В Московском театре «Сфера» состоялась премьера: спектакль «Ревизор» по одноименной пьесе Н.В. Гоголя представил режиссер Сергей Виноградов. Мы поговорили с ним о том, как проходила работа над постановкой, в чем секрет хорошей драматургии и как сохранить себя в постоянно меняющихся жизненных реалиях.
Ваша творческая биография включает в себя работу во многих театрах, очень разных. В «Сфере» вы ставите уже второй спектакль, первым был «Лес» по пьесе А.Н. Островского. Как вы стараетесь сработаться, выстроить контакт с коллективом?
Так как мое прошлое было актерским, то я знаю, что такое актерский коллектив. И каждый раз приходя в новую команду, я стараюсь наладить в первую очередь человеческие «мосты». Потому что хочется делать общее дело, в котором люди были бы заинтересованы сами. Какого-то специального подхода у меня нет, вот я просто стараюсь, чтобы люди не чувствовали себя сухими исполнителями. Чтобы было ощущение, что мы занимаемся творчеством. В театре «Сфера» вообще никаких проблем не было, мы сразу, еще когда выпускали «Лес», нашли общий язык. Я объяснил концепцию, что и как я хочу делать, и нашел отклик у артистов. Собственно говоря, с «Ревизором» происходило примерно так же.
Бывало ли, что вы начинаете работу и чувствуете, что вам нужно чем-то доказать, как-то обозначить свой режиссерский авторитет?
Иерархия выстраивается не от того, что ты приходишь и заявляешь «Я — режиссер». Это всегда человеческая история. Когда ты внятно, конкретно людям что-то объясняешь. Как, для чего, что они делают, выстраиваешь событийный ряд, характеры, предлагаешь решение, концепцию, тему спектакля. И лишь когда ты убедил, люди тебе начинают верить. Важно по делу говорить, а не лить воду. У меня не было такого, чтобы артисты не откликались. Этот, в общем-то, простой ход во всех коллективах срабатывает.
В одном из интервью вы говорили о том, что очень давно мечтали о пьесе «Ревизор», много о ней читали. А есть ли какая-то сложность для вас в этой пьесе? Что важнее всего донести до публики?
Секрет хорошей драматургии в том, что в ней все написано с самого начала. Пьеса является неким зашифрованным кодом, в котором все есть. Есть характеры, есть логика поступков, есть заложенный автором смысл. Когда ты работаешь с такой пьесой, тебе ее нужно просто раскрыть. Сложность, и в то же время и помощь, в том, что необходимо правильно прочитать пьесу. Вот в том же «Ревизоре»: он настолько точно написан, настолько внятно и понятно, что там ничего не надо придумывать и ничего дописывать не надо. Все написано настолько прозрачно и внятно, что, когда я смотрел чужие спектакли, я очень удивлялся, когда обнаруживал какие-то дополнения «от себя». Кстати, я обычно, когда ставлю свой спектакль, смотрю обязательно чужие постановки. Мне это помогает услышать верную интонацию, понять и выстроить динамику сцен в своей постановке.
Из всего сказанного можно сделать вывод, что и с текстом авторским вы обращаетесь очень бережно?
Я работаю по системе классического психологического русского театра. С принципом Вахтангова «содержание вскрыть, форму нафантазировать». Содержание я не сочиняю, меня так учили в институте, я этого придерживаюсь.
Вы говорите о том, что есть в пьесе код, который необходимо вскрыть. Вот вы взяли текст, вскрыли этот код, явилась постановка, потом эту же пьесу взял кто-то другой, вскрыл тот же самый код. Но получится ли другая постановка, если исходный код один и тот же?
Конечно, так как все равно будет другая форма. Она, естественно, имеет значение. В этом весь мир театра. Просто театр постмодернизма, в котором зачастую придумывают и изменяют именно содержание, мне не близок. Однако, я допускаю, что такой театр тоже интересен. Я этим не занимаюсь, мне интересно именно раскрыть автора, вступить в диалог с ним. Я не настолько талантливый драматург, чтобы что-то переделывать.
Кто из двух персонажей — Хлестаков и Городничий — в вашем «Ревизоре» на первом плане? Чья судьба увлекает больше?
Мне кажется, тут сложно выделить кого-то одного. Это история двоих, хотя, наверное, акцент все-таки больше на Городничего. Хлестаков его проявляет, обнаруживая все скрытые моменты. Ведь сюжет этой пьесы не в том, что городничего поймали или раскрыли. Без этого можно обойтись, этого в пьесе в принципе нет. А история в том, что это ж как надо было завраться, это ж как надо было наворовать, чтобы от страха, от паники, в которой находится Городничий, этого Ивана-дурака, этот фантик вдруг принять за какого-то серьезного человека! Это попытка посмеяться над подобной глупостью человеческой. И в этом плане, наверное, все-таки акцент больше на Городничем.
Хлестаков же, в свою очередь, персонаж для нас привычный. Он как Иван-дурак, праздно шатающийся, но собирающий в итоге все сливки с ситуации. Он не алчный, он не злой, он в чем-то наивный как ребенок. При этом картежник, он словно играет в карты, любит заигрываться и всю пьесу, собственно говоря, играет, постоянно ведет эту партию. Пытается понять, до какой степени он сможет в этой ситуации крутиться. Начинает проверять: вот здесь попробую, вот тут поднажму, вот с дочкой погуляю, вот за маменькой приударю, вот денег попрошу. И он заигрывается дальше, дальше, набирает обороты и уже просто необходимо его насильно остановить, потому что заврался, потому что иначе все потеряет.
А чем важны в спектакле женские персонажи? Какова их функция? Помогают ли они папеньке и мужу, являют ли историю какой-то влюбленности или просто желания вырваться из этого города?
Честно скажу: я не вижу здесь историю любовную. Потому что во-первых, за один вечер влюбиться невозможно. Я в подобное не верю, я не романтик. Понимаю, что симпатия может появиться. Но симпатия и любовь — разные вещи. Мне кажется, что перед нами тоже срез типичных женских характеров, которые встречаются в нашей жизни. Женщин — жен и дочерей «сильных мира сего». Вот представим: как городничиха стала женой Сквозник-Дмухановского? Наверняка же она не просто так выбирала его. Да и потом она женщина достаточно видная, умеет себя вести и подать. Есть мнение, что в России у нас скрытый матриархат, так вот мне кажется, она — яркая представительница этого явления, именно она мужем управляет. Думаю, что даже и свидание дочки с Хлестаковым она подстроила. Так как прекрасно понимает, что если дочку все-таки выдать замуж, то есть возможность уехать в Петербург. По-моему, классическая история.
Дочка же делает то же, что маменька сказала. Другое дело, что Хлестаков в этом во всем начинает агрессивно себя вести. И начинает работать уже история провинциалки, которая не очень понимает, а может, действительно в Петербурге так принято? Цель у них общая: выбраться куда-то повыше в Петербург, в Москву, но только это не чеховская история, это желание возвышения. «До чего же хочется, чтобы мне подчинялись» — как Городничий говорит. У них всех, в общем-то примитивные человеческие желания, хотя они неплохие люди, просто другого не знают.
Во время работы над спектаклем зачастую открывается что-то новое в пьесе. А открывается что-то в вас самих?
Для меня Городничий — человек с бедным мышлением. Мне это претит в нем и претит, если ростки чего-то подобного я замечаю в себе. Я стараюсь свою жизнь жить так, чтобы не быть сосредоточенным на материальном. Удержать, своровать, выгадать… Подобное мышление — путь в никуда, потому что человек духовно сильный, изобильный никогда не будет воровать, потому что ему не так много нужно для счастливой жизни. Воровство, зависть — это всегда показатель ущербности. И вот эта ущербность, которая присуща городничему и всем жителям его города, для меня как звоночек, указатель, куда идти не надо. Вообще в этой пьесе нет положительных персонажей, она вся как антипример. Над ними всеми можно посмеяться и запомнить: это путь в никуда.
Если бы вы пришли в театр и на обсуждении с художественным руководителем услышали бы вопрос: а какую пьесу надо взять, чтобы показать, куда надо идти, какую бы вы пьесу предложили?
Я бы не стал выбирать никакую пьесу, потому что не считаю, что театр чему-то должен учить или давать четкие ответы. Давать ответы — это пропаганда какая-то. По-моему искусство прежде всего должно задавать вопросы. А ответы должны даваться зрителем. Еще лучше, если у него остается шлейф от спектакля. Два-три дня после хорошего спектакля ты думаешь, анализируешь, пытаешься понять, про что, почему. Вот это для меня главное в искусстве и в спектакле: чтобы зритель выходил именно с таким шлейфом. Театр — место сакральное, где человек может очиститься, узнать что-то. Потому мы и говорим именно о проблемах, об ошибках человеческих. Поэтому я бы не стал делать какую-то пьесу, которая показывает, как надо.
Почему вы решили для себя, что будете не актером, а режиссером? Чем эта профессия лично для вас более ценная, более значимая и интересная?
Тем, что я понял, что в этой профессии могу больше, чем в актерской. В какой-то момент я наигрался. Знаете, хороший артист должен даже в плохом спектакле выходить и делать все на сто процентов. Я понял, что я так не могу, у меня опускаются руки, когда я чувствую плохой спектакль, мне не хочется работать, мне ничего не хочется делать. Родилось желание создать нечто общее, влияющее на зрителя. Признаюсь: я до сих пор не очень люблю ходить на поклоны. Мне интереснее, когда я стою где-то у театра или в фойе и вижу, какими зрители выходят, как на них повлиял спектакль. Даже просто то, что они довольны, посмотрели спектакль или похвалили какого-то артиста. Вот мне от этого кайфово, от того, что мне удалось создать праздник, вечер, в котором люди получили удовольствие. Поэтому профессия режиссера стала логичным продолжением моей театральной карьеры.
Есть ли какая-то ваша роль, которой вы гордитесь? Такая, где вы довольны полностью своей актерской работой?
Таких ролей нет. Я всегда был слишком требователен к себе-актеру. Но могу сказать, что в моей жизни было два человека, в работе с которым я получил огромное удовольствие и опыт. Во-первых, это мой учитель, Александр Сергеевич Кузин, когда мы работали над пьесой «Последние» Максима Горького, в которой я играл Петра. Это был первый театральный опыт, который очень мне много позволил узнать о театре, о работе над персонажем, над пьесой и т.д. Второй же была работа над пьесой «Безымянная звезда», когда я играл роль Марина в Театре Джигарханяна. Опять же — бесценный опыт. То, как роль объяснял Армен Борисович Джигарханян — самые яркие воспоминания.
В режиссуре так же к себе требовательны?
Да, но в режиссуре там все иначе. Ты не существуешь здесь и сейчас, ты существуешь на долгую дистанцию. У тебя есть вот срок выполнения спектакля, и тебе нужно за этот срок решить гораздо большее количество проблем и вопросов, но у тебя на этом есть время.
Раньше режиссеры стремились «осесть» в каком-то театре, стать главным режиссером. Сейчас наоборот — много приглашенных, проектные работы, чем больше охват, тем лучше. Что ближе вам?
Я много лет работал в Театре Джигарханяна как раз с самим Арменом Борисовичем, бОльшая часть моих спектаклей как раз там была поставлена. Но я был… скорее, не главным режиссером, а как бы младшим соратником. И мы старались создать, насколько это возможно, ауру единого театра, единого коллектива, и это было очень интересно. Но параллельно я ставил и в других театрах. Если бы мне предложили стать в каком-то театре главным режиссером, я, наверное, согласился бы, потому что создать что-то свое концептуальное было бы интересно. Другой вопрос о том, что это никак бы не помешало мне ставить в других театрах. Мне кажется, что это очень важно, чтобы не замыкался коллектив, потому что и самому надо ставить в других театрах, и других режиссеров приглашать к себе. Тогда есть общение и обмен энергией, обмен знаниями, пониманием театра.
Что будете делать после «Ревизора»? Есть ли уже предложения?
В «Ведогонь-театре» буду ставить пьесу «Посадник» Алексея Константиновича Толстого. Она мне кажется очень нужной и важной сейчас, потому что она о настоящем патриотизме, не о пропаганде, а именно о патриотизме. Потому что патриотизм, как мне кажется, это не слова, это поступки, и там как раз вот та тема очень хорошо показана. Затем в Театре Гоголя сделаем спектакль по рассказам Шукшина. Пока названия его нет, идет работа над инсценировкой.
Сейчас мы все живем во время перемен. Меняются внешние и внутренние правила игры в разных сферах, в том числе в театре. Меняется (и очень сильно) расстановка сил, меняются какие-то идеологические требования. Как вам кажется, как в этих меняющихся условиях сохранить себя, свое творческое я? Как выйти из этого всего с минимальными потерями?
Прежде всего, как не банально это прозвучит, надо быть честным с самим собой. Я никогда не занимаюсь политическим театром. Никогда не занимаюсь пропагандистскими театром, никогда не занимаюсь идеологическим театром. Для меня самая главная ценность — это человек. Важно показать человека, его душу, вскрыть человеческий дух. Понять, с какими проблемами и вызовами сталкивается человек в наше время, именно их рассматривать, о них рассказывать и задавать вопросы как раз по этому поводу. Потому что, какие бы ни были обстоятельства, как бы ни складывалась история, человеком надо оставаться в любой ситуации. Вот от этого каждодневного выбора и зависит, собственно говоря, куда мы будем двигаться к темноте или к свету. Когда ты по-человечески существуешь, когда у тебя есть какие-то нормы, которые ты не предаешь — вот это как раз и означает оставаться по-настоящему честным с собой.
Следующие показы спектакля «Ревизор» 27 мая, 8, 16 и 24 июня
Фото Маруси Гальцовой
и Полины Королевой
