Егор Перегудов, в минувшем сезоне занявший кресло главного режиссера РАМТа, выпустил свою первую в этом качестве премьеру, замахнувшись на «Ромео и Джульетту» Вильяма нашего Шекспира. В смелости ему не откажешь. Количество веронских влюбленных, шествующих и скачущих, поющих и танцующих на отечественных подмостках, превышает все мыслимые пределы. Неужели еще можно сказать зрителю что-то новое, в который раз пересказывая ему «печальнейшую из повестей»?
В РАМТе судьба «самой молодежной» трагедии Шекспира складывалась каким-то загадочно-странным образом. В 1960-м были вечерние посиделки в буфете с гениальными, по словам очевидцев, разборами Анатолия Эфроса, на которые собиралась вся театральная Москва. Но спектакль, включенный, как свидетельствуют протоколы худсоветов, в репертуарный план театра, так и не состоялся. Спустя почти 40 лет, в 1999-м режиссеру Михаилу Шевчуку удалось довести свою постановку до премьеры. Но почему-то продержалась она на афишах очень недолго. И вот попытка № 3, предпринятая новым главрежем Егором Перегудовым, осваивавшим в свое время искусство режиссуры у Сергея Женовача.
Зрелище получилось громким, ярко-мрачным и стопроцентно точным в отражении сегодняшнего дня, буйствующего за стенами театра. Вместе со сценографом Владимиром Арефьевым режиссер транспонировал площадь далекой романтической Вероны в прозаически-сегодняшний подземный переход, ближайший из которых расположен в ста шагах от РАМТа: неизбывные ларьки, грязно-серые стены и вода, сочащаяся сквозь плохо пригнанные перекрытия. Прием сам по себе не новаторский, но если переносить легендарных любовников в XXI век, то почему не сюда? По пути на свидание большинству влюбленных таких переходов ну никак не избежать. Способы, к каким прибегает постановщик, дабы придать динамики этому заунывному пространству, в котором персонажи обречены прострадать все три часа сценического действия, с этой задачей справляются. Однако мало-мальски насмотренный зритель (а такой, как ни странно, все еще в нынешнем театре встречается) без особого труда угадает из каких источников было почерпнуто вдохновение. Впрочем, не исключено, что режиссер просто таким изящным образом передал поклон мастерам предыдущих поколений.
Как бы то ни было, изящество Щепкиной-Куперник, как и философская глубина Пастернака, не говоря уже о шитых золотом камзолах и бархатных платьях со шлейфами, в этом подземно-туннельном пространстве смотрелись бы как экзотические цветы в грязи проселочной дороги. Перегудов, имеющий помимо режиссерского еще и лингвистическое образование, выбрал перевод, сделанный Осией Сорокой – рубленый, острый и шершавый одновременно, а местами так просто режущий слух. Что ж, сегодня подростки, да и не только они, так по преимуществу и изъясняются. И отношения выясняют мордобоем, а не дуэльным поединком. Андрей Рыклин, признанный маэстро сценического клинка, абсолютно естественным образом выстроил многочисленные схватки без помощи шпаг.
«Ромео и Джульетта» – странная пьеса: чем все закончится публику оповещают в самом начале. Чувствуется в этом еле уловимый отголосок античной трагедии, подчиняющей ход событий всемогущему Року. Режиссер решил материализовать его в Колдунье Мэб, о которой часто упоминают шекспировские герои, и надо отдать должное Марии Рыщенковой, сумевшей из «осколков» чужих монологов скроить цельный и внятный образ. А Дмитрию Кривощапову удалось собрать своего Пьетро и вовсе из одних только звуков и виртуозной пластики. Трогательна в своей грубоватой «простонародности» няня Джульетты (Ирина Низина). Обаятелен симпатяга Бенволио (Артем Штепура). И до дрожи убедительны родители Джульетты (Рамиля Искандер и Александр Гришин).
Однако вопросы остаются и их, по правде говоря, много больше, чем хотелось бы автору этих строк. С трудом верится в горе Париса (Иван Юров), который, согласно Шекспиру, любит не только приданое Джульетты, но и ее саму. Еще меньше – в ярость Тибальда (Виктор Панченко). А смерть Меркуцио (Михаил Шкловский) и вовсе выглядит как ловко исполненный аттракцион. И вся описанная Шекспиром вражда общими стараниями превращается из трагедии в фарс, в котором все участвуют словно бы понарошку. Не особо опечален кровавым раздором и отец Лоренцо (Тарас Епифанцев), ведущий себя со своими юными подопечными скорее, как криминальный авторитет, чем как духовный наставник. Церемонию венчания он заменяет печатями в паспортах новобрачных, и в этом видится изощренная издевка над их чувствами: штамп, как известно на прочность отношений не влияет.
Сложнее всего разобраться в чувствах, которые вызывают главные герои. Да, они любят. Не как герои, чьи чувства увековечены Эйвонским лебедем, а как среднестатистические, вполне себе сегодняшние подростки. Джульетта (Анастасия Волынская) и Ромео (Денис Фомин) «приземлены» режиссером по максимуму. Все, что между ними происходит, можно описать в формате Instagram: ну влюбились, пару раз поцеловались и решили немедленно обвенчаться; ну переспали «на законных основаниях» и тут же расстались по воле жестоких обстоятельств, а чтоб не мучиться вздумали свести счеты с жизнью. Обычные инфантильные подростки, ломающиеся при первом же столкновении с реалиями жизни. И то, как милуются в своем «хрустальном склепе» только что отдавшие богу души возлюбленные, наводит на мысль, которая кажется дикой: это очень хорошо, что они умерли! Не успели разочароваться друг в друге и нарожать кучу детей, ради которых пришлось бы тянуть лямку постылого брака. Это у Шекспира любовь побеждает смерть, а тут вообще никакой любви нет. Есть гормональный всплеск пубертатного периода.
Ощущение такое, что режиссер вознамерился как можно более убедительно продемонстрировать почтеннейшей публике, что за минувшие со времен веронских любовников четыре с половиной столетия чувства нынче обмельчали, страсти повыдохлись, а искренние слова – истерлись от слишком частого употребления. Оспаривать такую точку зрения дело заведомо проигрышное: слишком многие сегодня уверены в том, что чистые, долгие, прочные чувства между мужчиной и женщиной сегодня невозможны в принципе. Они и рады бы полюбить, но не верят в само существование любви как таковой. И это не вина их, а беда – их просто не научили любить. Стоило ли эту грустную истину иллюстрировать с помощью Шекспира? Вопрос, не имеющий, наверное, однозначного ответа.
Но есть в этом спектакле «заноза», которая, похоже, будет кровоточить даже у самых лояльных к режиссерским новациям зрителей. Для чего понадобилось Егору Перегудову «усиливать» финальную сцену примирения семейств пантомимой, не оставляющей никакого сомнения в том, что вражда Монтекки и Капулетти как минимум продолжится, а то и вообще станет еще более кровавой? Возникает соблазн укорить режиссера в заведомом лукавстве, в завуалированном стремлении «опровергнуть» сам дух шекспировской драматургии. Шекспир не идеализировал человеческую природу, но стремился, по мере возможности, увеличить в ней количество света. Убив Гамлета и покарав Клавдия, он отдал несчастное королевство Фортинбрасу, слывущему мудрым и справедливым правителем. Умертвив Лира и наказав его вероломных дочерей, он передал престол герцогу Олбанскому, отличающемуся теми же ценными для властителя качествами. Ромео и Джульетта платят своими жизнями за мир в Вероне. А для чего они умирают на сцене РАМТа?
