
В рамках Года театра в России Московский Художественный театр в начале сезона запустил свой лекторий. В течение года перед широкой аудиторией выступают московские и санкт-петербургские театроведы и именитые исследователи творческой жизни МХТ.
Имя Анатолия Смелянского среди них стоит особняком. Историк, исследователь театра, автор книг о Михаиле Булгакове, телевизионных передач об истории театра, завлит и помощник художественного руководителя Московского Художественного театра, ректор Школы-Студии МХАТ – легенда и почти фантастическая фигура театрального мира. Лекция, а точнее, беседа, которую Анатолий Миронович провел в пространстве битком набитой Новой сцены, называлась «Художественный театр: два Олега (сравнительное жизнеописание)».
Олег Ефремов и Олег Табаков: две могучие фигуры, в разные годы возглавлявшие театр. Каждый со своим видением искусства, его возможностей и путей. Один – Дон Кихот, рыцарь, рвавшийся к высокому и чистому звуку, другой – умный, сильный, крепкий хозяин, не боявшийся слова «успех», считавший, что театр должен развиваться совсем по-другому. Они были очень разными и… очень похожими в своей абсолютной преданности странному, иногда очень жестокому и совершенно сумасшедшему делу под названием «театр».

Оба Олега вели Художественный театр в общей сложности около полувека. Главный герой вечера провел рядом с обоими почти сорок лет. Поэтому жанр сравнительного жизнеописания, пожалуй, был единственно уместным жанром для непростого рассказа.
Впрочем, меньше всего то, что происходило на Новой сцене, напоминало вечер воспоминаний, да и жанр оказался, куда больше «жизне», чем «описание». Потому что с самого начала оба героя возникли в полный рост и живыми. Яркие, принципиально разные по своей актерской, человеческой, худруковской природе. Они никуда не ушли и прямо на глазах публики вновь обретали плоть, кровь, нерв, характерные голосовые модуляции. Можно, конечно, списать это на обаяние и артистизм самого рассказчика – верного мемуариста, отличнейшая память которого сохранила множество мелких деталей. Но дело было не только в этом. Поток воспоминаний принадлежал человеку, связанному с историей Художественного театра, всем собой – плотью, кровью, духом, памятью. Огромнейшей, да что там, всей, жизнью. В нем были и мягкая и тонкая ирония, и огромнейшая нежность, и неутихшая страсть, и желание до сих пор что-то дообъяснить и дорассказать. Но все вместе: разрозненные осколки, нетерпеливо сталкивающиеся воспоминания, стремление поведать сразу все, что теснится и просится быть высказанным, превращалось в сверкающее тысячью солнечных бликов море. Огромное, бескрайнее, искрящееся от света и силы.

Те самые полвека русского театра разливались легко и вроде бы несерьезно – трагикомическими эпизодами, смехом, байками, затаенной печалью, пристрастными интонациями. А затем, в какой-то неуловимый момент соединялось в одно огромное, очень важное, полноводное и могучее, и минувшее превращалось в нынешнее. Прошлое в настоящее. Оживал сам Художественный театр, воспоминания помогали понять день сегодняшний, а сегодняшний так удивительно напоминал вчерашний, что время становилось неважным, а все параллели – явными и очевидными. А изящный, элегантный, насмешливый человек на сцене лукаво улыбался, делая вид, что совершенно ничего из этого не замечает и просто рассказывает истории.