АЛЛА СИГАЛОВА: «ХУДОЖНИК НЕ ЖИВЕТ В БЕЗВОЗДУШНОМ ПРОСТРАНСТВЕ»

  Мы с вами познакомились пять лет назад после премьеры спектакля «Кастинг». В 2016 году эта постановка Юрия Еремина по мотивам либретто мюзикла «A Chorus Line» в Театре им. Моссовета отметила первую круглую дату. Каким стал спектакль за прошедшее время?

  В спектакле появились новые люди: я привела и показала руководству несколько людей с курса Константина Аркадьевича Райкина. Три человека были взяты в труппу. Двое из них работают в спектакле. Знаете, какое счастье, когда стоишь на сцене со своим учеником, а он уже не просто ученик, он – твой коллега! Просто счастье, я такое обожаю! Я их не отпускаю, помогаю им, и это нормальная товарищеская жизнь.

 У вас много проектов за рубежом. Есть ли отличия в подготовке спектакля у нас и за границей?

 За рубежом я провела практически год. Разницу в работе словами не передашь… Это абсолютно другая система, абсолютно другая жизнь… И потом: здесь дом, а туда ты приезжаешь на определенный срок, там все устремлено только на работу. Поэтому все несравнимо, а если еще учесть то, что я за этот год прошлась по главным театрам мира, то для меня это был колоссальный опыт. Колоссальный! И я понимаю, что я в профессии сделала еще один шаг вперед. В умении, в понимании, и, что немаловажно, в быстроте соображения. Соображать надо быстро, что очень хорошо, это тренирует и ты всегда находишься в тонусе. Это была хорошая школа.

  Правильно ли я понимаю, что вы продолжаете учиться?

 Обязательно. Например, работая с Алвисом Херманисом над «Мадам Баттерфляй» Пуччини, которой открылся текущий сезон в La Scala, мы придумали, что весь спектакль будет бесконечная хореографическая вязь в стиле театра Кабуки. И я это изучала. А как же? Иначе быть не может. Для постановки оперы «Енуфа» Яначика я освоила моравские народные танцы, для «I due foscari» Верди в La Scala освежила в памяти итальянские народные. А сейчас я влюбилась в Кабуки, в японский танец. Нужно это переработать, ведь ничего не надо брать впрямую – это было бы глупо. А для того, чтобы переосмыслить, надо знать материал. Конечно, я все не изучу, но насколько хватит сил – охвачу непременно.

  Удавалось ли отдыхать во время напряженного графика за границей?

  Время для отдыха можно найти всегда. Работа не идет круглосуточно. Есть и выходные, и свободные вечера, и утро свободное. В западных театрах все очень четко и нормировано. И необходимо в 6-7 отведенных тебе рабочих часов суметь сделать все, чтобы этот спектакль осуществился. Вот это и есть мастерство. Но в четко обозначенные временные рамки надо тоже приходит подготовленными, а значит, работа мысли не прекращается? Вся жизнь посвящена проекту. Но это не значит, что ты делаешь какой-то мучительный труд! Это так азартно – придумывать! Это возбуждает, ведь нет ничего более азартного и возбуждающего, чем создавать эти образы, движения! Это прелесть…

  Каким должен быть проект, чтобы вы не согласились работать над ним?

 Сейчас я отказалась от одного проекта в Венской опере. Мне это было не то, что бы неинтересно… Просто поняла, что мне это делать не надо. Это очень интуитивная вещь. Сложно объяснить, хотя все равно для себя анализируешь, раскладываешь по полочкам, но (как у каждого человека, наверное) огромная роль в этом анализе принадлежит импульсу «Не надо в эту сторону двигаться».

  Для Зальцбургского Летнего фестиваля вы работали над хореографией в постановку оперы Рихарда Штрауса «Любовь Данаи». Расскажите, пожалуйста, об этом.

   Зальцбургский Летний фестиваль —  один из знаковых музыкальных фестивалей мира. В спектакле все построено на восточных танцах. Этот материал я хорошо знаю, он мне близок. Там тоже будет нонстопом идти хореографический текст, заняты будут одни танцовщицы. Кастинги я провела в Вене, на последнем уже утвердила всех, кто будет занят. Мне кажется, этот спектакль очень эффектный, очень красочный, даже немного сумасшедший. Для меня любой приезд в Зальцбург – радость. Там какая-то особая аура – все проникнуто оперой, музыкой. Он такой красивый – этот маленький кукольный городок! Там прекрасный невероятный воздух – он складывается из множества своеобразных ароматов.

  Зальцбург – ваш любимый город или есть какой-то другой?

  Любимый – Болонья. Там мы делали revival «Енуфы». Постановка прошла вначале в Бельгии, потом в Болонье, потом в Познани – в Польше. Театры желают заполучить в свой репертуар наш спектакль… Болонья… Очень люблю этот город. У меня с этим городом связаны очень нежные чувства и воспоминания. Он, мне кажется, очень отличен от всех остальных городов Италии, не считая, конечно Венеции.

  А в России?

   Конечно, родной город. Ленинград. Я там редко бываю. Последний раз я провела там свой день рождения. 26 февраля прошла премьера «I due foscari», а 28 у меня день рождения. Я улетела в Питер, где провела совсем одна три дня и была совершенно счастлива. Очень хотела бы поработать в Санкт-Петербурге, но пока не складывается.

  В силу вашей востребованности у вас очень много поездок, это?..

  …Самолеты бесконечные… Поездами получается ездить крайне редко. Спать в поездах я не могу. Поэтому чем короче дорога, тем лучше. Порой дорога в радость… Вот я поняла – как это было бы сейчас здорово! Потому что когда едешь, ничего не делаешь… Смотришь в окно, а если еще и пить что-то вкусное… Какао, например… Было бы прекрасно! В поезде еще и читать хорошо…

  Много ли читаете для себя?

 Читать по работе – это и для себя тоже. Вряд ли у меня появилось бы желание перечитать «Фауста» Гете, которого я читала в пятнадцать лет, если бы не случился в моей жизни спектакль «Осуждение Фауста» в Opéra National de Paris. Да, была необходимость – но я получила удовольствие! Жизнь меня сама подталкивает к каким-то вещам, которыми упиваешься. Для постановки со студентами перечитала всего Бунина – и даже сейчас хочу возвращаться к нему снова и снова.

  Ваш любимый автор?..

  Набоков. У него невероятная образность языка, несравнимая ни с кем.

  Как вы относитесь к тому, что широкая публика знает вас именно по вашему образу на телеэкране?

  Очень простой ответ: программы смотрят несколько миллионов человек. А театры… Например, Театр им. Моссовета – тысяча мест. Поэтому работает обыкновенная арифметика. Мне это помогает привести людей на спектакли. Сама же получаю от участия в ТВпроектах массу удовольствия и с радостью откликаюсь на предложения, которые мне интересны. Вы же видите: «Большая опера», «Большой балет», «Большой джаз» и «Глаза в глаза» – все это на территории театра. И ты можешь получить такую аудиторию за одну программу, которую ты не получаешь за пять лет работы в театре.

  Есть ли какая-то реакция публики, которая вам особенно запомнилась?

  Для меня самая главная реакция – абсолютная, напряженная тишина в зале. Как в зале во время спектакля «Пять рассказов о любви» по Бунину, который мы поставили с курсом Виктора Рыжакова в Школе-студии МХАТ. Сейчас для меня в Москве эта реакция самая ценная. Потрясающая была реакция на премьере «Осуждение Фауста» Берлиоза, когда был скандал, когда одна часть зала накинулась на другую… Это была бешеная реакция! Фантастика! Мы пережили в связи с этим очень мощные эмоции. И я сразу вспомнила историю со спектаклями Дягилева, когда доходило до драки в партере. И вот на нашем – то же самое! Конечно, такие вещи впечатляют. Такой адреналин! Я так хочу еще раз это пережить! Это так здорово, когда выходишь на эту огромную сцену, за руку держишь Алвиса и одна часть зала захлебывается в аплодисментах, а вторая кричит «Буу!» и кидается на другую, идет скандал на балконе, кто-то лезет в драку, друг на друга кричат. Это невероятные эмоции. Такого уровня накал в зале – хочется еще… Важна сила эмоций, конфликтность, конечно! Я первый раз получила подобное. И когда еще зал на четыре тысячи мест… Было шикарно!

  Можно ли специально повторить такое?

  Ничего повторить нельзя. Не бывает так. Ни успех нельзя повторить, ни провал нельзя повторить, ни вчерашний спектакль нельзя повторить. Потому что человеческое сознание и организм меняются постоянно. Потому что даже когда ты через час перерыва играешь вновь тот же самый спектакль, который ты играл накануне, он другой. Потому что ты другой, потому что партнеры уже другие. По-другому дышат, иначе чувствуют, у них глаза другие. Я и не хочу ничего повторять. И в жизни ничего не повторить. И это прекрасно! Потому что в этом – само течение жизни.

  Для того чтобы с вами сработаться надо…

  А со мной не надо срабатываться – я сама срабатываюсь со всеми. Даже когда стоит кордебалет, надо к каждому подбирать отдельный ключик. Надо, чтобы тебя хватило на каждого, каждого надо понять. Они все делают единую атмосферу. Каждого человека, работающего в спектакле, необходимо заполучить себе в союзники. От солиста до осветителя и монтировщика. А еще лучше в друзья, а еще лучше в любовники. Это процесс изучения человеческих душ. Режиссер – всегда психотерапевт. От актера требуется обычная подготовка к репетиции.

  Вы себя хвалите?

  Да, конечно. Есть вещи, которыми я горжусь.

  А вы тщеславны?

  Нет, к сожалению. Это мое плохое качество… Было бы больше амбиций – было бы правильнее. Амбиции толкают вперед, они не дают возможности делать скромные шаги. Скромность – дурацкое качество в данной ситуации. В своих студентах я воспитываю амбициозность. При всем том, что есть у меня сейчас, можно было бы по-другому «вспучиться». Мы же видим, как люди делают из чего-то мелкого супер-пиар, суперисторию. Я этого не делаю, хотя надо бы. Мое положение в профессии достигнуто не благодаря амбициям, а вопреки им. Это чистой воды труд, а не продуманное выстраивание биографии и карьеры. А ее надо выстраивать. Но сейчас поздно об этом говорить.

  Должен ли соответствовать уровень человека его амбициям? Кто-то еще немногого достиг, имеет ли он право на большие амбиции?

  Это индивидуально. Здесь нет правил, которые относились бы ко всем.

  Имеют ли для вас значение регалии, премии?

 Я хорошо понимаю, что в нашей стране это вообще ни на что не влияет. Например, если дают Оскар, то у тебя автоматически увеличиваются бюджеты, к тебе приходят продюсеры… Здесь же ничего не меняется. У меня в связи с наградами и званиями никаких перемен не было. Я как работала, так и работаю. И все зависит только от того, успешно я сделаю свое дело или неуспешно. Но при этом замечательно, когда есть желание кого-то отметить! Это же желание рассказать другим, что есть прекрасные спектакли, прекрасные исполнители.

  Что бы вы могли порекомендовать тем, кто поступает на актерский факультет?

  Скажу словами Раневской «Талант – как бородавка. Или он есть, или его нет». Однако его необходимо развивать. Если ты сидишь на своих золотых копях, и с ними ничего не происходит – они просто не работают. А для того, чтобы развивать, существуем мы, педагоги. А затем – театр, который окончательно завершает воспитание актера.

  В чем отличие Школы-студии МХАТ от других театральных ВУЗов?

 Во-первых, территория: она очень камерная. Это сразу же создает определенные правила. Мы знаем каждого студента, и каждый студент у нас на глазах, на наших ладонях. Затем пролонгируем наше внимание к нему, когда он уже уходит в театр. Это очень важно, что мы – такая семейка. ГИТИС, например, это же огромный завод! Когда я там училась, мы все помещались в Собиновском переулке. А сейчас?! Да и потом, если говорить о Школе-студии МХАТ, это ВУЗ, существующий в рамках театральных традиций МХТ. И это традиции не только театральные, но и традиции общения, преемственности. У нас на каждом этаже висят фотографии тех, кто тут учился. И нынешние студенты варятся в этой атмосфере, подобная связь в учебном заведении очень важна.

  Каково ваше отношение к критическим статьям, рецензиям?

  На самом деле, оценкой спектакля для меня не может служить ни мнение прессы, ни даже реакция публики. Основное – сделала ли я все для этого спектакля? Спектакль уже выпущен – зачем я буду читать критику на него? Что это изменит? Я же не побегу все переделывать! Вот я уехала из Милана, я даже интернет не открываю – какая разница, что там пишут? Я же уже другой спектакль делаю! А временами бывают такие тексты, в них даже фамилию композитора правильно написать не могут!.. Мне кажется (я за себя говорю), что мы существуем отдельно. Когда спектакль уже идет, работают другие механизмы. Работает умение директора театра продать спектакль, работает сарафанное радио, медийность занятых артистов, качество их игры.

  Сейчас очередная волна споров о том, как надо ставить классику, кто-то за возврат цензуры… Насколько сильно это все затрагивает музыкальный театр?

  Негласная цензура всегда была, и театр музыкальный это затрагивает, конечно. Он же еще более передовой и технологичный, нежели драматический. Более авангардный. Драма все-таки идет за оперным театром. Все ведущие режиссеры стремятся работать в опере, и все технологии приходят из оперных театров. Любой театр всегда отражает жизнь. Потому что ни один художник не живет в безвоздушном пространстве. Но необходимо помнить, что театр – не передовица в газете.

  Важно ли для вас быть узнаваемой в каждой своей постановке?

 Есть мое личное взаимоотношение с миром, поэтому каждый спектакль все равно отражает мой взгляд, это мое высказывание. Естественно, я трансформируюсь от спектакля к спектаклю, но почерк художника, мой почерк – он всегда виден. Вот вы можете мне принести платье от Карден, платье от Валентино, от Дольче и Габбана, от Соня Рикель – но я это все равно буду надевать на собственное тело. Тело я не поменяю. Платья будут разные, а тело, суть – всегда мое.

 Беседовала Наталья Сажина
Фото предоставлены
Аллой Сигаловой

P.S. Оригинал интервью
был опубликован
в журнале «GRAND» в 2016 году