ПАВЕЛ РУДНЕВ: «ТЕАТР — ТЕРРИТОРИЯ ПАМЯТИ». ПРЕЗЕНТАЦИЯ КНИГИ «ДРАМА ПАМЯТИ»

Анастасия Павлова

В воскресенье в Театре «МОСТ» в рамках спецпрограммы фестиваля «Золотая Маска» состоялась презентация книги Павла Руднева «Драма памяти. Очерки истории российской  драматургии 1950 — 2010гг.» Книга выпущена издательством «Новое литературное обозрение» при поддержке фестиваля и «Фонда Михаила Прохорова». На мероприятии присутствовали директор Российской Национальной театральной премии и фестиваля «Золотая Маска» Мария Ревякина,  глава издательского дома «Новое литературное обозрение» Ирина Прохорова, художественный директор фестиваля «Реальный театр», организатор режиссерских лабораторий, театральный критик Олег Лоевский, театральный критик, эксперт «Золотой маски» и Международного театрального фестиваля им. Чехова Алена Карась, виновник торжества театральный критик, педагог, куратор специальных программ в МХТ им. А. Чехова Павел Руднев. Вела презентацию театральный критик, куратор программы «RussianCase 2018» фестиваля «Золотая Маска» Кристина Матвиенко.

kniga

Нам показалось правильным не сокращать то, что говорил автор на представлении своей книги, также мы приведем несколько отзывов о книге участников конференции. 

Мария Ревякина: «Эта книга очень важна не только как драма памяти, но и как историческая память о том, что происходит в российском театре».

autor

Автор книги, Павел Руднев: «Я планировал написать эту книгу за два года, но работал над ней 6 лет. Большая ее часть была написана на даче, потому что в сезон писать ее практически невозможно — слишком насыщенная жизнь. Весь материал, вошедший в книгу, разрабатывался на семинарах, которые я веду в РГГУ, ГИТИСе и Школе-студии МХАТ. Можно сказать, что я неоднократно его опробовал на своих студентах, за что им благодарен.  

  Желание написать эту книгу исходило из того, что о советской драматургической классике почти нет изданий. Нет такого рода работ, которые могли бы провести какую-то линию эволюции драматургии от советского периода до наших дней. И о драматургах практически нечего прочесть. Все, что я обнаружил, сейчас невозможно читать, в том числе и знаменитых театроведов.

  Проблема в том, что в нашем восприятии того времени что-то изменилось. Есть замечательные книжки Маргариты Громовой, на которые я ориентировался, но он выпущены очень маленьким тиражом в виде брошюрок.

  Одна из моих целей — дать взгляд на советскую эпоху человека другого времени. Алена Карась, которая была моим педагогом в ГИТИСе, помнит, что в 1993 году фактически не о чем было говорить студентам и педагогам. Нам уже не довелось увидеть лучшие спектакли Олега Ефремова, спектакли Анатолия Эфроса, Георгия Товстоногова. Все, что нас связывало — Юрий Любимов.

Ирина Прохорова: «Книга Павла Руднева — это попытка посмотреть традицию российского театра, начиная с «Оттепели». Выяснить, как традиция советская  так или иначе неожиданным образом преломляется, продолжается в нынешнем театре. Лейтмотив книги Павла Руднева в том, что тотальное изменение — это иллюзия. Нам кажется, что катаклизмы всегда отменяют предыдущую традицию, но выясняется, что нет. Книга пытается исследовать, что наследуется, как эта матрица воспроизводится.  Это замечательная точка отсчета — откуда мы и куда придем».

prohorova

Я думаю, что советская драматургия требует некоторой реабилитации, переосмысления. Мы привыкли воспринимать ее как некий вариант стыда по отношению к нынешним драматургам или театральным критикам. Разговор идет об обнаружении через драматургию психотипа советского человека: что это был за человек, что за тип личности, как жил,  как существовала эта повседневность, которая реализуется через драматургию, прежде всего потому, что все русские  драматурги — прекрасные слухачи. Они умеют услышать голос улиц, соответственно и в тексте он хорошо слышен и слышно советского человека. Для меня это было важно. Второй момент — я смертельно устал от бесконечных противопоставлений: советское — антисоветское, советское —послесоветское.  Мне кажется, что важно зафиксировать поколенческий разрыв, и я об этом много пишу в своих текстах. Человечески не было системы рукопожатий между Сигаревым и Петрушевской,  условно говоря. Не было прямой связи ученической, потому что обвалилась система образования в 90-е годы, и она до сих пор не восстановлена. Традиция — это не то, что передается как соль или перец за столом. Традиция наполняет, традиция — это воздух, это ощущение переживания времени, если угодно. И мне очень хочется сшить эти поколения и как бы уничтожить эту пропасть, которая диктует нам обожание или презрение к советским авторам  и недоверие к молодым, бесконечное, бескрайнее, которое чувствуешь каждый день — к тем, кто сегодня приходит в драматургию.

  Темы и приемы перетекают от одного автора к другому. Я цитирую пьесу Иосифа Бродского «Мрамор» в предисловии —  там сказано, в ироническом ключе, но мне кажется, это очень пафосные слова: «Один поэт начинает там, где заканчивает другой», — и это бесконечная лестница  в небо. Если и бывает обнуление, то не обнуление смысла или культуры, только поколения.

Алена Карась: «Здесь Павел, отчасти,  становится не субъектом, а объектом письма. Не я пишу прошлое, а прошлое пишет меня»

Если касаться тем — это тема религиозная, темы веры, как это ни парадоксально. Это наблюдается в бытовании советских сюжетов. Драматурги пытались создать символ веры, заменить чем-то запрещенное христианство, найти какие-то альтернативные формы символов веры и вовсе не в догматическом контексте, не в контексте проповедей и дидактики, а просто найти основание, чем жить человеку советского времени, как обнаружить эти темы и сюжеты. Скажем, розовская тема детства — это для меня абсолютная замена христианских постулатов. И второй момент — это тема памяти, которая звучит буквально в каждом очерке,  это понимание того, что советский человек и постсоветский человек, когда он не чувствовал перспективу, то находил отдохновение в ретроспективе. Ценность памяти. Надо было сохранить память, присвоить ее, обнаружить свой дом как хранилище памяти. Эти темы звучат в советской драматургии, наследуя Чехову. В какой-то момент я задумался, что Чехов пишет «Вишневый сад»,  когда с Россией еще ничего не случилось, необратимый процесс  коллапса еще не запустился. Но момент памяти уже включается.

vse

 Эта  попытка драматургов говорить о том, что театр есть территория памяти, что театр работает со временем, пониманием времени, всегда говорит о времени. Театр говорит о прошлом в сегодняшнем процессе, запускает прошлое в сегодня. Мне кажется, что это очень существенная тема. И тема России, которая всегда движется скачками — не эволюционно, а революционно.  Каждый новый мощный правитель зачеркивал прошлое, а если прошлое зачеркивается, то память оказывает твоим персональным заветом, память нужно присвоить. Эта тема, мне кажется, звучит везде — пусть и в ироническом контексте, как у Владимира Сорокина, например, который для меня очень важен.

  И последний момент — то, что меня очень мучает. Я никакого учебника не писал, конечно. Это очерки драматургии, и в этих очерках есть зияющие дыры, о ком-то я только упоминаю, но не пишу. Но в одну книжку невозможно вложить всех авторов. Я думаю, что не имею права писать о тех, о ком у меня нет оригинального суждения. Я думаю о них постоянно — о Зорине, например, Рощине, Горине, о ближайших друзьях… И как только я сложу в своей голове пазл, как подать их в истории театра, я напишу о них».

Олег Лоевский: «Я думаю, что Павел возьмет и напишет продолжение бесконечной истории драматургии».

Фотографии взяты из сети интернет
авторы Маргарита Христенко и Мила Денева

Author

Поделиться: