В театральном зале Московского Международного Дома Музыки прошел бенефис ведущего солиста музыкального театра «На Басманной» Павла Бадраха. Для того зрителя, который хотя бы раз видел его на сцене, это имя – гарантия ярких впечатлений и ресурсных эмоций от прекрасной работы настоящего Артиста.
…Печален и тревожен колокольный звон. Вой ветра безысходно заунывен. В полумраке – свистопляска снега. Фонарные опоры – черно-бело-полосаты, как придорожные столбы, что отмеряют версты чьего-то неизбежного пути. Или длину короткой чьей-то жизни… И словно ожили внезапно фигуры на черно-белых фотоснимках. В костюмах – обилие того же черно-бело-серого с вкраплением красного. Серо-черно-белый мир вдруг разбавляется лиловым светом сумерек, оранжевым дрожанием свечей в церковном храме. Двуглавый орел-экран на заднем плане временами заливают то ли блики пламени, то ли багровые реки крови… Простые цвета – как символ ясности жизни, где все конкретно и определенно, где добродетель непременно восторжествует, а порок будет наказан.
Для бенефиса Павла Бадраха, одного из ведущих артистов театра, была выбрана именно рок-опера «Капитанская дочка». В этом спектакле Павел Бадрах создал один из самых неоднозначных, сложных и ярких образов в своей творческой карьере: бунтаря Емельяна Пугачева, личности сильной, неординарной, знаковой для истории России.
Театральное предание гласит, что первая реакция режиссера-постановщика Жанны Тертерян на предложение поставить «Капитанскую Дочку» была резко отрицательной: «Не хочу казней и виселиц!». Но лиричная, глубокая музыка Андрея Петрова (в соавторстве с дочерью Ольгой Петровой) дала режиссеру другой фокус внимания, другой угол зрения на произведение Пушкина. И, на счастье зрителей, премьера спектакля состоялась, а «казни и виселицы» были вынесены за скобки. В итоге получилась искренняя, лиричная история о ценностях вечных и общечеловеческих. О любви и предательстве, о верности долгу, о смелости и чистоте. О том, как глубоко и сильно любили и страдали люди. О том, что смутные и опасные времена не выжигали в них ни порядочности, ни человечности, ни веры в лучшее.
Надо отметить, что и Пугачев в спектакле вышел более привлекательным, чем в первоисточнике у Пушкина, не потеряв при этом яркости и харизматичности. Не разбойник, не убийца – свободолюбивый, сильный и бесконечно одинокий Пугачев жил на сцене и пел зрителю об орле, не готовом выбрать участь ворона.
Баритон Павла Бадраха удивительно органично сочетался с режиссерским прочтением образа Пугачева. Отец Павла был известен в Монголии как талантливый музыкант и дирижер. Возможно, именно наследственность и монгольские корни окрасили голос артиста характерными глубокими нотками. В голосе Павла – и запах нагретого солнцем ковыля, и бездонность синего неба, и бесконечное раздолье степей, которые после Пугачева назовут уральскими… А в жестах, в повороте головы, в надменном взгляде Бадраха в «Капитанской дочке» – и удалая мощь, и властность бунтаря, который объявил себя царем. Через несколько минут после появления Бадраха на сцене уже невозможно представить себе другого Пугачева. Гораздо позже, уже дома, я буду искать – и, что невероятно, находить – много общего между сценическим образом, созданным Павлом Бадрахом, и знаменитым «Портретом Пугачева, писанным с натуры масляными красками». Не в чертах лица – нет, в чем-то гораздо более неуловимом… Что еще более невероятно – ни во время бенефиса, ни позже, в актерских кулуарах, я не нашла ничего общего между Бадрахом-Пугачевым на сцене и Бадрахом – скромно-сдержанным, теплым и обаятельным реальным человеком в реальной жизни. Какой же творческой пластичностью должен обладать актер, чтобы перевоплощаться вот так – с легкостью и достоверностью!
Талант Бадраха достойно подчеркивался потрясающим актерским мастерством других исполнителей. У меня создалось ощущение, что в этом спектакле не было второстепенных ролей.
Финальные аккорды пьесы, овации зрителей и общий выход артистов обычно означает окончание театрального действа, после которого зрители неохотно тянутся к гардеробу. Но в этот вечер все было иначе. И вручения букетов, и аплодисменты продолжались еще долгое время. Звучали поздравления, речи восхищения, речи признания: бенефис Павла Бадраха оказался важным событием и для театра, и для зрителей. Атмосфера и в зрительном зале, и на сцене была одновременно праздничной и по-камерному теплой. Строго говоря, грань между сценой и залом на тот момент практически перестала существовать. Зрители поднимались на сцену один за другим: педагоги Павла в ГИТИСе и Московском Государственном Университете Культуры, его студенческие друзья, его бывшие коллеги. Подарки и букеты вручали и представители посольства Монголии, и верные почитатели таланта артиста из числа зрителей – например, Светлана Матвеева, чьи картины, изображающие Павла в различных ролях, были размещены в день бенефиса в театральном фойе. Сам Павел был взволнован и неотразим в своей обаятельной искренности. Сорвав бурю оваций, он на мгновенье присоединился к солисту музыкального театра им. К. Станиславского и Вл. Немировича-Данченко, народному артисту России Евгению Поликанину, с которым не раз пел в концертах, когда тот после поздравления исполнил знаменитую арию князя Орловского из «Летучей мыши» Штрауса.
Позже празднование продолжилось за кулисами. Думаю, коридоры театра, куда «посторонним вход воспрещен», давно уже не видели такой шумной толпы – разноплановой и разновозрастной. И праздничный стол, и тосты в честь бенефицианта, его близких и его коллег, и исполнение Павлом под акустическую гитару романсов – были выше всяких похвал.
Бенефис оказался поводом и для подведения творческих итогов, и для генерирования новых творческих замыслов. Хотелось бы, чтобы рожденная среди застольных речей, шуточная идея о гастролях театра в Монголии получила свое воплощение в реальной действительности.
Фотографии предоставлены пресс-службой театра
