ЮЛИЯ ЧЕБАКОВА: «ВЕСЬ XX ВЕК – ЭТО СОЗДАНИЕ ИЛЛЮЗИИ КРАСИВОЙ И СЧАСТЛИВОЙ ЖИЗНИ»

Анастасия Павлова

Фото ©Олег Черноус

Юлия Чебакова — актриса театра и кино, ученица Олега Ефремова, постоянная участница мхатовских вечеров «Круг чтения» и просветительского образовательного проекта Анатолия Белого «Кинопоэзия». В числе недавних работ – спектакли «Ювенильное море» Натальи Назаровой и «Заговор чувств» Сергея Женовача. О том, чем интересны 20-е годы XX века, своих героинях и текстах Платонова и Олеши, актриса рассказала нашему изданию.

Возвращая на сцену МХТ пьесу Юрия Олеши, Сергей Васильевич дополняет ее текстом романа. Не теряет ли пьеса легкость от этого?

На мою роль введение текста романа почти не повлияло, но у Артема Волобуева и Алексея Красненкова роль, конечно, по количеству слов стала значительно больше. И только в этом смысле им было труднее. На самом деле, мне кажется, что пьеса обогащается за счет романа. Благодаря ему ты как будто погружаешься в подсознательное персонажа, он позволяет вскрывать более глубокие пласты этой истории. В романе столько красоты, которую убрали из пьесы. Те же «перламутровые плевки» на полу у Анечки Прокопович.

Чем сейчас так привлекательна для нас эпоха 20-х?

Мне кажется, любая эпоха привлекательна, когда она подана таким гениальным автором. Она очень созвучна нам. И во многом благодаря Олеше и Платонову я узнаю и 20-е и 30-е годы. Для меня она не про исторические события, которые для кого-то явно склеиваются с сегодняшним днем. Для меня эта история про чувства, про жизнь, про проживание жизни. Как сказал Юрий Карлович, «самое трудное в жизни и есть сама жизнь». И для меня «Заговор чувств» про то, как ее прожить, как пережить такой заговор чувств. И в этом смысле 20-е годы и настоящее очень похожи – и тогда, и сейчас важно, что человек внутри себя ощущает.

На фото – сцена из спектакля «Заговор чувств» Сергея Женовача

Актеры «ищут» своего персонажа в жизни. Что из вашей жизни попало в образ Анечки?

Олег Павлович Табаков всегда говорил: «Бери то, что рядом». Мы часто переносим отношения с близкими, с коллегами в роль. Но все равно потом приходится копать глубже.

Для моей героини главный символ – кровать, выигранная в лотерею ее покойным мужем. Она заполоняет всю ее жизнь. И настоящую мечту она замещает этой иллюзией мечты. И для нее кровать становится идеей фикс. И никто не виноват, что так «упал» на нее этот занавес, придуманный Александром Боровским, и кровать стала для нее всем, заменяющим все в жизни, и она наивно в это верит. Женовач говорил мне, чтобы я не думала. Анечка не думает: она наивно, слепо, почти по-детски верит, что главное – это кровать, ребеночек, котеночек — и больше ничего не надо. И, порой, я похожа на нее, да все мы похожи в своем желании настоять на иллюзии мечты. Иногда мы свое счастье связываем с определенной вещью, особенно когда что-то не складывается. Я долгое время мечтала купить туфли, потому что тогда все изменится, а потом вдруг осознала, что ничего ведь не изменится, если они у меня появятся… И этот момент надо прожить.

Занавес, придуманный Александром Боровским, по сути, отдельный персонаж спектакля… Он похож на такой пазл, из которого должна сложится общая счастливая жизнь в итоге…

Да, он просто накрывает эту счастливую жизнь, настаивание на ней. И единственный выход, куда уходит маленький человечек – в непроглядную темноту. Занавес очень игровой и помогает лучше осознать и прочувствовать и роли, и эпоху… Мне вообще кажется, что половину ролей сделал Александр Боровский – своими костюмами и занавесом. Он — часть игры, потому что он нависает над тобой, он может тебя закрыть, а может накрыть. И ты долго пристраиваешься к этой устрашающей конструкции, чтобы она по тебе не проехала. Ты не прикрыт ни реквизитом, ни бытовыми предметами эпохи. Занавес – странно сложившаяся жизнь, которая падает на тебя с такой судьбой, историей, эпохой и страной. И для меня — это больше история отдельной семьи, алкоголиков-родителей, брошенных детей, которая тебя накрывает, и человечек бьется в маленькие окошечки. Ты пытаешься пробиться сквозь занавес, но окошечки для тебя закрываются. А для Андрея Бабичева, наоборот, раскрываются почти полностью, и все комнаты распахиваются в звенящую даль и, казалось бы, счастливое будущее… Но все равно и его накроет… И вот была у тебя возможность вздохнуть, а теперь тебя накрыло, и ты лежишь раздавленный. И от радости, от иллюзий, от мечтаний детства все равно неизбежно ты приходишь к этой фанерной доске.

Кавалеров уверен, что за границей был бы более успешным, но в итоге прибивается к Анечке, оставив и творческие потуги, и мечты о любви…

Нам всегда кажется, что, если бы мы были в другом месте, жизнь сложилась бы иначе. И все хорошее в нашей жизни случится когда-то потом. Это ведь только кажется, что «в Европе все шлагбаумы открыты». Очень часто твоя жизнь или ты сам – и есть тот шлагбаум. В этом и есть парадокс жизни — мы ждем чего-то особенного, а все происходит не так. И монолог Кавалерова в финале об этом – я такой же как мой отец и все вокруг также как у него.

И именно от этой безысходности Кавалеров прибивается к Анечке. В романе об этом написано страшнее – люди приходят к разврату. И ужас Кавалерова в том, что мечта, чтобы все было красиво и не как у родителей, приводит к тому, что хорошо бы иметь домик, вкусно есть и удобно спать.

На фото – сцена из спектакля «Заговор чувств» Сергея Женовача

20-е годы – время, когда люди в процессе строительства лучшей жизни, перестают быть индивидуальностями, становятся винтиками, как сказал Авангард Леонтьев

Анечка, мне кажется, далека от всякого строительства всеобщей лучшей жизни. И вряд ли задумывается об этом. Для нее главное – кровать. И страстное желание – понравиться человеку из другого мира, идеалисту Кавалерову. Она практически вцепляется в него. Для нее самым важным становится родить от него ребенка – любым способом, чтобы удержать эту иллюзию семьи.

Мне один профессор сказал, что я очень точно чувствую юмор и иронию в роли, но здесь важно показать не просто юмор, а то, как он соприкасается с трагедией.

Если говорить о винтиках системы, то это, конечно, моя Федератовна из «Ювенильного моря». Она точно считает себя большим винтом, который помогает строиться этом миру, помогает проводить коллективизацию. И она бьется за свой мир, и за него готова расстрелять, предать родных. Правда, в конце страшно, потому что у тебя ничего нет – ни семьи, ни любви, ни счастья.

В вашей творческой биографии есть спектакли, которые связаны с XX веком – и Горький «Васса Железнова», и «XX век. Бал», в этом сезоне вышли «Заговор чувств» и «Ювенильное море»… Если проследить по ним нашу историю – откуда берется агрессия, как из нее рождается энтузиазм 20-х и куда он пропадает у Платонова…

Мне кажется, это как раз полный провал иллюзии, что можно построить новый мир, создать нового человека, на котором сломались многие. И уже погружаясь в 30-е годы, где устраивают коллективизацию, а люди хотят стать богами.

Когда мы начинали работу над «Ювенильным морем», мы работали над биографией персонажа – спасибо Наталье Назаровой, которая еще и прекрасный педагог, – и я пыталась просчитать возраст Федератовны. И вот получилось, что жизнь ее началась в XIX веке, когда возникали революционные течения, когда убивали царей, она попала в революцию, ее перемолола Гражданская война. И вот она пришла в 30-е, с коллективизацией, репрессиями, и она считала, что она права. Что за идею можно раскулачить родных, которые благодаря своему труду, стали зажиточными крестьянами, убить, расстрелять… Сколько народу убито – ради чего? Ради этой устрашающей пустоты? И вся ее вера обернулась разочарованием.

На фото – сцена из спектакля «Ювенильное море» Натальи Назаровой

Весь XX век – создание иллюзии этой красивой и счастливой жизни. И жестокое разочарование. «XX век. Бал» подытоживает все это. И Виктор Астафьев, и Юрий Олеша, и Александр Вампилов о том, что невозможно противостоять этой безумной системе, которая спускает идею сверху, и за эту идею, которая становится все страшнее и бессмысленнее с каждым разом гибнут совсем молодые люди.

Сейчас все психологи пишут, что мы пришли к «беспомощному, инфантильному человечку». Возможно, это не так плохо. Ведь все войны, революции, попытки нового строительства наши бабушки и дедушки, наши родители несли в себе, передавая последующим поколениям, и генетическая память ломала и нас. После такого может появиться только измученный всеми этими событиями человек. Я надеюсь, что XXI век хоть как-то приведет нас к осознанию века прошлого. И поэтому необходимо осваивание того времени. А искусство, театр, необходимы для осмысления и осознания, чтобы увидеть его через тексты Булгакова, Эрдмана, Олеши, Некрасова, Платонова, Астафьева и других, которые писали о прошлом веке, пропустить это через чувства.

Фотографии Александра Иванишина, предоставлены пресс-службой МХТ им. Чехова

.

Author

Поделиться: