вся история — это попытки родителей снова обрести покой, понять, кто находится рядом с ними. Оказывается страх никогда не найти ребенка — это совсем не финал. Малышка снова дома, но вместо любви пространство наполняется пустотой и ужасом, потому что непонятно, вернулась ли их маленькая Лорен, или неизвестное чудовище.
Они существуют в замкнутом мире. Аскетично обставленная комната — плоская кровать, детская мебель, кресло – с темно-серыми стенами. Ребенка на сцене нет, и это усиливает эффект ужаса. Мать и отец разговаривают с ней, предлагают любимую еду, пытаются играть… Но не получают никакого ответа. Лоре молчит. О ее действиях мы тоже узнаем с их слов. Запись ее голоса мы услышим в финале. Музыки в спектакле немного, это нервная, тягучая, низкая виолончель, в звуках которой концентрируется кошмар происходящего.
Раз за разом родители возвращаются к разговору о том, что девочка совсем не та, какой была до исчезновения. Оба они изо всех сил пытаются сделать вид, что все наладилось и что они счастливы. Но по тому, с каким надрывом они говорят, насколько часто пытаются уверить друг друга что все, ад кончился, у них это не выходит. Снова и снова им кажется, что в темноте ночи за стеклами кто-то есть. Снова и снова они замечают – или им это кажется – что девочка постоянно высматривает что-то за окнами.
Казалось бы, ситуацию разрешить легко: просто сходить к психологу и сделать тест ДНК. Но мир этого спектакля настолько закрыт от внешнего, что, вероятно, каждый шаг в разумное может разрушить то, что придумали сами герои.
Родители держатся друг за друга. Ругаясь, они готовы обвинять один другого в том, что произошло, но потом находят силы сказать признать свою неправоту. Ситуация накаляется до предела и отбрасывает родителей друг от друга. Мама замечает что отец становится все напряженней, что он не спит, что он постоянно на грани срыва. Каждое подтверждение того, что она – настоящая Лорен, оборачивает в попытку его обмануть. Чем больше мать погружается в любовь, тем больше отец проваливается в недоверие, которое граничит с сумасшествием, желанием вернуть своего ребенка.
По-настоящему страшно становится за несколько минут до конца спектакля, когда голос мамы звучит через звуковой фильтр, превратившись в искусственный. Она сервирует маленький стол, раскладывая на нем вместо посуды яичные скорлупки, разливает чай, вместо которого из большого фарфорового чайника сыпется песок. Он постепенно засыпал и «посуду», и стол, стекая на пол и напоминал ненавистные мне песочные часы, как отражение необратимости.