Что можно сделать в сфере искусства за пять лет? Кажется, что возможно очень многое. А если эти перемены затрагивают одну из, пожалуй, самых консервативных областей сферы культуры – музей? О том, как могут помочь в этом направлении экономическое образование и большой опыт управления в музейной сфере, мы поговорили с директором Музея МХАТ Софьей Михайловной Грачевой, чем, неожиданно, подвели итог ее пребыванию на этом посту.
За пять лет региональные выставки музея охватили почти все регионы страны, доход музея вырос в несколько раз, радикально обновился штат: пришли квалифицированные сотрудники, было успешно проведено несколько знаковых мероприятий в юбилейный год для Музея (100 лет), театра (125) и школы-студии МХАТ (80). Признанием результативности Грачевой стала и премия Правительства Москвы в области театрального искусства.
Какими были ваши ощущения, когда пять лет назад вы пришли на должность директора Музея МХАТ?
Ощущения были довольно противоречивые: мой предыдущий опыт работы в Министерстве культуры позволял видеть ситуацию вообще всех музеев, которые существуют. И мы знали, что Музей МХАТ, к сожалению, находился не на топовых позициях, а пребывал в последних рядах. Было не очень понятно почему это так, все стало проясняться, когда я появилась уже здесь, в Музее МХАТ. Более того, они проясняются до сих пор. Я не могу сказать, что я пришла и сразу все поняла. Начала анализировать ситуацию, что вообще происходит вокруг. Сразу было видно: здесь работали очень возрастные сотрудники. На тот момент у нас состав коллектива более 50% от общей численности был за 60 лет. С одной стороны, понятно, это люди, которые страстно любят театр, с другой стороны, было очевидно, что сами люди, работающие здесь, не очень понимают кем, собственно, они являются и чем является музей.
А чем является Музей МХАТ? Каково его значение?
Однозначного ответа на этот вопрос нет. Музей МХАТ — что это? Часть театра, архив театра, музей, библиотека, куда приходят люди, исследователи театра? Со временем стало понятно, почему так происходит: музей был сосредоточен сам на себе, внутри одного процесса, настроен только на один театр. Но наша коллекция (к слову сказать, больше 340 тысяч единиц хранения) является коллекцией федерального значения, так как большинство наших архивов — это личные архивы Станиславского, Немировича-Данченко, художников, актеров первого и следующих составов МХАТ. А ведь это люди, как мы с вами знаем, которые изменили театральный мир не только России, но и всего мира, оказали существенное влияние на театр Европы и особенно Америки. И на базе системы Станиславского до сих пор существует Голливуд. Мы об этом везде заявляем и гордимся, что приезд МХАТа в 1924 году в Америку показал американцам, что такое реалистический драматический театр, до этого американская культура была более массовой, настроенной на шоу. А реализм и психологический театр, который привез тогда МХАТ, поразил американцев, убедил, что театр может быть таким. Хотя сами американцы не очень любят это признавать, но гастроли МХАТа оказали огромное влияние на Голливуд.
Подобной широты видения у самих сотрудников музея не было, они сами не понимали, что, например, художники, которые сотрудничали с Московским Художественным театром, особенно на первоначальном этапе — это лучшие представители своего времени: Добужинский, Бенуа, Рерих, Головин. Творчество этих художников является частью общемирового культурного контекста, общероссийского — как минимум. То есть Музей МХАТ — не некий остров, а часть общего большого художественного процесса. При этом Музей МХАТ совмещает в себе несколько музеев одновременно: это и музей истории театра, и художественный, и литературный и мемориальный музей, в общем очень многогранный и интересный феномен.
Подобное понимание влечет за собой глобальные изменения и постановку масштабных целей…
Мне показалось, что нам важно выйти в мир и показать музейному сообществу, что мы есть, потому что даже не все в музейном сообществе знают, что такой театральный музей существует. Поэтому мы взяли курс на многочисленные региональные выставки. С одной стороны, мы рассказываем и показываем музейщикам, что есть Музей МХАТ, а с другой стороны – работаем с обычными людьми, рассказывая им о жизни театра в России.
Музей театра может стать переводчиком сложных театральных терминов на простой язык. Зачастую публика не знает, например, зачем и как работает технолог по костюмам, кто такой художник по костюмам, осветитель, насколько важна их роль, суфлер, кто такой мебельщик в театре — на самом деле это крайне интересно, когда ты сам узнаешь это и напоминаешь людям о том, что на сцене мы видим только верхушку айсберга, видим актеров и в лучшем случае еще и режиссера, который выходит на поклоны вместе с этими актерами. А весь остальной огромный состав театра, который делает декорации, шьет костюмы, парики, постижеры, гримеры — это еще огромное количество людей, которые работают все вместе для того, чтобы создать некий мир на сцене. Актеры, конечно, главная энергетическая часть этого процесса, потому что ты с ним обмениваешься энергией, он тебя задевает или нет. Но в помощь актеру все остальное вокруг на этой сцене.
В чем, на ваш взгляд, основная особенность театрального музея?
Все театральные музеи и наш конкретно про сторителлинг, про истории, которые связаны с теми предметами, которые находятся в экспозиции. Нельзя сказать, что наши предметы обладают уникальной культурологической ценностью. Да, они использовались в спектаклях, но там нет искусствоведческой ценности, они не уникальны. Это не золото скифов. Но они уникальны в том плане, что они связаны либо с актером, либо с историей театральной, либо со спектаклем.
У нас на Основной экспозиции висит кусочек первого занавеса с чайкой. И вот один этот предмет позволяет рассказать про чайку, про Шехтеля, который придумал эту чайку. Почему он придумал ее? Потому что он перестраивал этот театр. Почему перестраивал, почему построил в таком стиле — не в ампире, а в модерне, причем довольно суровом, строгом? А перестроил он именно так, потому что Станиславский дал установку, что в театре ничего не должно отвлекать от того, что происходит на сцене, здесь не должно быть удобно, чтобы люди в креслах спали. Должно быть в меру удобно, чтобы люди не страдали, но нечего отвлекаться на завитушки, бриллианты и бархат. Поэтому у нас стиль театра довольно сдержанный, хотя мы знаем, что модерн бывает и другой. Дальше про то, что Шехтель все это сделал бесплатно. Почему? Потому что его просил Морозов, меценат театра. Здесь нужно говорить про связи между этими людьми. Кто такой Морозов? Это человек, который дал очень много денег театру, и если бы не Морозов, то за первые пять лет существования театра, он мог погибнуть три раза из-за финансовых проблем, потому что тогда сложилась такая коллизия, что это был суперпопулярный театр, но поскольку они сначала исповедовали идею общедоступного Художественного театра, то хотели удержать цены достаточно низкими, чтобы все могли ходить. И в конце концов поняли, что не выходит. Ну и чайка – символ чеховской драматургии, которая стала еще одним необходимым условием того, что МХАТ превратился в ЯВЛЕНИЕ.
Возрастной штат, специфика музея, отсутствие его в инфополе. А какая была аудитория?
Мы по-прежнему преодолеваем некоторое сопротивление среды: публика в большинстве своем считает, что театральный музей — очень специфическая вещь, куда непонятно, зачем идти. Складывается неверное впечатление, что туда надо идти только студентам театральных вузов, театроведам, что это только для них. Поначалу было не очень понятно, на кого мы работаем и есть ли шанс у театрального музея стать таким же популярным, как любой другой художественный музей. Сейчас я не могу сказать, что мы нашли ответ на этот вопрос, очередь к нам, как в Третьяковскую галерею или на блокбастер, никогда не выстроится, потому что у нас мало помещений, мы не можем создать такую масштабную выставку и выставить такое количество работ, чтобы было настолько интересно. У нас здесь в Камергерском переулке 100 квадратных метров, в Доме-музее К.С. Станиславского — 120, что для выставки немного. Конечно, имеет значение бюджет. Любой «суперпроект» всегда предполагает затраты. На застройку, нанять дизайнера, художника, на продвижение. Все завязано на финансах. И сейчас, наконец, к пятому году у нас нормальный бюджет, который мы можем потратить на продвижение, на диджитал, на рассылки. В нынешних условиях, особенно в Москве, где высочайшая конкуренция, необходимо постоянно придумывать нечто интересное, чтобы быть способными побороться за время москвичей и гостей столицы.
И нельзя забывать про разницу между театральной и музейной публикой. Вот мы находимся рядом с театром имени Чехова, казалось бы, мы тут рядом, разложены в театре наши рекламки, и, казалось бы, театральная публика должна прийти в наш музей. Но нет, этого не происходит. Значит, разница между театральной публикой и музеем есть. Моя версия, что в театр приходят за эмоциями, которые «здесь и сейчас», за некой сопричастностью, за ожиданием, что ты что-то переживешь, желательно, положительное. А в музей приходят так же за эмоциями, но главное из них — это любопытство. То есть это люди любопытные, которым что-то интересно. Любопытство не всем присуще.
За пять лет сильно ли омолодился штат сотрудников?
Конечно, очень сильно. У нас сейчас как раз основная категория сотрудников 40-45 лет. А за последний год мы набрали много молодых людей для того, чтобы по выполнить план по госкаталогу. Мы понимаем, что действительно необходимо собрать полную информацию о том, что есть в российских музеях. Да, временами в архивах много интересного находится… Но, с другой стороны, я эту фразу «ой, смотрите, что я нашла», терпеть не могу. Вы что-то нашли? Да вы здесь сорок лет работаете и только сейчас нашли! К сожалению, это тоже к пункту о том, что я увидела, когда сюда пришла: в чудовищном состоянии находилась фондовая документация.
Обновлялась ли экспозиция в связи с более тщательным изучением архивов?
У музея четыре функции, как вы знаете: собрать, сохранить, изучить и представить. И каждый раз в зависимости от периода времени музеи концентрируются на разных задачах: кто-то на сохранении, кто-то на чем-то другом. Когда Владимир Ростиславович Мединский пришел, он шоковым методом, но заставил музейный народ свои архивы и фонды начать перетряхивать, чтобы начать больше выставлять. Хотя это тоже имеет свою обратную сторону, невозможно делать безумное количество проектов, все-таки, условно говоря, 4 проекта на площадке в год — это реальный срок, чтобы люди могли про это узнать, собраться и дойти до выставки, посмотреть ее. Потому что если она стоит полтора месяца, то это практически ни о чем, потому что не успевают дойти и посмотреть. Поэтому постоянная экспозиция будет обновлена после ремонта театра, который планируется в ближайшие годы, но пока остается как есть, а вот на временных выставках мы показываем наши богатейшие фонды.
Каким должен быть человек, чтобы его взяли на работу именно в музей?
В музее работать должны разные люди. Фондовики должны быть скрупулезными исследователями. Всегда необходимы научные сотрудники в музеи. У нас их совсем мало, мы не успеваем осознать все то, что имеем. Пока мы успеваем забивать только в госкаталог. А осознает за нас и вместе с нами иногда научный сектор Школы-студии МХАТ. Научные сотрудники нужны, которые будут копаться, разные взаимосвязи понимать. Прекрасно, когда есть люди, которые способны широко смотреть. Это кураторы, которые могут быть внешними, они видят связи между художественными процессами у нас и во всем остальном художественном мире. Но это нужно просто особое видение. Отдел развития должен быть веселым, они должны придумывать разные интересные мероприятия. Экскурсоводы и те, кто работает на экспозиции, должны быть ориентированы на людей, любить людей, не ненавидеть их, а любить, причем разных.
А что-то в музее ориентировано на детскую аудиторию?
У нас есть базовая программа «Приоткрытый занавес», здесь, на Постоянной экспозиции, это профориентация в легкой форме, мы рассказываем о том, кто в театре работает. Нам кажется это все крайне симпатичным. И конечно, понимаем, как важно привлекать детскую аудиторию. Ведь дети и театр — это что-то естественное.
Игра и там, и там?
Да, это этап психологического развития — игра в ролевые игры. Что-то построить, придумать, во что-то поиграть — это нормальный процесс психологического развития.
Верно ли я понимаю, что в музее идут изменения, появляется креативная составляющая?
Мы сильно поменяли подход к выставкам. Постепенно меняемся, взяли художника. Вот выставки в Зеленом фойе. Это наша постоянная площадка. Мы не можем там делать плохие проекты, потому что эти двери открываются во время антракта и до начала спектакля для зрителей театра, и хочешь — не хочешь, мы несем некую просветительскую нагрузку, рассказывая посетителям про то, о чем они не знают. Там хотя и маленькое пространство, но тем не менее требует хорошего подхода. Стараемся темы придумывать интересные. Не могу сказать, что сильно что-то необычное у нас получилось, но качество поменялось точно.
Расскажите, пожалуйста, о вашей работе в регионах.
Да, мы много выезжаем в регионы. Есть задача, она государственная действительно, создавать единое культурное пространство страны. Долгое время регионы были забыты. Но нельзя же, чтобы Москва и Санкт-Петербург были местами, где вся культура сосредоточена. Хоть многие приезжают сюда, но все равно: вся страна сюда не доедет. Поэтому надо выезжать самим. У нас хорошая художественная коллекция. Мы вывозим проекты, рассказываем про МХАТ. Основная наша цель: рассказать о том, что есть такой Московский Художественный театр, что он считался главным драматическим театром страны и до сих пор на это звание претендует, кто такие Станиславский и Немирович-Данченко, что они придумали, как это поменяло наш театральный мир. Просто, когда ты внутри процесса находишься, кажется, что всем все понятно.
То есть, уровень публики везде разный?
Действительно, приходится, порой рассказывать с нуля, что есть Художественный театр в Москве, что Станиславский и Немирович-Данченко поменяли театральный мир, что появился режиссер, что художник стал сорежиссером, художник по костюмам — это не просто так, а тоже со смыслом, а чтобы исполнить все то, что придумал художник по костюмам, нужен технолог, который разложит все это на части. И как Дмитриев писал, когда Анну Каренину ставили, «чтобы все было в перламутре». Вот что хочешь, то и делай с этим. Придумывай костюмы, чтобы из зала они смотрелись, как будто все в перламутре.
Конечно, просвещение, погружение в историю – основная функция музея. А в чем удовольствие? Например, что бы сказали человеку, который у вас никогда не был: от чего можно получить удовольствие в Музее МХАТ?
Во-первых, от интересных историй, которые рассказывают экскурсоводы об этих самых предметах и об истории самого МХТ, потому что эта история сама по себе захватывающая. Кажется, что такого в театре, ну, стал кто-то лучшим и что? Но на самом деле, история любой жизни — это удачи и неудачи, и театр — то же самое. И все это интересно слушать.
Во-вторых, это эстетически красиво. Здесь есть красота: она в костюмах, она в макетах. Например, один из наших хитов — коллекция театральных костюмов знаменитого в свое время художника-модельера Надежды Ламановой. В Музее МХАТ самая большая коллекция костюмов Ламановой. Но, наверное, все-таки макеты — одно из моих самых любимых. Людям нужно рассказать, что макеты появляются только в МХТ, для чего они нужны, для мастерских, для столярных, для режиссера для выстраивания мизансцен. Меня вообще поражает работа художников, особенно первого художника театра – Виктора Симова, с какой тщательностью сделаны эти макетики, они же маленькие, как 3D макеты, которые сейчас печатаются на принтере, а раньше разрисовывались мельчайшие детали вручную. Сейчас уже в силу насмотренности мне нравятся эскизы, потому что многие эскизы костюмов, эскизы сценографии просто визуально хороши. Поскольку красота все-таки спасет мир, нужно смотреть на красоту. Эскизы достойны того, чтобы на них посмотреть. Что-то успокаивает, что-то может повеселить, но в общем это именно эстетически гармонично красивые вещи.
В общем приходите в Музей МХАТ и на Основную экспозицию в Камергерском переулке, где вам расскажут о том, как вообще возникла идея Московского художественного общедоступного театра, что не так было с другими театрами по мнению Станиславского и Немировича-Данченко, что нового они придумали и как они это все смогли воплотить. Было ли им просто или не сразу все получилось, были ли неудачи, почему один театр носит имя Чехова, а другой Горького и как вообще получилось, что их стало два? В Доме-музее Станиславского расскажем о том, как провел в этом доме последние 17 лет своей жизни сам великий режиссер, был ли здесь счастлив, как он вообще очутился в этом доме в 1921 году, почему элемент этого дома присутствует на билетах одного московского музыкального театра и как вообще становятся великими театральными реформаторами (спойлер – любящие родители и семья), откуда рыцари в этом доме и что здесь делал Булгаков? А в квартире Немировича – Данченко, который, к сожалению, часто остается в тени Станиславского, но без которого ничего бы не получилось у одного лишь Станиславского, и который за свою жизнь несколько раз был вынужден укоротить себя самого ради общего дела и блага, то есть часто приходилось делать непростые выборы, тоже расскажем про его жизненный путь, при чем так, что вам будет казаться, что вы только что побывали у него в гостях, а хозяин на минутку просто вышел.
Портреты — София Набока
Фото экспозиции предоставлены
пресс-службой Музея МХАТ
