МИХАИЛ ДОЛОКО: «ТЕАТР – РАЗВЛЕЧЕНИЕ, НЕ НАДО ЭТОГО СТЕСНЯТЬСЯ»

  Михаил Дмитриевич, расскажите, пожалуйста, как появился ваш театр.

  Как я создавал театр… Шестьдесят процентов труппы – бывшие спортсмены. Мастера спорта по синхронному плаванию, гимнасты. Все, безусловно, позже окончили Щукинское театральное училище. Я никогда в жизни не собирался руководить театром, я всегда хотел петь. Поступил на факультет музыкального театра к Камбуровой, брали меня и в оперетту, тогда только мюзиклы начались… Но в силу обстоятельств учиться я не пошел – надо было зарабатывать деньги . А так как желание петь сохранялось, меня познакомили с педагогом по вокалу в Доме Актера, где я тогда работал грузчиком. Это было еще до поступления в ВУЗ, я только пришел из армии. Она работала в Институте Физкультуры, где вела театральный кружок. Затем и я начал там преподавать актерское мастерство. Из этого кружка и получился Театр «Кураж». Поначалу труппа состояла только из спортсменов. Было странно – это же не актеры! Но сейчас я уверен: если бы мне пришлось набирать труппу с нуля, то я бы опять набрал спортсменов. Почему? Эти люди с детства привыкли к колоссальным нагрузкам, у них потрясающая пластика. И в театре, как и в спорте, всегда есть соревнование, а они опять же к этому привыкли. И еще огромный плюс: тренировки отнимают много времени, люди там как чистый лист. Мозг не испорчен, есть готовность и желание работать – и это хорошо.

  Почему для постановки вы выбрали именно «Ревизора»?

  Как любая хорошая драматургия, он всегда актуален. У каждого времени свой «Ревизор». У нас такой, а в советское время лучшим, на мой взгляд, был в Театре Сатиры с блистательным Андреем Мироновым в роли Хлестакова. Эта пьеса вне времени, вне конъюнктурных вещей. Нашу постановку не надо рассматривать как обычный спектакль, в котором есть Городничий, ревизор, судья, почтмейстер; это спектакль, в котором есть характеры, маски. Мы стараемся делать спектакли в жанре, близком к итальянской commedia dell’arte. Там всегда определенные маски, а здесь – определенные характеры.

  Наш «Ревизор» как раз о том, почему сегодня Хлестаковы становятся ревизорами. Почему это нечто, «не пойми что, черт знает что»  стало ревизором.

  Это очень актуально для сегодняшней России. Ни то ни се становится всем. Почему? Ответ наш прост: нет страха. Сегодня назовите мне хоть одного чиновника, у которого есть страх. Таких нет! Потому что сегодняшний чиновник ничего не боится, так как знает, что ему ничего не будет, если он будет выполнять определенные схемы.

  Ваш Хлестаков – жертва обстоятельств или же он старается использовать ситуацию?

  Театр сложно рассказывать, лучше просто посмотреть спектакль. Часто же бывает: умом не можешь объяснить почему, а плачешь. Или наоборот – тебе очень хорошо… Это чистейшая метафизика, ее невозможно разложить по полочкам. Тем и славен театр. Это не просто наличие декораций, текста, музыки, прекрасных актеров, это гораздо больше. Мы практически ничего не осовременили, максимум сделали вставки, чтобы было понятно, но они не более чем придумки и ходы…

  Хлестаков у нас остался обычным. Ему, конечно, приятно же почувствовать себя на месте высокопоставленного человека. Почему же они все его приняли за ревизора? Они же не дураки! А дело в том, что он каждому из них нужен, через него каждый реализует свои амбиции.

  В последнее время постоянно твердят о бережном отношении к классике, о том, что она вообще в защите нуждается… Ваше отношение к этому?

   Я не сторонник осовременивания классики, но и ни в коем случае не осуждаю подобные постановки: считаю, что театров должно быть много, они должны быть разными. Пусть будут все! Пускай будет разный театр. Пусть будет даже такой, в котором матерятся. Но я туда скорее всего не пойду. А в чем проблема? Никто же не заставляет тебя туда ходить! Чего толкаться – всем места хватит! Поэтому в данном случае мы ничего не сделали такого ультрасовременного. Кроме, пожалуй, сцены, где Анна Андреевна и Марья Антоновна примеряют платья. «Тебе лучше палевое надеть, а мне цветное»… Начнем с того, что сейчас вообще мало кто представляет себе палевый цвет. Мы заменили сцену дома у шкафа на показ мод, где героини выбирают себе наряды. Это и зрелищно, и не пошло, и понятно. А суть осталась та же!

  Задача не стояла перевернуть все в пьесе с ног на голову. Да, у нас нет реалистичных декораций и костюмов – но за этим надо идти в Малый театр. И опять же: я не против подобных постановок! Пусть будет на сцене мебель XIX века – пожалуйста! Главное, чтобы было не скучно, чтобы за этим не потерялась «жизнь человеческого духа», как говорил Станиславский. У нас же многое построено на метафорах, которые легко считываются.

  «Ревизор», «Горе от ума» — это школьная программа. Как это влияет на постановки?

  К нам очень много школьников приходит. Наша задача не в том, чтобы опуститься до уровня, а в том, чтобы сделать произведение понятным. Главное доказательство того, что у нас это получается – тишина на спектакле «Горе от ума». Там ведь сложнейшие тексты! Это как произведения композитора Малера – его слушать могут очень немногие, для остальных же это какофония. И Грибоедов – сложный текст. А нам учителя потом говорят, что ученики после нашего спектакля начинают понимать, о чем пьеса. Она адаптирована. Не опущена до пошлости, а именно адаптирована под сегодняшний день. Удивительно: идет «Горе от ума». Зал набит школьниками, тишина в зале, все смотрят. Я был на другой постановке – там все разговаривают, жуют жвачку…

  Но при всем при этом Театра «Кураж» словно нет на карте театральной Москвы! Нас не замечают. Не буду говорить, что мне все равно, – это было бы ханжеством, но делать что-то специально для того, чтобы театр заметили, бегать-прыгать, не буду. Я делаю спектакли не для этого. Нас не включают во внимание театральной прессы, но я могу сказать: мы делаем театр не для повышенного внимания театральной общественности. Это репертуарный частный театр. Таких в России единицы. Мы не берем денег из бюджета, сами при этом являясь налогоплательщиками, и трудоустраиваем студентов. У нас хорошие режиссеры: например, ставили Мирзоев, Данцигер. Но при этом нас будто нет! Когда я задумываюсь почему, то стараюсь прежде всего смотреть на себя: что мы делаем не так? Может, пока плохо играем? Или не соответствуем каким-то иным критериям? Но я не буду ни с кем спорить, я буду просто делать свое дело.

  Тщеславие художника привело меня к мысли делать свои спектакли.  Мне хотелось переломить публику, сделать так, чтобы они ходили на неизвестные названия. Получилось! И с детским спектаклем «Краски» мы вошли в топ-10 рекомендованных критикой спектаклей на Театральном фестивале в Эдинбурге. Вы думаете, кто-то из наших СМИ обратил на этот факт внимание? Опять ни-че-го! Мы были единственные представители из России на этом фестивале. Но даже поддержать никто из критиков не пришел. А ведь это настоящая гордость: тебя после спектакля спрашивают «откуда вы?», а ты отвечаешь, что из России. Ведь ты знаешь, что ты представил свою страну достойно. Все, что мы делаем, направлено на творчество. И никогда на потребу публике. Когда понравится публике, это прекрасно, но это не сверхзадача.

  А в чем она?

  Мои задачи, как художника… Когда приходит молодой зритель, особенно молодой, особенно школьник и заинтересовывается, и когда даже хочет перечитать что-то – это очень ценно. Зачем люди приходят в театр? Все идут за удовольствием! Даже если вы идете за «пищей для ума», вы получаете удовольствие. Просто уровень его у каждого будет разный. Театр – это развлечение и не надо этого стесняться. Станиславский говорил: «Искусством надо заниматься легко и весело». Не примитивно, а легко! Театр – это же обман. Значит, я прихожу для того, чтобы меня обманули. Зрители получают удовольствие, когда видят то, что ему понятно. Они приходят за тем, чтобы сравнить свой опыт жизни с тем, что он увидят на сцене.

  Есть что-то из постановки классики в планах?

   Я много что хочу поставить… Тут очень важен автор… Как у МХАТа – Чехов, как у Ленкома – Горин. Современных авторов, близких нам, я не вижу. Но из классики – всегда наши Гоголь, Мольер. У Гоголя весь характер в каждого героя заложен изначально, а с точки зрения выписанности образов ему нет равных. Гротесково, ярко – ничего не надо  притягивать за уши, все уже лежит на поверхности. Это очень важно. Например, в «Ревизоре» есть большая несостыковка, согласно русскому психологическому театру. Вот ответьте: почему почтмейстер читает письмо и объявляет об этом всем? Согласно психологической игре, он должен был бы подойти тихо к Городничему и на ухо сообщить ему эту новость. Это было бы в тысячу раз выгоднее! Но надо понимать, что в драматургии Гоголя заложена не ситуация, как почтмейстер прибегает и докладывает, это не герой – это маска. Он же в самом начале признается, что читает чужие письма, говоря «Жаль, что вы не читаете писем!». Значит, у Гоголя заложена ситуация не о том, что он читает, а о том, что такое любопытство в человеке, что он удержать его не может. Отсюда вывод:  его «маска» — любопытство. Я хотел бы с точки зрения комедии масок посмотреть на рассказы Чехова. Потому что так на него еще никто не смотрел.

  В планах театра – детский спектакль об экологии. Потому что сейчас это как никогда актуально, ведь правильному поведению, отношению к природе детей никто не учит. И дураков хватает – взять у ребенка огрызок, выбросить из окна машины. Чему он научится? Что мы можем с этим сделать? Дураков большинство, но не надо забывать, что человечество вперед всегда двигает меньшинство. Элита в нравственном, интеллектуальном аспектах. И поэтому, если уж на нашу долю выпало этим заниматься, мы должны заставлять задумываться.

  Это основная функция искусства?

  Я вообще для себя определил так: зачем Господь создает художников в широком смысле этого слова? Для того, чтобы человек не забывал о главном. Через картины, музыку, театр. Человеку свойственно разрываться между проблемами, бытом, работой и т.д. А потом раз – послушал музыку и хорошо. Увидел спектакль – и о чем-то задумался. Ведь даже если постановка (или что угодно в искусстве) вызывает резкое отторжение, то это значит, что она заставила задуматься, что-то для себя понять. Это и есть предназначение художника.

  Есть режиссеры, которые эпатируют не ради смысла, а просто ради скандального пиара, отдавая дань моде…

  Да, есть конъюнктурщики. Но их смешно обсуждать. А все остальные… Вот вы сказали о дани моде, но театр не может существовать вне времени! Это самое живое искусство. Театр – это здесь, сейчас и больше никогда! Если художник ставит так, как он чувствует, а в этом есть, условно говоря, современность, то что это? Дань моде или жизни? Сегодня в «Горе от ума» можно половину текста выбросить – никто не поймет ничего. Но зачем? Не лучше ли сделать по-новому и интересно? Конечно, есть всегда вкусовые ощущения. Но бывает и так, что великие художники не оценены при жизни. Например, как произошло с моим любимым композитором Малером. Который просто опередил свое время, хотя его отказывались играть, говоря, что это не музыка. Очень часто что-то новое в искусстве принимается в штыки. Когда мы впервые поставили интерактивный детский спектакль в 2006 году, как нас критики только не называли! И «турецкая анимация», и обвиняли в «дешевых трюках», так как мы, мол, не можем привлечь публику… А дети участвовали в спектакле, сидели на подушках. Слово «интерактив» тогда никто не употреблял. Сейчас же детские интерактивные спектакле не делает только ленивый. Это надо воспринимать спокойно. Четких критериев нет.

  Условный режиссер ставит, эпатирует, заигрался – все что угодно можно сказать, но только выразив это, как ваше собственное мнение. Мне вот что не нравится в современных критиках… Большинство из них занимаются разговором бабок у подъезда, на уровне «нравится-не нравится». Подождите: если вы критик, вы должны сделать анализ, разбор увиденного. Может быть, режиссер  и эпатирует, а может, через это выйдет на что-то важное. Вы же не знаете, что он выпустит завтра? Может, это будет значимая веха в истории русского театра. Вам не нравится? Не ходите. Критики выбрали профессию, которая предполагает, что надо ходить в театр. Но не всегда на самое лучшее.

  Если вам что-то непонятно, не нравится, это не значит, что это плохо. В Театре на Юго-Западе был когда-то спектакль «Щи» по пьесе Сорокина. Там матом разговаривают. Но после этого спектакля матерные выражения употреблять просто не хочется! А кто-то этого не заметит и скажет: «Вот пошляки! Опозорили русский психологический театр!» Кто прав? Никто! Потому что это вопрос только личностных интересов.

  Насколько важны в театре традиции?

  Как только в театре возникают традиции игры, какие-то найденные приемы, то все – театр мертвый. Он не может быть музеем, это живое искусство! Там может быть почерк режиссера – это максимум. Никто не должен повторять предыдущего! Это бред сивой кобылы. Как только услышали, что в театре есть традиции, бегите оттуда! Нельзя идти от традиций, надо идти от жизни. Основной критерий: настоящее или не настоящее на сцене.

 Очень часто бывает конфликт поколений: старые артисты привыкли играть в одной манере, приходит молодой режиссер и они в растерянности, не знают, как быть? Но у одних есть желание этот страх преодолеть и выйти на что-то новое, а у других нет. Это очень важный момент. Художник не может жить в традициях! В театре может быть все, что угодно, если это имеет под собой мысль! Кто-то не имеет мысли? А их и обсуждать не стоит. На это надо проще смотреть. Время все расставит на свои места. 

О классике и современности
задумалась Наталья Сажина
Фото предоставлены
пресс-службой театра