На Основной сцене театра им. М.Н. Ермоловой режиссер Кирилл Вытоптов представил свою версию знаменитой и весьма актуальной нынче сказки Теодора Амадея Гофмана «Крошка Цахес». Жесткая волшебная история о карлике, которого, благодаря колдовству, стали принимать за красавца и умницу, изумляет своей актуальностью. Сам сюжет рождает почти бесконечное число самых прямых ассоциаций и аллюзий на современные реалии. Но проза Гофмана всегда балансирует на тонкой грани между реальностью и фантазией, неукоснительно соблюдая известное правило – что наверху, то и внизу. В его новеллах мир земной и небесный всегда оказываются разными сторонами одного и того же явления. Все отражает друг друга, и в той самой капле воды можно увидеть небо. В спектакле это равновесие оказалось нарушено.
Сцена поделена на два этажа – наверху белоснежный современный конференц-зал с почти хайтековским стульями и большим плоским экраном. Там парадная жизнь, микрофоны, свет, официальные мероприятия и лица. На первом – темновато, шумновато, неоново и задымлено. Половина пространства теряется в темной глубине сцены. Спектакль пойдет снизу вверх – в бурной вечеринке, огнях и блестках ночной жизни появится помятый и мучающийся похмельем Великий Князь (Антон Колесников). После бурной ночи «в народе» он с трудом отыщет путь наверх, где в привычных условиях начнет бурно насаждать в государстве просвещение.
Вообще вся история стоит на мощном фундаменте – внизу идет бурная жизнь бесконечного ночного клуба, чокнутых фриков, одним из которых окажется маг и фотограф Просперити Альпанус (Артём Цуканов), здесь вечная куча-мала: безумные конструкции, горы подушек и какой-то ветоши, пневматическая труба, из которой вылетают банки с холодной Колой, странные люди, возникающие и исчезающие ниоткуда и в никуда. Именно здесь обитают все, кому дано видеть истинную природу Цахеса – то есть, люди искусства и все, кто не вписался в стерильную жизнь наверху.
Этим этажом, куда будет щедро напихано немного из Пелевина, немного из Мураками, немного из стим- и паропанка, режиссер увлекся куда больше, чем, собственно, самой историей Цахеса. Первое появление героя вполне логично, он плоть от плоти мутного варева жизни – курьер по доставке еды – предельно знакомый персонаж, автоматически маркируется как социально неуспешный. Тем чудеснее его почти мгновенное восхождение. Вот он с термосумкой поднялся, вот он, в модном костюме, уже сидит среди таких же мажоров. Восхождение на вершину решено буквально, режиссер убирает из повести весь романтизм и превращает фантастику в жесткий сарказм. Очарование пусть грустной, но сказки, исчезает бесследно и остается только злая и лишенная всяческого сочувствия насмешка над происходящим. В том числе и над теми, кто, по мысли писателя и постановщика, могут противостоять обману. Все, кто способен видеть суть, поглощены жизнью внизу, она цепко держит их и накладывает свои маркеры – искусство, тонкость, душа не нужны, лохи и лузеры за бортом. Жизнь внизу занимает очень много сценического времени, настойчивое погружение в мир ярких огней и наркотического дурмана слишком навязчиво и становится самостоятельной темой, про Цахеса легко забыть, верх с низом размыкаются, и спектакль распадается на две совершенно отдельные истории.
Единственным связующим звеном между мирами становится Фея Роза в исполнении Розы Хайруллиной. Доброй ее, правда, назвать сложно – персонаж абсолютно по другую сторону этого понятия. Впрочем, доброта бывает разной, иногда лучшее, что можно сделать для человека – это подвергнуть его испытанию на прочность. Она единственная, кто легко переходит с одного этажа на другой, присутствует и там и там эпизодически, говорит негромко, курит, поет и исчезает при первой же попытке ее как-то остановить или посмотреть на нее чуть более пристально, чем следует. Актриса привносит на сцену легкое дуновение иррационального – настоящего чуда, которое во всем остальном происходящем начисто отсутствует.
В спектакле Вытоптова есть мир, где люди не верят в чудеса, и если они и происходят, то, скорее, вопреки всему, просто потому что феям нельзя запретить летать там, где они хотят. Но, вообще говоря, в насыщенном механизмами и технологиями пространстве, уже не нужны и сами люди, что уж говорить о нечеловеческих существах. И остатки гофмановского романтизма окончательно исчезают под нагромождением всего на сцене.
Несмотря на обилие примет и цитат дня сегодняшнего, на аллюзии с чревом города и его элитными кварталами, несмотря на все – как только разрушилась нежнейшая ткань романтического и меланхолического произведения, Гофман стал лишь поводом, одной из иллюстраций высказывания о том, как легко подняться на вершину социального успеха и как легко упасть с нее обратно. История восхождения и падения, безусловно, может быть очень увлекательной и поучительной, но с насаждаемой всеми силами реальностью сочетается неважно.
