Каждый раз, собираясь на спектакль по классическому произведению, задумываюсь: откроют ли мне что-то новое в произведении? Будут ли иначе расставлены акценты в уже почти наизусть известных сюжетных линиях? А интерес к Театральному проекту «Дядя Ваня», осуществленному по пьесе А.П.Чехова был еще более активным: спектакль режиссера Искандера Сакаева поставлен на пленэре, в естественных декорациях усадьбы Чехова в Мелихове.
У мелиховских пленэрных спектаклей один из главных сценографов – погода: местная «Чайка» в постановке Владимира Байчера Мелиховского театра «Чеховская студия» была просмотрена под дождем, а «Дядя Ваня» встретил тридцатиградусной жарой. И, несмотря на некоторые неудобства, природа весьма гармонично вписалась в действие спектакля, став не только фоном, но и основным настроением постановки.
Режиссер высокий градус задает сразу же: герои не появляются в игровом пространстве согласно ремаркам, а выходят из дома все разом. Кто-то выбегает, кто-то выходит пританцовывая, кто-то практически выпадает с крыльца… Неразбериха, гвалт: все одновременно говорят… Действие еще не началось, но зрителю уже дают понять: ничего хорошего в этом доме не происходит и не может произойти, так как никто никого не слышит и не понимает… И густая, почти на ощупь осязаемая жара лишний раз подчеркнула всю невыносимость и тяжесть подобной жизни.
Началу этого спектакля подходит цитата из другой пьесы Чехова: «Боже, как все нервны…» Герои издерганы, половина из них – на грани истерики. Приезд Серебрякова с женой разрушил привычную картину мира, сломал обычный ход событий, реальная жизнь неожиданно заменяется иллюзиями… Всем приходится перестраиваться на ходу, становиться частью еще неясного целого.
Пожалуй, комфортнее всех чувствует себя в этом дисгармоничном доме мать Войницкого (характерный образ, выстроенный Аленой Резник). Она уже давно заменила жизнь химерами, выстроив вокруг профессора, брошюр и «научных» рассуждений все свое существование. Ничто не может поколебать ее уверенность в правильности выбранного образа жизни.
Мужчины в этом спектакле неожиданно молоды: возраст актеров Дениса Яковлева (Войницкий), Ивана Лакшина (Серебряков) и Ивана Кожевникова (Астров) не соответствуют возрасту героев, указанному в пьесе. Этим словно подчеркивается универсальность истории — она может произойти и с молодыми людьми, и с уже пожившими. И трагедия этого дома не в прошедшей жизни и упущенных возможностях, а в том, как сложно приводить к единому знаменателю мечты и реальность. Для женщин в этом доме время словно остановилось: они все «без возраста», а молодеют или стареют в зависимости от того, счастливы или нет в данный момент времени.
Профессор с женой (Елена Андреевна – Анна Бухарская) вовсе не являются разрушителями или же персонажами, посягающими на свободу и мнения других. В постановке Искандера Сакаева они становятся обычными страдающими людьми. Пусть какие-то проблемы надуманы, а собственные муки трансформируются в придирки к окружающим, но оба они (кстати, неглупые люди!) четко понимают, насколько чужие в доме и насколько необходимо вырваться из него.
Перед спектаклем «Дядя Ваня» зрителям будет предложена экскурсия по Главному дому усадьбы Мелихово. По задумке создателей, зрители смогут почувствовать атмосферу загородной усадьбы конца XIX-начала ХХ века. Сам дом станет естественным фоном: действие развернется перед верандой. Пространство оформлено минималистично: стопки книг Серебрякова, обернутые упаковочной бумагой, дощатый настил, по которым герои передвигаются. Судя по всему, вокруг непролазная грязь: у всех на ногах – калоши. И даже в изысканный ансамбль Елены Андреевны вписываются резиновые туфли на каблуках. Только дядя Ваня – босиком… Для него вся эта «русская деревенская жизнь» – естественна, вне ее он существовать уже не сможет. Поэтому обувь на его ногах появляется лишь в последнем действии – окружающий мир вернулся на круги своя, но покоя в душу он уже не принесет. И придется ему, как и остальным, передвигаться по настилу, сохраняя себя от ранящей реальности.
Отказываясь от сложных декораций и сложносочиненных костюмов, режиссер обращает основное внимание на внутреннюю суть героев, их переживания и стремления. Порой игра актеров за счет желания передать их страстную взвинченность и напряжение, ставшие основным настроением спектакля, приобретает черты гротеска: слишком громкими кажутся выяснения отношений, слишком пьяными с одной рюмки водки герои, но в целом режиссер работает в эстетике психологического театра.
Конфликт несбывшихся мечтаний и жесткой действительности, находящийся в центре постановки, режиссер оставляет неразрешенным. Реальная жизнь без иллюзий становится гнетущей и лишенной красок, а существование «в облаках» – не менее пустым и тяжелым. Финальный монолог Сони (Алевтина Даниленко) опять идет на повышение градуса: героиня громким голосом словно старается заглушить всю боль и отчаяние, обступившие ее. В конце спектакля оставшихся на сцене героев накрывают черным полиэтиленом, оставляя зрителей в раздумьях над предложенной метафорой…
Настигла ли героев неожиданная смерть, и режиссер не оставил им ни малейшей надежды на «небо в алмазах»?.. Закрылись ли они от чужих их миру людей, дабы больше их никто не потревожил?.. Накрыл ли их крылом черный ворон или это черная тоска, извечная русская беда, усугубленная разрушившимися иллюзиями?.. Финал открыт, зритель будет делать выбор, сам разгадывая режиссерские метафоры. А их в спектакле немало: стопки книг Серебрякова, как шаткая, неустойчивая опора жизни, темные очки Елены Андреевны, скрывающие «зеркало души», выстраивающие дистанцию между ней и окружающими, упаковочная бумага на книгах, на бутылке водки, вместо карт Астрова, вместо букета роз в руках дяди Вани подчеркивает непостоянство всего происходящего. Атмосфера такая, будто все готовы к отъезду. Неважно, сбудутся мечты или нет — уехать надо, чтобы перестать мучиться в этом безнадежном доме.
Увидев этот спектакль, можно узнать иных чеховских героев: не интеллигентов с невнятной тоской и вечными философствованием, но порывистых, глубоко чувствующих людей, которые, кажется, вынуждены отказываться от своих мечтаний и иллюзий лишь потому, что еще неизвестно в пучины каких страстей они их заведут…
Другого Чехова узнавала
Наталья Сажина
Фотографии Александры Дубровской
