Во второй половине января в Москву с традиционным зимним визитом пожаловал ожидаемый и любимый московскими театралами уральский «Коляда-театр». Наш корреспондент побеседовал с руководителем театра, режиссером, драматургом и преподавателем Николаем Колядой.
Николай Владимирович, у Вас такая замечательная фамилия? Откуда были Ваши предки?
Это моя настоящая фамилия — смешная и странная. Я украинец по национальности. Мой дедушка по папе Коляда Алексей Павлович из полтавской области переехал в Зауралье еще в 1913 году. Мамины родители жили всегда за Уралом, в селе Зубаревка. Когда началась целина, в 1955, они переехали в Курганскую область в село Пресногорьковка, где я родился в 1957 году. Папа живет там до сих пор, ему 85 лет, мама умерла семь лет назад. Там же живет моя сестра Вера, работает продавщицей, и брат Володя, он, к сожалению, много лет болеет. Другой брат Андрей работает на Севере в «Газпроме» шофером. Обычная семья, все работяжки, нет у меня никого, кто имел бы отношение к искусству.
Отец мой разговаривает на суржике — смеси украинского и русского языков, а я сам только один раз в жизни был на Украине, когда театр Виктюка ездил туда на какой-то фестиваль, я был в Киеве. Так что я такой вот хохол ненастоящий.
Ну и слава Богу, что у меня оказалась такая фамилия, потому что Коляда — это языческий бог радости, красивое название у театра получилось.
Скажите, какие по счету у вас гастроли в Москве? Ведь это уже традиция приезжать каждый год в столицу?
Театру уже четырнадцать лет, двенадцать лет он существует с репертуаром и с труппой. По-моему, в девятый раз мы приехали. До этого играли в театре «Современник», затем в Центре им. Мейерхольда, теперь прижились здесь, в Центре «На Страстном».
Публика вас везде находит в Москве и залы всегда переполнены, театр в столице очень любят. На премьеры билеты достать невозможно. На этот раз сколько привезли премьер?
Мы привезли четыре премьеры. Спектакль по моей пьесе «Клуб брошенных жен», восстановленный спектакль, тоже премьера, можно сказать — «Безымянная звезда». Как раз сейчас играется спектакль по Теннеси Уильямсу «Кошка на раскаленной крыше«. Он играется второй раз, дневной спектакль, но зал битком, все триста семьдесят билетов проданы. Еще одна премьера — камерный спектакль по пьесам двух моих учеников Кати Бродниковой и Семена Вяткина, называется «Дом у дороги».
Вообще мы привезли двадцать три спектакля, из них одиннадцать аншлаговых, билеты проданы все под завязку. Билеты не очень дешевые по нашим понятиям, может, по московским это и дешево, когда в первые ряды билет стоит две тысячи рублей. В Екатеринбурге самый дорогой билет стоит семьсот рублей.
Мне вчера стали говорить, что спектакли наши очень поменялись: то, что смотрели девять лет назад, было совсем по-другому. Это неправда. Я не репетирую спектакли старые, никогда перед выступлением нет никаких прогонов, просто походим по сцене, посмотрим, что к чему и — вперед. Просто поменялась публика. С ними что-то произошло. Ведь один к одному мы играли «Короля Лира», я играл там позавчера, ничего не переделывали, но прием совершенно разный. Три года назад мы этот же спектакль играли на этой же сцене. Ну похлопали, разошлись, а тут они просто как на рок-концерте визжали от счастья, свистели. Однако ничего не поменялось, как и в «Гамлете», и «Трамвае «Желание», как и во всех остальных спектаклях, которые мы много-много раз привозили в Москву. Но с публикой что-то происходит. Может быть мы, я тешу себя надеждой, вперед идем или что-то делаем такое, что еще непривычно, непонятно публике? Но она стала совершенно другая.
Вчера на поклонах после спектакля «Кошка на раскаленной крыше» тащат вино, коньяк, какие-то пироги, которые сами сделали, вино, шоколад, море цветов. Задаривают артистов до невозможности. Перед спектаклем я стоял, подписывал книжки, программки, вдруг принесли пять или шесть сумок вещей, все вещи новые, с этикетками, все то, что нужно в театре — даже носки и колготки. И так каждый год. Хорошо, что у нас фура едет с декорациями и мы все туда погрузим, привезем в Екатеринбург. Я не вижу в этом ничего стыдного или позорного, мы нищий театр, бедный. Надо стыдиться своей убогости, а бедности стыдиться совсем незачем. Если люди нам помогают, спасибо им большое!
Мы тоже купили ваши сувениры — два смешных сплющенных граненых стакана с надписью «Вишневый сад». Почему именно «Вишневый сад» связан у вас с такими стаканами?
В оформлении спектакля у нас нет тех бумажных белых цветов, которые я обычно видел в других постановках. У нас на сцене стоят четыре тысячи бумажных стаканчиков, которые актеры вначале рассыпают, как будто это белые цветы вишни, потом по этому цвету они топчутся, все это трещит как кости. И стаканчики висят на веточках. Такое я придумал оформление. Просто я однажды поехал по весне в лес и увидел, что алкоголики оставили там бутылку, а стаканчики повесили на дерево, и вот они висят там, шевелятся. Я подумал — как красиво, какой образ — уже нет ничего живого, только пластмасса осталась и шевелится на ветках! Потом мы придумали такой сувенир — граненый стакан за семь рублей обрабатывается тепловым образом, наносится надпись. В таком стакане можно хранить карандаши, просто поставить на полку, по-моему, это красиво.
Есть ли в вашем репертуаре спектакль особенно значимый? Говорят, «Баба Шанель» – это ваш фирменный спектакль? У Вас есть к нему особое отношение?
Да вы что! Все это было сделано за две недели, за три копейки, на коленке. Там сюжет очень выгодный, так что эту пьесу ставит у нас каждый второй театр и за рубежом ее ставят. Очень смешная комедия! Такой черный хлеб, который должен быть в каждом театре, он кормит нас, потому что на этот спектакль, даже если я буду ставить его каждый день — будет битком народу. Как и на другие наши спектакли – «Группа ликования», «Курица», «Всеобъемлюще», «Скрипка, бубен и утюг» — комедии для народа, непритязательные, веселые. Но есть спектакли, которые мы играем только на фестивалях, и в которых мы пытаемся найти какой-то новый театральный язык. Это «Гамлет», «Борис Годунов», «Трамвай «Желание». Мне очень нравится новый спектакль «Кошка на раскаленной крыше». «Вишневый сад» мы возим заграницу. «Король Лир», «Ревизор» – у нас достаточно много таких спектаклей, серьезных. Есть спектакли, на которые совсем не идет публика, но актеры просят, чтобы я оставлял их в репертуаре, потому что они нужны тем людям, которые на них приходят. Скажем, «Землемера» мы сюда привозили или «Букет» или «Девушка моей мечты». Но чаще всего все хотят посмеяться, отдохнуть, никто не хочет сидеть в театре и о чем то серьезном думать.
Есть ли у вас в Москве дружественные театры?
«Современник», например. Да я со всеми хорошо дружу! Мне вообще повезло в жизни, многие большие актеры играли в моих пьесах. Сергей Маковецкий, Елена Яковлева, Сергей Гармаш, Людмила Васильевна Максакова, Нина Михайловна Дорошина, Валентин Иосифович Гафт. Со всеми дружу, но, конечно, театр, который меня открыл, это «Современник» – самый любимый и самый дорогой. Я тут как раз сейчас во время гастролей побежал на первую репетицию в «Современник». Там Марина Брусникина начала репетировать пьесу моей ученицы Ани Батуриной «Фронтовичка». Она идет у меня в репертуаре уже много лет, но я очень обрадовался, что мои ученики так хорошо заявляют о себе в Москве. Скажем, Тая Сапурина, Ирина Васьковская, Юля Тупикина – их пьесу «Кот стыда» сейчас поставила та же Марина Брусникина в РАМТе. Я, правда, сам не видел, но говорят, что идет очень успешно и спектакль получился очень хороший.
Вы все больше об учениках, а если говорить о Ваших пьесах — скажите, как Вам в голову приходят такие сюжеты? Я смотрела «Большую советскую энциклопедию» и думала: надо же, вот это юродство, оно на Руси было всегда, вы же показываете его в современном мире и оно так же выворачивает душу, как это было, скажем, в XVIвеке. Как можно было натолкнуться на такую идею, Вы знали кого-нибудь подобного лично?
Конечно! Нам очень часто в театр звонят и предлагают забрать вещи, которые могут нам пригодиться. Я никогда не стесняюсь просить о чем-то, что нам необходимо. Когда мы переехали в новое здание, я написал просьбу, принести какой-нибудь цветок, для уюта. Так нам принес весь город, двести горшков! Мы сделали «Зимний сад» роскошный.
Как-то раз нам позвонили и предложили забрать много ненужных вещей из старой квартиры. Я приехал: пустая квартира, лежат черные пластмассовые мешки, как у нас в спектакле теперь, ходит девушка из соцзащиты, говорит, что это она нам звонила и мы можем здесь все забрать. Старая квартира, на стенах отпечатки от картин, лежат тома БСЭ. Я начал все переносить в машину, открываю один чемодан, а там женские вещи – колготки, рубашка, платье и записка – «В гроб». Я спрашиваю: «А это что такое?», девушка отвечает: «Она хотела, чтобы ее похоронили в этом». Я удивился: «Ее же уже похоронили вчера!». «Ну какая ей разница!» – ответила девушка, взяла и бросила все в мусорный пакет. Мне что-то так грустно стало. Я оставил все эти вещи и поехал домой. Потом через какое-то время написал эту пьесу. Там есть и юродивая, но есть и такая мысль: ты умер и уже ничего после тебя не надо, уже бежит следующий и толкает, за ним – следующий, никто тебя не помнит и никому ты не нужен. Не знаю, может быть, в жизни так и надо: за тобой другие приходят, жизнь продолжается, но все-таки, по-моему, какая-то память и уважение должны быть к ушедшему.
Ваши пьесы, они, насколько я их понимаю, представляют из себя некие куски жизни. Они словно вырваны Вами из бытия и этот момент жизни нам сейчас представлен. В них очень мало интриги, которая бы удерживала внимание зрителя, очень много эмоций, много диалогов. Я заметила, что, например, на «Клубе брошенных жен» люди зевали — много разговоров, но ничего не происходит. Вы ставите актерские спектакли, чтобы актеры могли самовыражаться или Вам все-таки важно, чтобы и зритель мог следовать за действием, за Вашей мыслью?
Пьесы у меня есть разные, в некоторых быстро развивается сюжет, а где-то не развивается совсем и там разговаривают, разговаривают. Но если говорить про «кусок жизни», наверное, это и есть «кусок жизни». Я своим студентам часто говорю «Что такое пьеса? Представьте себе, что вы стоите темным вечером и бежит быстрая река перед вами. Вы стоите и смотрите, и вдруг где-то посередине реки вынырнула рыбка, блеснула своей чешуей в лунном свете и ушла опять в воду. Пьеса – такая рыбка, которая блеснула, показала себя и вновь ушла в глубь, в глубь жизни, в глубь этой полноводной реки. Вы показали эту жизнь чуть-чуть, какой-то кусок, и пускай зритель дальше сам думает о жизни, что и как.
Вам самому интереснее работать над пьесами других авторов или ставить свои?
Мне все интересно. Тут нет такого: «буду-ка я свои пьесы ставить, буду-ка ставить своих студентов только». Я смотрю на репертуар, у меня должна быть разумная репертуарная политика. Все-таки я бизнесмен, это мой бизнес, а не развлечение. Я зарабатываю деньги, кормлю восемьдесят человек, которые работают в театре, из них –сорок человек артистов. Я купил девять квартир артистам. Купил автобус и вожу их постоянно за границу. Это мой бизнес, на котором я что-то зарабатываю, и поэтому я практично смотрю на репертуар: мне надо, чтобы были спектакли для дедушек, для бабушек, как «Баба Шанель», для хипстеров, для молодежи – «Клаустрофобия». Мне надо, чтобы было и для серьезной интеллигентной публики – «Землемер», «Букет», мне надо, чтобы посмеялись, для этого есть «Группа ликования» и другие спектакли. Репертуар должен быть разнообразным. Когда я думаю, что ставить на следующий сезон, то я не думаю о том, буду ли я свои пьесы ставить, я смотрю, чего мне не хватает, какую группу населения я не охватил?Нельзя, чтобы в моем зрительном зале на 124 места сбор за вечер был менее, чем шестьдесят – семьдесят процентов. Должны быть каждый день аншлаги, иначе нам не выжить. Надо заработать в месяц полтора миллиона рублей. Это значит — каждому зрителю кланяться и говорить: «Спасибо, что вы пришли, спасибо!». И делать качественный продукт, чтобы люди сказали: «Придем-ка еще раз!». Мы делаем очень много детских спектаклей, в выходные играем по две сказки. Сказки делаем очень красивые. Делаем новогодние представления. Сам пишу, чтобы не платить авторские, сам ставлю. Сказки без затей, где добро побеждает зло, дети их очень любят.
Эти ежедневные «Спасибо, спасибо, спасибо», они все еще искренние?
Не знаю. Я очень благодарен публике, но я же за язык никого не тяну: кому не нравится, тот не подходит, а кто подходит — спасибо им большое за добрые слова, за то, что пришли, заплатили деньги, за то, что дали нам жить дальше.
У вас уже есть свое здание, вы состоялись как бизнесмен, есть ли еще какие либо проблемы у театра — творческие и не творческие?
Проблемы всегда только в одно упираются — в деньги. Жить от зарплаты до зарплаты довольно сложно, все равно надо откладывать на гастроли, на какую-либо новую квартиру, потому что приходят артисты, у них нет квартиры, они ее снимают. Приходится собирать деньги и потом покупать квартиру за полтора-два миллиона. Самое главное, чтобы у человека был угол.
Вы часто пополняете труппу новыми силами?
Я четыре года назад выпустил актерский курс, я ведь не только драматургам, но и актерам преподаю. И сейчас выпускаю 24 человека актеров. Четыре из них беру, а еще двадцать тоже хотят остаться, а куда я их дену? Может быть, часть из них останется в Центре современной драматургии, это дочернее предприятие наше, «Коляда-центр». Но там маленькие доходы, там зал крошечный, так что они полгода там поработают, а потом все равно уедут куда-нибудь в другой театр. Я им сейчас уже говорю: «Ищите театры!», потому что все они очень способные, но всех забрать не могу. Тут в Москве ко мне просилось человек десять-пятнадцать, каждый день я получаю два-три резюме со всей России, один раз даже из Германии человек к нам просился. Но, извините, штат переполнен, сорок артистов куда девать? Мы играем в месяц 50-60 спектаклей, бывают и ночные спектакли. Играем очень много, артисты много работают и любят работать. Для них это счастье.
В Екатеринбурге вы, наверное, у публики тоже в любимчиках ходите? Как и в Москве?
Кто-то любит, кто-то не любит. Но аншлаги получаются. Есть те, которые просто терпеть меня не могут. Считают, что я выскочка, бездарный, что все это только на эпатаже строится. Мне все равно, что говорят, лишь бы в кассу приходили. Галина Борисовна Волчек всегда говорила: «Для меня главное, чтобы все билеты были проданы». Может она и права, кто знает…
Беседовала Дарья Евдочук
Фото предоставлены
пресс-службой театра
