Заслуженный артист России Юрий Григорьев многим знаком с детства – в 90-е он был одним из ведущих программы «Спокойной ночи, малыши!», но его актерская карьера началась Центральном детском театре, куда он пришел поступать сам, потом было кино и телевидение, где он вел программы на телеканале «Радость моя». О детях, съемках, новых спектаклях и счастье он рассказал нашему изданию.
Вся ваша жизнь неразрывно связана с детьми – это и работа в Центральном детском театре (теперь – РАМТ), и участие в детских программах на телевидении …
И почти 28 лет гастрольных поездок с театрализованными детскими представлениями с Хрюшей, Степашкой, всякими Бабами Ягами, лешими.
А как вы оказались в ЦДТ?
Я сам пришел сюда. У нас начались показы в театры. Мой мастер курса Юрий Васильевич Катин-Ярцев предполагал, что я могу попасть в «Современник», но не сложилось, и я решил пойти показаться в ЦДТ. Сам подготовил отрывки, читал отрывок из повести Василия Белова «Привычное дело». У меня был герой – вечно подвыпивший Иван Африканыч, который не помнит, сколько у него детей. После показа подошла заведующая репертуарной частью и предложила позвонить на следующий день. «Но я думаю, – сказала она, – что все в порядке». Так я оказался в этом театре, и вся жизнь сложилась здесь. Что-то я такой привязчивый- привязчивый, постоянный-постоянный, аж самому противно (смеется).
Вы ведь пришли в Центральный детский на несколько лет раньше Бородина?
Да, я пришел в 1976-м, хотя официально числюсь с 78-го. Даже успел порепетировать с Валентиной Александровой в спектакле «Обратный адрес», сыграл во «Всадниках со станции «Роса» пионервожатого… и ушел в армию. Отслужил 10 месяцев – и попал в больницу с аппендицитом. Я решил, что в армию вернуться не могу, а вот на шестой день после операции прыгать по вагонам в картине Чулюкиной «Поговорим, брат!» – нормально. Я играл там одну из главных ролей – Митьку Кокорина – вместе в Александром Голобородько. И таким образом скостил себе пару месяцев армии. Так вышло, что сразу после армии я не пришел в театр. А Алексея Владимировича назначили в 1980. Так что я уже мастером был (смеется).
С приходом молодого режиссера как поменялся репертуар ЦДТ?
Алексей Владимирович, когда пришел, сразу сказал, что репертуарная политика будет связана с его представлением о театре. «Мое представление о театре было выпестовано моими родителями, когда они меня маленького водили на взрослые спектакли. Просто это были очень хорошие спектакли, классика, в основном, и я считаю, что так должно быть в ЦДТ. Мы должны воспитывать молодежь на хорошем качественном материале». И мы поняли, что нас ждет классика. (улыбается)
Насколько вообще правомерно деление на детский и взрослый театр?
Детские спектакли – это особая специфика. Универсальных, вроде «Сотворившая чудо» немного. А вот, скажем, то, что у нас в репертуаре появился спектакль «Я хочу в школу» – это огромный плюс, потому что на средний школьный возраст постановок практически нет.
Часто бывает – берешь материал и не понимаешь, что из него может выйти, но благодаря режиссеру и труппе вдруг рождается очень хороший спектакль. Когда мы начинали репетировать, мы и предположить не могли, что билеты будут раскупаться мгновенно.
Вообще надо сказать, что для детей разного возраста надо уметь и ставить, и играть. РАМТ в этом смысле абсолютно универсален: у нас шел прекрасный «Король Лир», и трехчастный «Берег утопии» для взрослой публики был великолепен.
«Берег», мне кажется, был не только, даже не столько для взрослых, сколько для студентов и старшеклассников…
Абсолютно согласен. Это, кстати, из той же серии было, когда только начали репетировать – непонятно было, кому это нужно в наше время. Кому могут быть интересны Герцен, Огарев, их переживания и философские диспуты… В удачу верил один Бородин, мы просто честно пытались воплощать то, что он нам предлагал. Но никто не ушел после первого спектакля, и когда в 10 часов вечера весь зал аплодировал стоя… Такой же эффект был и на гастролях в Мадриде и Барселоне. Мы играли там и в один вечер, и в три. И во всех газетах лейтмотивом – «как хорошо, что в мировом театральном ландшафте есть репертуарный русский театр». Честно признаться – гордость захлестывает.
Чем вы это объясняете?
Это, прежде всего, хороший литературный материал – недаром сэр Том Стоппард 4 года это писал. Он МХТ предлагал, но они отказались, а РАМТу оказалось по силам – потому что у нас лучшая труппа на сегодняшний день. Наш театр отличается тем, что у нас очень много молодой крови и режиссеров много.
Недавняя ваша премьера «Умеешь ли ты свистеть, Йоханна?» – спектакль тоже вневозрастной…
В общем, да. Сама история – немного сентиментальная, в которой сталкиваются два поколения -самые старшие и самые молодые.
Александра Толстошева придумала его как игру: начинают ее два мальчика, а потом в нее вовлекаются все персонажи. Однако ваш герой – Нильс – включается в нее не стразу.
В каждом сообществе есть люди, которые сторонятся других. Он ведь так себя ведет не потому, что такой гордый или с высоким самомнением. Просто ему неинтересно окружение Дома престарелых, ему скучно сидеть и обсуждать примитивные каждодневные действия – кому какой укол сделали. Он их не презирает, нет, просто ему не хочется этого. И при этом жуткое одиночество, которое присуще людям в таких заведениях. И он сам себя организовывает: слушает по телевизору любимую музыку, смотрит любимые оперы, оперетты… Я его так для себя оправдываю, я играю не неприятие и отторжение, не пытаюсь их обидеть. Мой герой хочет им объяснить, почему предпочитает быть один, но не может и чтобы не обидеть переводит все на «кофе». – Я не люблю кофе. И его записывают в гордые.
Однако с мальчишками они сразу находят общий язык…
Что интересно, Александра не просила меня вербализировать, и сама как то не настаивала на характеристиках этих отношений. Но я думаю, что наш спектакль он о том, что люди старшего возраста чувствуют, что они очень молоды. Если человек готов к тому, чтобы принять это, то общий язык легко найти. Да и ребятам с ним, человеком, у которого бывают провалы в памяти, интересно. Он для них необычный, знает какие-то вещи, которые им неизвестны, умеет это рассказать и показать. Я думаю, что наш спектакль о том, что любые поколения могут друг друга дополнять и радовать, передавать опыт другим поколениям. И это так важно, чтобы самые молодые услышали то, что могут рассказать старики.
Программа «Спокойной ночи, малыши!» тоже связывает поколения… Вы пришли в нее в 1995-м…
Это была эпоха перемен – проклятое время. Недаром, существует китайская пословица «Не дай вам бог жить в эпоху перемен». Все ломалось, на телевидении поменялись руководители. И появились новые хозяева. Передача сохранилась благодаря Ангелине Вовк, она была знакома с руководством банка «Эскадо» и попросила у них финансирование для программы. Они помогали нам три года. Но потом нас снова перекупили, минимизировали расходы, у нас практически не осталось выездных передач. И все стало потихоньку вырождаться, интерес к передаче падал, гаджеты отнимали у нас аудиторию. Потом нас стали перекидывать с канала на канал, потом решили убрать программу из прайм-тайм, пытались вводить новые рубрики, приглашали новых ведущих, которые должны были поднять рейтинги… В 2003 году мне повезло: через своего духовника я попал на рождение телеканала «Радость моя». Ко мне обратился очень серьезный промышленник, который хотел сделать детскую передачу, хотел начать вещание, которое было бы душеполезным, без пошлости, без намека на какую-то агрессию. Мы долго говорили с Виктором Леонидовичем, потом я собрал всех, кто работал в «Спокойной ночи, малыши»: авторов, режиссеров — нас было человек 20. Они стали ядром нового канала. Наш канал уникальный, мы проводили социологическое исследование, выяснили, что есть 16 детских каналов, из которых 5 русскоязычных и только один, наш, работает полностью на русском контенте. Я вел на нем пять программ.
Одна из них «100 дорог»…
2000-е были чуть помягче, но то, что касается глубинки, было забыто навсегда, особенно на ТВ. Так появилась идея – ездить по деревням и рассказывать о тех, кто живет там. Мы бывали в таких местах, о которых мало кто знает. Когда ездили по Владимирской области, было полное ощущение, что война недавно закончилась: разруха, развалы. И там люди как-то выживали. В Чкаловске жители устраивали какую-то невероятную зимнюю рыбалку, а в Пестяках оказалась самая целебная грязь, по своим свойствам не уступала той, что в Карловых Варах. Они так и говорили: «У нас даже грязь самая лучшая!» Ездили мы в один поселок – там две старушки-песенницы, обе Алевтины… И везде, где были, спрашивали: «Что такое счастье?»
Так что такое счастье?
Мое счастье – жена Тамара и дети. Она, наверно, моя вторая половина, у нас с ней какое-то единение. Я иногда только подумаю, что давно не звонил, беру телефон, а там вызов от нее. Это счастье, когда рядом есть такой человек. И, конечно, когда ты здоров. Хотя когда возникают какие-то проблемы со здоровьем, происходит переоценка. Ты думаешь: «И вот это меня волновало? Как же я был глуп!» Впрочем, и не поумнел (смеется).
Фотографии предоставлены пресс-службой РАМТа
