САХАРНЫЙ ГОГОЛЬ

Юлия Кулагина

Великое произведение великого писателя Николая Васильевича Гоголя «Мертвые души» увидело свет на сцене Малого театра, о величии которого нет нужды особенно долго рассуждать. В конце концов, и сам Николай Васильевич сказал однажды, что театр есть кафедра, с которой можно много сказать миру добра. Наверняка он имел в виду Малый и судьбу всех постановок «Душ» на его сцене. До появления нынешней премьеры – спектакля Алексея Дубровского – они были малоудачны, а потому попытка еще раз зайти на территорию горькой фантасмагории и разгадать ее – героическая. Тем более, когда в основе дерзания – инсценировка другого великого мистификатора – Михаила Булгакова, который тоже там что-то говорил о театре.

В этом спектакле вообще много героического – и фрагмент «Боже, Царя храни!», и музыка Родиона Щедрина, и роскошные (по нынешней дороговизне) костюмы и тягучая неспешность действия. Особенно героически выглядят маленькие фигурки актеров, мужественно пытающихся существовать на огромной, медленно вращающейся от эпизода к эпизоду сцене. Для того, чтобы они не сгинули в безвестности, режиссер вместе с художником Марией Утробиной придумали сцены визитов Чичикова к помещикам на авансцене в маленьких ярких комнатках-аквариумах. Каждая из них будет не просто отражать характер обитателя, но даже немного подавлять его, делать человека еще одним элементом убранства. Оно будет изобильным: персидский ковер, оттоманка, собственный бассейн у Манилова (Александр Клюквин), длинный столярный станок и кучи сена у Собакевича (Борис Невзоров), бесконечные рюшечки и комодик со множеством ящичков у Коробочки (Ирина Муравьева), тучи пыли и куча слепленных и перемешанных между собой вещей у Плюшкина (Василий Бочкарёв). Выезжать эти кубики-комнатки будут одна за другой по кругу, а непроглядная чернота за их пределами на сцене, ясное дело, символ дремучих лесов и прочей власти тьмы, где лучом света сияют только помещики.

Для тех, кто по каким-то причинам, невнимательно читал это произведение, входящее в школьную программу, и для облегчения судьбы самих школьников, коим предстоит писать сочинения, визуальный ряд предельно внятен, каждый помещик сыгран этюдно, жирно, обозначен наглядно, доходчиво и нравоучительно. Что же до самого Чичикова в исполнении Алексея Фаддеева, то он молод, худ, гибок и пластичен почти как текущая вода или увертливый черт, и поначалу внушает смутные надежды на оригинальное прочтение и разгадку истинной природы любезнейшего Павла Ивановича. Правда, в прологе Павел Иванович произносит монолог о мертвых душах на фоне огромной карты Российской империи, что несколько настораживает и внушает нехорошие опасения. Но в первом акте все еще как-то бодро. Абсолютно чистую, без примесей, школу представления демонстрируют все, в том числе и крупнейшие, артисты Малого театра – рисуя персонажей только внешне. А уж при появлении Чичикова и вовсе происходит аккуратное говорение реплик по очереди безо всяких попыток более тесного взаимодействия. Для того, чтобы на протяжении всего действа не было сомнений, кто из героев что воплощает – у Коробочки из буфета будет вываливаться траченая молью пенька, Плюшкин одет в рванье, а в слезливой сцене воспоминаний о прошлом загорятся желтым светом маленькие окошки игрушечного домика – хрестоматийного символа утраченного счастья. Ну а помещик Ноздрев в исполнении Виктора Низового замучает всех и на сцене, и в зале своими жирно-наглыми и подчеркнуто-хамскими манерами и выскакиванием из каждого угла. А чтобы и тут не было никаких сомнений, в тот момент, когда Чичиков впервые убежит из его дома, глаза чучел – охотничьих трофеев Ноздрева – вспыхнут инфернально-красным огнем – сразу ясно, где здесь зло. Для тех, кто, было, забеспокоился, поясняем – такая преувеличенная театральность обозначает иронию.

Все происходящее подготавливает ко второму акту, где уже никаких лишних прочтений быть не может. Только канон и только ирония. На зеленом сукне возникает портрет государя императора Николая Павловича, его красиво оттеняют мундиры жандармов и все прочее из обязательного набора намеков для понимающих.

Ни малейших надежд на иной финал ни у зрителя, ни у Чичикова не остается – только вознестись на бричке, с Селифаном одесную и Петрушкой ошуюю и, предчувствуя успехи юных зрителей в ЕГЭ и ОГЭ, загадочно и скорбно смотреть в зал, пока внизу в скульптурном порядке и монументальности под протяжную и красивую песню «Родина»,  располагаются все действующие лица, и, проникновенно, с трепетом и по очереди, произносят по одной строке из знаменитого монолога о Руси и птице-тройке, которая, как и спектакль, мчится в неизвестность.

Фотографии Веры Юрокиной

Author

Поделиться: