СЮРРЕАЛИЗМ ЖИЗНИ/«ДВЕ КОМНАТЫ», ГОГОЛЬ-ЦЕНТР

Алиса Литвинова

Второй посткарантинный месяц в нашем журнале продолжает серия дебютных рецензий студентов 2 курса театроведческого факультета Российского института театрального искусства-ГИТИС, мастер Анна Анатольевна Степанова. Алиса Литвинова о спектакле «Две комнаты» Евгения Кулагина. 

В спектакле Евгения Кулагина жизни двух женщин идут через стенку в двух сценических комнатах, порой взаимодействуя, но чаще – нет. Разный возраст, разный ритм жизни, разные обстоятельства: у героини Инги Оболдиной сложные отношения с уже взрослым сыном, героиня Чулпан Хаматовой рассталась с молодым человеком и закрутилась в бесконечных вечеринках и чехарде мужчин. Фабула в спектакле состоит из среднестатистических событий, но обыденность происходящего под угрозой – все ждут солнечного затмения.

 

Левая комната

Вбегает героиня Хаматовой. Торопливо сбрасывает верхнюю одежду. Достает из принесенного фирменного пакета новый комбинезон. Вешает его на дверцу шкафа. Разувается. Убегает в соседнюю комнату. Возвращается. На ходу что-то печатает в телефоне. Хватает висящий комбинезон. Уходит. Возвращается уже в обновке. У зеркала фиксирует короткие кудрявые волосы лаком. Теперь они торчат во все стороны. Как она и хотела. Надевает туфлю. Звонит телефон. Отвечает, ясно, что собирается к звонящему.

Бегает по комнате все еще в одной туфле с телефоном возле уха. Да, сейчас приедет, и они обо всем поговорят. Да ладно, сегодня прям солнечное затмение? Не слышала. Замирает. Все ведь уже обсудили, в каком это смысле “торопимся”?

Правая комната

Героиня Оболдиной входит, замирает на секунду, будто задумывается, не оставить ли дверь открытой, но, вздохнув, закрывает ее до конца. Ее взгляд натыкается на брошенную мужскую спортивную кофту; вздохнув еще раз, она встряхивает ее и начинает аккуратно складывать. Из кармана кофты падает на пол пачка сигарет, Оболдина разглядывает их с недоумением, потом кладет сигареты обратно в карман, нюхает кофту и аккуратно вешает на стул. Продолжая бродить по комнате, набирает номер, звонит кому-то. Никто не берет трубку. Она опускается на стул рядом с дверью и сидит почти не шевелясь, смотрит прямо перед собой стеклянным взглядом.

Смотрит в пустоту.

Иногда вздыхает.

Ждет.

Звонок в дверь. Подходит. Резко распахивает ее. Там никого. Выглядывает. Точно никого. Захлопывает дверь. Звонок в дверь. Подходит, резко распахивает ее, там никого. Выглядывает. Точно никого. Захлопывает дверь.

На протяжении всего спектакля зрители будто бродят по квартире вслед за героинями из прихожей в кухню, потом в ванную и спальню, повторяя и свой собственный привычный домашний маршрут. Комнаты кажутся почти одинаковыми. Ксения Перетрухина создала павильон-трансформер, способный мгновенно меняться: там, где еще минуту назад была входная дверь, теперь окно, а дверь возникла вместо шкафа, словно это действительно другое помещение. Меняются даже люстры.

В спектакле очень важна повседневность, ее эстетика. Сверху над павильоном экран, во время перемонтажа декораций на нем появляются взятые крупным планом бытовые предметы: лежащий на боку граненый стакан и пустая винная бутылка. Они отбрасывают множащиеся полупрозрачные тени, движущиеся вместе с камерой.

Постепенно через напластования быта начинает проступать чистый сюрреализм – реальность искажается, превращается в воспоминание или сон. Вытеснив житейскую достоверность, сцену оккупируют эксцентрика, акробатика, гэги.

Левая комната

Героиня Хаматовой сердится, ходит кругами по комнате, оборачивается к курьеру (Игорь Шаройко), чтобы бросить ему в лицо что-то резкое, но вдруг вскрикивает. Из шкафа, сквозь закрытые дверцы, прямо над курьерской головой медленно, загадочно и почти грациозно вылезает голая мужская нога. Курьер вздрагивает и вопит. Вот уже нога видна полностью, она встает на пол. Перепуганные героиня с курьером сжались, объятые ужасом, и боятся шевельнуться. А из шкафа продолжает выбираться безголовое тело. Вернее, голова есть, но она так и остается в шкафу. Героиня Хаматовой очень вежливо берет стул и осторожно усаживает на него только что появившееся таким замысловатым образом тело.

Правая комната

Звонят опять. Как только Оболдина открывает дверь, за ее спиной из шкафа появляется голова Одина Байрона. Женщина говорит с кем-то в глубине подъезда, потому что за дверью никого нет. На все реплики ей, строя рожи, отвечает голова Байрона, которую видит пьяный сын. Сначала они просто гримасничают друг с другом, но потом персонаж Георгия Кудренко решает прекратить флирт героини Оболдиной с неизвестным в подъезде. Сын привлекает ее внимание к шкафу. Она головы не видит, и, размахивая руками в воздухе, чтобы доказать, что ничего нет, дает Байрону нечаянную пощечину. Голова кривляется, дразнится, потому что сын выглядит в глазах матери дурачком. Но неожиданно она пропадает, видно, не понравилось, что бьют.

 

Сам процесс превращения реального в иллюзорное важен. Пугаясь поначалу ходящего вниз головой курьера и двигающихся стен, героини постепенно ко всему привыкают и перестают обращать внимание на аномальное. В появлении обыденности невозможного есть явный кафкианский мотив. Зритель тоже постепенно привыкает к экстравагантным приемам: параллельному монтажу действия в комнатах, неожиданно возникающим в ткани спектакля эксцентрическим этюдам хореографа Ивана Естегнеева, к абсурдизмам текста  – «Когда ты еще не был тараканом, а был просто хорошим инженером…» Спектакль движется вперед, и зритель, все больше погружаясь в сценическое безумие, вдруг обнаруживает, что получает от всего этого настоящее удовольствие.

Помимо прочих необычностей, остранено еще и время. В вечер, ночь и утро перед затмением уложилась многодневность жизни. Спрессованный событийный ряд тоже создает ощущение сна и нелинейного течения времени. Так только в одной из сюжетных линий есть несколько ссор с сыном, его уход из дома, встреча героини с вором, смерть собаки.

Благодаря концентрации действия режиссер моделирует персонажей, создает представление об их характерах, образе жизни, привычках. Причем, ни Чулпан Хаматова, ни Инга Оболдина не перевоплощаются в двух соседок, они скорее материализуют своих персонажей на сцене, обозначают их физическое воплощение, оставаясь при этом собой рядом с ними. Характеры героинь, их черты вырисовываются из действия, а не из психологической актерской игры. Дистанция позволяет артисткам иронию по отношению к собственным героиням, а то, что эта дистанция основана на перформативном существовании, добавляет спектаклю особый шарм: на сцене не просто персонажи, которых разъясняют зрителям актрисы, но и сами актрисы, получающие удовольствие от юмора и игровой природы происходящего. Хотя чистая импровизация внутри хореографически сложной и плотно застроенной постановки невозможна, в спектакле торжествует актерская свобода, радость игры и трюкачества.

 

Левая комната

Героиня Хаматовой заметила что-то на стене. Взяла баллончик, брызнула. Наверное, это дихлофос. Он не сработал, так что она возвращается в кровать и просит помощи у молодого человека (в исполнении Георгия Кудренко). Тот берет тапочек и идет убивать таракана, промахивается. Таракан взбегает высоко по стене, поэтому Хаматова с тапком забирается любовнику на плечи. Бьет несколько раз, все мимо. Гоняются за тараканом по комнате. Гаснет свет, судя по стуку тапка о стену, охота на таракана продолжается в темноте. Когда свет включается опять, и юноша с Хаматовой на плечах выходит на авансцену, оказывается, что мужчина под ней сменился – это уже другой актер, не Кудренко, а Евгений Романцов. Хаматова несколько карикатурно пугается и начинает слезать с удивительно высокого молодого человека как с дерева: неуклюже обхватив руками, сползает по его боку, в результате падает и оказывается у его ног. Встает, отходит к кровати, садится на нее. Романцов садится рядом. Хаматова встает, делает шаг от него и садится снова. Одновременно с этим молодой человек двигает кровать в ту же сторону, куда она отходит, поэтому, когда хозяйка квартиры садится, расстояние между ними не увеличивается.

Правая комната

Героиня Оболдиной вздыхает, берет мелок и идет к стене. Обводит таракана, теперь ему не сбежать. Мужчина (Игорь Шаройко) решает помочь, становится рядом и машет рукой вверх-вниз и шумно вдыхает. Непонятно, чем это поможет, но делать так очень важно. Неодобрительно смотрит на женщину, пока она не начинает делать так же. «Толь, завтра в шесть утра вставать», – говорит женщина с явным желанием прекратить. Уходит от него к односпальной узкой кровати, ложится не нее. Мужчина перестает махать руками и с разбегу запрыгивает на нее. Целуются. Занимаются сексом. Видимо. Или борются? Нет, скорее все-таки секс… Кровать очень узкая, Герой с нее падает. Встает, вспоминает о таракане. Игорь Шаройко играет пьяного, вообразившего себя мачо. Он не может оставить даму один на один с такой бедой, поэтому уверенной походкой, хоть и пошатываясь, возвращается к стене и с размаху убивает таракана. Прилипает ладонью к стене. Пытается отнять руку от стены. Не выходит. Оболдина наблюдает за этим из кровати и вот тут-то она и произносит, обращаясь к горе-герою: «Когда ты еще не был тараканом, а был просто хорошим инженером…»

В спектакле течение времени, вмещающее в себя причудливо деформированный концентрат жизней обеих героинь, можно отслеживать по разговорам действующих лиц о приближающемся затмении, которое, к тому же является сквозным образом спектакля. Разговоры о нем с одной стороны отлично встраиваются в повседневную среду спектакля, а с другой – позволяют проявиться в нем мистическому началу.

Затмение – временное возникновение абсолютной темноты. У Айзека Азимова в рассказе “Приход ночи” раз в две тысячи лет наступало затмение и повергало всех в такой страх, что люди разрушали цивилизацию всей планеты. Этот природный катаклизм провоцирует сильные переживания, вроде ужаса от столкновения с непознаваемым или острого ощущения одиночества в кромешной темноте, когда кажется, что никого нет рядом.

Но здесь, в спектакле «Две комнаты» драматург Евгений Казачков наделил это космическое явление еще одним смыслом, возникающим, когда в гости к героиням приходят их матери. Эта сцена сильно отличается от всех остальных, она лиричнее, в ней почти исчезает ирония и резко меняется среда, утратившая черты реального бытового пространства. В пустых светлых комнатах с развевающимися от легкого ветерка тюлевыми занавесками сквозь окна струится свет. Он теплый, но не яркий, как весеннее солнце. Обычно так в фильмах снимают воспоминания.

 

Левая комната

– Плоть от плоти, ты ж кусок меня, – говорит мать.

– А луна – это кусок Земли.

 

 

 

Дочь, Хаматова, говорит матери, что через 600 миллионов лет луна настолько отдалится от Земли, что солнечное затмение станет невозможным.

Правая комната

 

                                                                                 Дочь, Оболдина, говорит матери, что затмение наступает тогда, когда луна загораживает Землю от Солнца. Они с матерью так давно вместе, что у нее от дочери в голове какое-то затмение.

Выясняется, что мамы отказываются отпускать от себя взрослых дочерей, хотя отношения у них натянутые. Все претензии матерей, высказанные явно не в первый раз, кажутся смутно знакомыми не только потому, что это общеупотребимые штампованные обороты. Дело в том, что слова их так или иначе буквально и сюрреалистично появлялись в течение всего спектакля:

 

Левая комната

«Где твоя голова?». Тело из шкафа вылезало полностью, только головы не было видно.

Правая комната

«Совсем голову потеряла». Из шкафа торчала одна вполне себе потерянная голова Байрона.

Когда же рассерженные матери уходят, обе героини бросаются за каждая за своей вслед, распахивают дверь, но там никого нет. За дверью лишь темнота. Мамы исчезли. Совсем. Мир начинает рушиться, потому что вопреки взаимному раздражению и непохожим взглядам на жизнь ближе у героинь никого не было, даже если временами казалось что это не так. Лампы дрожат. Потолок начинает подниматься и исчезает в вышине. Героини в ужасе оглядываются. Стены павильона, в том числе и разделяющая две комнаты, уезжают вглубь, их скрывает опустившийся черный занавес.

На сцене только темнота и сидящие далеко друг от друга героини Хаматовой и Оболдиной.  Вместе с матерями для них исчез дом. Буквально, как и все в этом спектакле. Наступила темнота. В правом верхнем углу экрана над сценой появляется большой черный круг, незаметный сначала. Вокруг него постепенно возникает ореол солнечных лучей – началось затмение, которого все ждали.  Но оно не навсегда, оно пройдет, что бы не казалось в этой накрывшей всех нас тьме.

Фотографии с сайта театра

 

Author

Поделиться: