ЭПИЧНАЯ ЛИРИКА

Роман Шабанов

В День города, когда улицы Москвы разрывались от обилия воздушного, атласного и бесплатного, в ЦИМе молодой театр «Мастерская» из Санкт-Петербурга под руководством Григория Козлова представил нечто эпическое – постановку «Тихий Дон» по одноименному роману Михаила Шолохова. Эпическое по времени действия, числу персонажей и глубине затронутых тем.

  Если количеством народонаселения на сценической площадке нас уже не удивишь, проблемы от семейно-нравственных до революционно-патриотических тоже не ноу-хау, то восемь часов провести в кресле зрителя… Ммм, сколько же надо за это время бутербродов съесть?

  Однако благодаря стройной композиции спектакля, ярко высвеченным эпизодам и удачно расставленным комическим акцентам время пролетает вмиг, сглаживая «потерянный» выходной, который позже кажется не одним днем, а целой жизнью. Переосмысленный шолоховский текст и дописанные диалоги тоже добавляют четкости происходящему на сцене.

  Три поколения выпускников «Мастерской» пробовали себя в шолоховской прозе, но только с последним курсом мастеру удалось добиться того самого, нужного звучания, и в 2013-м спектакль заиграл на Народной. Не удостоившись чести быть включенным в основную программу фестиваля «Золотая маска», тем не менее, он был показан в специальной программе «Маска-плюс».

  883 персонажа вывел Михаил Шолохов в романе «Тихий Дон». Григорий Козлов обошелся 33, в ролях 20-с-небольшим-летние актеры, недавние студенты Санкт-Петербургской театральной академии. Тем удивительнее, как самоотверженно «молодежь» справляется с грузом ответственности, не имея дублеров (за исключением роли Аксиньи), переживая такой многочасовой накал страстей душевных и военных.

  Михаил Бархин рисует на сцене уютный уголок казачьей станицы. Поле, распахнутые ворота… земля живая, с бороздами. Забегая вперед, отмечу, что «живая» — одна из ключевых составляющих спектакля, наряду с водной стихией. Декорации настолько натуралистично выглядят, что сразу возникает вопрос, из чего они изготовлены. Забор из молодых березок с окнами сразу, чтобы не ломать. Смотри — не хочу. И дверь, чтобы можно было не только смотреть. Сеновал не поднят в поднебесье, он здесь, на земле, переносит нас из одной сцены в другую. И, конечно, Дон – под ногами емкость в виде вытянутого корыта, на «заднике» заштрихованные пятна света Параллельно хроника крестьянской жизни 1920-х годов на видеопроекции.

  «Турчанка брюхатая», – кричат девушки, устроившие постирушку в реке. Полощут они белье, полощут, но не одежду, а косточки перемывают, доставляя зрителям первых рядов ни с чем не сравнимое капельное удовольствие, окатывая брызгами, чтобы кожей прочувствовать символическое начало. Упомянутая же турчанка появляется только в самом начале, на минут пять, качает подушку, еще не родив, и вот уже ее забирают в обмен на спокойствие.

  Самый зачин окунает зрителя с головой в водоворот хуторской жизни – огромное количество песен, обрядов, танцев. Свадьба Григория Мелехова (Антон Момот) и Натальи (Вера Латышева) за белой и чистой простыней, и только с криком «Горько!» — сумрак, осознание, что действительно будет несладко. Здесь зарождается семя любви главного героя, но не к жене, а к соседке Аксинье (Есения Раевская). Семя, что прижилось, несмотря на преграды, дало последующие всходы, пройдя все этапы взросления Григория. В любви – от поджидания Аксиньи под деревянным пологом у реки до смерти любимой, в семье – неоднократных попытках найти счастье с нелюбимой, в классовых разногласиях. И при этом стараться жить, не нарушая заповедей? Да как такое возможно?

  Комичный отец, Пантелей Прокофьич (Дмитрий Белякин), шагающий в темноте чтобы подглядеть за пришедшим с войны Григорием и Натальей, заслуживает отдельной песни. И сам, и жена его Василиса Ильинишна (Ольга Афанасьева) – два сапога пара. Уж она-то знает, как держать в руках своего задиристого супруга. Пантелей ищет инструменты, а она подтрунивает, заводит. Конечно, знает, что инструменты у нее под боком, но пусть он вдоволь набегается, наслушается ее речей (по-другому не пожелает), а потом можно и выдать. Отношения невестки Натальи и свекра — это отношения отца и дочери: Пантелей в ней души не чает.

  Война врывается в отпущенные сорок минут до семи. Пучина. Война – шинелями лупят по столу. Когда убивают Петро, закидывают шинелями, он мечется, как в последнем танце, и уводят его белых одеждах за исполосанные бороздами ворота.

  Каждое действие имеет свое название. «Истоки» – начало всему, «Берега» – как далеко бы ты не уплыл, всегда есть место, куда можно вернуться, «Пучина» – третье. Вернувшийся – не значит спасенный. И на родине жизнь может оборваться, быть повергнута в пучину.

  Эпичность повествования неразрывно связывается с лирической составляющей в судьбе Григория Мелехова. Его личная трагедия разворачивается на фоне порванного в клочья прошлого мира и невыносимого настоящего, где правят бал новая мораль и новые порядки. Это трагедия, которую довелось пережить в те страшные годы всей нашей стране. Брат воюет против брата, сын против отца, прежняя патриархальная картина мира разбивается вдребезги.

  Игра актеров повышенно эмоциональна, вызывает искреннее сопереживание и избавляет от необходимости оценки поступков героев. Здесь нет хороших и плохих, отсутствуют реальные исторические персонажи. Это простые, обычные люди, попавшие в трагические обстоятельства, по воле случая оказавшиеся в кровавом эпицентре истории.

  Режиссер, несмотря на столь близкое влияние Льва Додина (абрамовский «Дом», например), особенно в части подчеркнутой этнографичности, не искал особой «фишки», спектакль получился несколько ученическим, простоватым. Интересных приемов и ходов чрезвычайно мало, разве что проекции с подсолнухами и крестами и платочные игры. Сплетни в виде огромного лоскутного ковра из платков, на Масленичной неделе платок как средство поклонения и в то же время поганая метла, чтобы прогнать зиму, у косарей платок все равно, что коса. Да, еще очень эффектно шипел утюг в тазу с водой – сперва крутили его, ну конечно, думаешь, холодный, а потом как бросят… пшш!

  При этом все сцены если не новаторские, то определенно очень художественны – сидящие у реки девушки, уходящий из жизни люд, скрывающийся под бороздой (на сцене – стены из земли борозды), перевернутый стол с пролитым молоком, когда Степан бьет Аксинью. Вот и телега мчит, и собака лает, и ребенок плачет (все звуки «живые», не запись).

  …В финале происходящего, на аплодисментах одна из зрительниц случайно наступила в воду, но я бы и сам был не против повторить ее оплошность – в конце восьмичасового спектакля публику нужно было поливать из шланга.

Фотографии предоставлены пресс-службой театра

Author

Поделиться: