Мало найдется людей, никогда не слышавших историю о хитроумном юноше, который хочет сделать карьеру. Поэтому пьеса А. Островского «На всякого мудреца довольно простоты» будет актуальна всегда. Сколько бы ни прошло лет, а нет-нет да найдется молодой человек, решивший, что он умнее всех.
В Электротеатре «Станиславский» и текст изрядно сократили, и название не пощадили. «На мудреца» – то ли призыв идти бороться с ним, то ли ловля «на живца». На Малой сцене из декораций только огромные обшарпанные зеленые двери с надписью «EXIT». Они, кстати, так и не откроются за все время спектакля. Из-под них будут выкатываться, лежа на скейтбордах, персонажи, их будут обходить, подлезать под них, но никогда – просто выходить. Словно заперты они раз и навсегда и нет прямого, честного хода в высший свет.
Обстановка одинаково скудна и в квартире Глумова, и в домах Мамаева и Турусиной. Из мебели – скамья да пара стульев.
Не наблюдается особого разнообразия и в нарядах, но на них все же стоит обратить внимание. Все персонажи облачены в балетные костюмы: трико, пачки, платья. Девушки на пуантах. Чем не танцкласс. Балет как самое строгое из искусств, где все подчинено определенным правилам отражает высший свет. Собственно, это не ново, у Туминаса в «Евгении Онегине» мы встетим то же. С одной только поправкой – там все тоньше и легче, здесь – грубее. Это лишь претензии на принадлежность высшему свету.
Глумов (Владимир Долматовский) – молодой, верткий, с лукавым взглядом и обаятельной улыбкой предстанет перед нами в балетном трико. Легко перелетая из одного состояния в другое, он строит «воздушный замок», которому суждено обрести и фундамент и стены.
Его мать (Татьяна Назарова) – дама простая, но с претензией на лучшую долю, облачена в белое балетное платье. В нем – все ее стремление в ту жизнь, куда не попала она до сих пор.
В черном балетном платье Мамаева (Татьяна Майнст), в черной пачке – Турусина (Ольга Бынкова). Отголоски веселой юности и едва сдерживаемое желание вернуться к ней.
Городулин (Александр Синюков) и Мамаев (Евгений Самарин) расхаживают в длинных плащах одинакового покроя и цвета. Городулин все норовит его скинуть: «А не раздеться ли мне прямо здесь?» – то и дело произносит он на разные лады. Да и снимает, в конце концов, обнаруживая под ним черное трико. Мамаев же расхаживает важно, руки держит в карманах, на провокации не ведется. Городулин словно вырваться хочет из предписанных рамок – потому и эти внезапные заигрывания с Мамаевой (немолодой уже женщиной, которой так хочется верить, что в нее все влюблены), и с Турусиной, которая хоть и ставит его на место, а все же и сама не прочь погулять.
Все происходящее очень напоминает занятия в театральном вузе — вот они оттачивают речь, вот на разные лады произносят одни и те же слова, а то вдруг увлеченно говорят с залом, забыв и про сюжет, и про Островского, и про персонажей. И в этой игре тоже проскальзывает пародия на «умения» высшего света – где скромность сыграть, где прикинуться влюбленным, где строгости подпустить. Все неправда.
В истории, предложенной актерами Электротеатра нет половины персонажей, о них даже говорят вскользь, а роль Манефы внезапно достается мужчине. Антон Торсуков преображается внезапно – при этом ничего ни во внешности, ни в костюме не меняется. Он из мужского состава единственный, к слову, в белом трико. Это некое стертое для всех собравшихся лицо – слуга и Манефа.
Все монологи превращаются в бесконечный диалог с залом. И зал, иногда, даже отвечает. У нас будто все время спрашивают совета, как поступить.
А может, заставляют искать ответ, как бы поступили мы в это ситуации.
Но вот еще недавно никому не известный мальчик становится всеобщим любимцем, светится в глубине сцены огромный портрет, навевая ассоциации с Дорианом Греем. И тем сильнее, чем ближе развязка. А она, как ни странно, слишком стремительна – нашли дневник — и волшебный образ распадается на тысячу маленьких кусочков, но тут же постепенно восстанавливается – он нужен им. И поднимается он по лестнице к себе подобным. Только и лестница не парадная, и ворота так и не открылись…
В этой «игре в Островского» главной становится импровизация – словесная, пластическая, эмоциональная, интонационная. Смешивая Комедию дель Арте, стилистику 19 века и наработки века 20, компания актеров существует в пространстве эксперимента. Эту лабораторную работу, быть может, не назовешь законченным спектаклем, но это попытка найти интересный, современный язык – язык легкий, доступный, импровизационный, неизменно находящий отклик у публики. Да и дающий возможность актеру не застывать в знакомых формах. Так что – «На мудреца»!
Фотографии Олимпии Орловой
