Джон Харрисон (John Harrison) – руководитель и вдохновитель KXT, сам ставит спектакли нечасто. Но предпоследний спектакль сезона 2019 «Coram boy» по роману Джамилы Гавин (Jamila Gavin) – это его совместная работа со вторым режиссером Майклом Дином (Michael Dean). Авантюрная идея поставить этот роман на крошечной сцене родилась после того, как Харрисон и Сюзенн Миллер (Suzanne Miller), его жена и продюсер KXT, посмотрели постановку National Theatre в Лондоне.
Когда в распоряжении есть всего несколько квадратных метров низкого квадрата сцены, с двух сторон сжатой рядами стульев, кажется, что поставить сложный густонаселенный роман практически невозможно. Тем не менее, это удалось. Несмотря на громоздкость и сложность истории, спектакль получился легким, текучим, эмоциональным и не сентиментальным.
В нем нет ничего лишнего – ни тяжелых костюмов, ни декораций, ни длинных монологов, ни сложных психологических этюдов. Эпоха передается через текст и чувствуется в деталях одежды – красной юбке леди и камзолах ее супруга и сына, и белых блузках и длинных юбках нескольких женщин. Остальные персонажи, в большинстве, босы, одеты в простые платья, рубашки, длинные или короткие брюки.
Сюжет романа напоминает истории Чарльза Диккенса. Главный мотив «Coram boy» – рок, судьба, с четко прописанным социальным подтекстом. Даже на флайере к спектаклю напечатана фраза «Чашки, из которых вы пьете чай, сахар, который вы в него кладете – все это создано из страданий». При таком наборе исходных данных примечательно то, что постановка не превратилась в пафосный сироп.
Спектакль начинает с мелодии, похожей на саундтреки видеоигр о конце света, в которых тревожность разбавлена нежностью. Сцена и проходы заполняются актерами, их – пятнадцать. В ритм музыки они перестраиваются в разные фигуры – квадраты и треугольники, – занимая всю сцену, но, не создавая ощущения толпы. Залитые мягким белым светом – одним из главных тонов спектакля – они кажутся парящими в бесконечности, настолько этот свет раздвигает пространство, делая черные стены невидимыми. Эта красивая сцена захватывает, завораживает, концентрирует внимание, подготавливая к двухчасовому калейдоскопу сцен.
Сценография спектакля аскетична. На сцене по углам в полу сделаны маленькие люки, незаметные поначалу, потому что прикрыты крышками, у края сцены возвышается куб, похожий на маленький пьедестал. На полу, в проходе, впритык к сцене, стоит треугольный черный ящик, который превращается в клавесин, когда поднимают его крышку.
Со своими молодыми актерами, большинство из которых не старше двадцати пяти, режиссер делает калейдоскоп сцен, не заостряя внимание на глубинах психологии. События меняются быстро, обостряя одну эмоцию в каждом из множества эпизодов. Персонажи появляются незаметно, вниманием на них обращаешь только когда фигуру выхватывает свет (дизайнер по свету Benjamin Brockman) и звучит характерная для персонажа мелодия(композитор Nate Edmondson) .
Коротенькие пассажи на клавесине, которые наигрывают Александр, потом его друг Томас, и «Мессия» Генделя церковного хора мальчиков – лейтмотивы спектакля. Музыка здесь сродни проявлению рока.
Точка опоры сюжета – это события жизни Александра Ашбрука. Сначала он пятнадцатилетний мальчик из церковного хора, а во втором действии, восемь лет спустя, состоявшийся музыкант. Александр Ашбрук (Ryan Hodson) – это красивый, талантливый, упрямый, почти идеальный молодой герой. С его поступков завязываются цепочки событий, но он сам не вызывает особого участия. Один из ключевых поворотов его судьбы – побег из дома. Желая жить для музыки, он оставляет семью и любимую, не зная, что она беременна. Их сын Аарон родился в тайне, и был на краю смерти, но через восемь лет чудом судьба вернула его родителям.
Сам по себе этот сюжет почти тривиален, но Харрисон ставит не только эту простую историю. Он ярко прорисовывает тему отчаяния, контраста любви к детям и жестокой необходимости, которая заставляла девушек отказываться от младенцев.
Каждый актер в этом спектакле работает ярко и четко, так что сложная конструкция спектакля не провисает. Актер Gideon Payten-Griffiths появляется на сцене в трех ролях – Генделя, судьи, и учитель музыки Алекса. Он то смешной, нервный, одержимый красотой музыки небес композитор, гротескный гений; то замкнутый судья, выплевывающий короткие фразы, согнувшийся от неожиданно жесткого удара судьбы; то сдержанный, чуткий учитель, страстно влюбленный в искусство. Сестра Александра (Violette Ayad) — милая, веселая, бесконечно влюбленная в своего брата. Встречая его, она в восторге не дает сказать слова, перебивая вопросами и новостями. Эта актриса, как и все, играет несколько совсем маленьких ролей. Одно из ярких удовольствий – наблюдать игру Joshua Wiseman – Томаса, друга Александра. Он сын плотника, добрый наивный увалень. И очень симпатичный блондин с длинными волосами, любитель уличных песенок, талантливый раздолбай. Четыре самых ярких работы – это беспринципная сволочь Гардинер (Lloyd Allison-Yong), его сын Мишак (Joshua McElroy), Аарон в исполнении миниатюрной Petronella Van Tienen, и его темнокожий друг Тоби (Tinashe Mangwana). Гардинер Lloyd Allison-Yong – тонко ведет свою игру, его лицо меняется в зависимости от того, с кем он беседует: предельно сочувствующее, когда он разговаривает с очередной жертвой, горящее страстью желания и успеха, когда он обращается к миссис Линч (Ariadne Sgouros), его поставщице молодых матерей. Он игрок на темном поле. Он может флиртовать с девушками в порту, а потом превратиться в презрительного, властного и жесткого человека. Он – хозяин, без тени сострадания приказывающий своему приемному сыну Мишаку похоронить младенцев. Мишак Joshua McElroy – больной почти немой мальчик, любящий и сострадающий младенцам. Актер существует на сцене почти постоянно пантомиме. Вот ему приказывают похоронить ребенка Александра. Захлопнув пустой люк, в холодном голубом свете, на досках сцены, которые вдруг стали казаться заиндевевшими, под звуки «Run boy, run!», шатаясь, падая, поднимаясь, дрожа от холода, он будет бежать, спасая новорожденного Аарона. Восемь лет, которые пройдут между действиями спектакля, они проживут в Лондоне, в тот самом доме Корана. И в финале все линии вновь сойдутся в маленьком провинциальном городке Англии, завершая историю на горьковато-счастливой рождественской ноте. И вновь зазвучит музыка Генделя.
Дом Корама, действительно, существовал. Это был один из первых муниципальных приютов в Лондоне, открытый в 1739 году. В буквальном переводе он назывался «больница», «hospital», но тогда по смыслу это слово было ближе к «hospitality» – «забота». Одним из самых известных покровителей этого приюта действительно был Фредерик Гендель.
