РОЖДЕСТВО И ВОСКРЕСЕНИЕ КАМЕРНОГО ТЕАТРА

Эмилия Деменцова

Авторов журнала «Театрон» попросили написать что-то соответствующее нынешним календарным условиям. Не гололеду с гололедицей и не предновогодней суете, а тому, что роднит Театр и последний (он же первый) праздник каждого года – Чуду. Да и пора такая – все чуднО кругом, и все «чудесатее и чудесатее». Чудеса не приходят по расписанию: пусть их и назначают на 19.00 в театрах или на 00.00 с 31 декабря на 1 января. Из года в год. Звенят звонки, бьют куранты, а чудо, как очень важная персона, заставляет себя ждать, а то и не приходит вовсе. Оно обманывает, но в него верят. Украдкой. Знаем, чудес не бывает/чудеса случаются. Чудо Театра – чудо неустаревающее и не поддающееся описанию, а вот чудо в театре – как минимум «сюжет для небольшого рассказа».

  25 декабря город увяз в 10-балльных пробках. В южный город Москва, как и каждый год неожиданно, пришла зима. Снег выпал не как манна, а как кара небесная. Преодолевая гололед с гололедицей, выкручиваясь из предновогодней суеты, пыталась вспомнить что-то «на заданную тему». Не вспомнив, оказалась в театре. И в темноте зала про тему забыла. И не вспоминала о ней, думая о том, как в один вечер на одной сцене могли слиться два праздника Рождества и Воскресения. Думала о чуде. Чуде Рождества и Воскресения Камерного театра. И написала о нем. И оказалось «в тему».

  25 декабря, световой день становится длиннее на минуту. Эту минуту я провела в театре. Значит, она не потеряна.

  «Замела метель дорожки, запорошила…», но 25 декабря в Театре им. А.С. Пушкина опоздавших не было. Как и свободных мест. «Все театры в гости были к нам…», – можно было воскликнуть, перефразируя поэта, чей профиль ныне выведен на эмблеме театра, Но в этот вечер особняк на Тверском бульваре вспомнил имя, данное ему при рождении – Камерный театр. Лица и голоса его родителей – Александра Таирова и Алисы Коонен – снова возникли на сцене. Вспышки-эпизоды из жизни театра, не успевшего состариться, уничтоженного во цвете лет, проступили как на палимпсесте. Театру исполнилось бы сто лет, но его убили в 35…

 Вечера памяти, походящие на поминки, или, в лучшем случае, виртуальные экскурсии по музею, ибо прошлое часто выглядит обветренным временем, затвердевшим, – немыслимый жанр для Камерного театра. «Камерный театр. 100. Спектакль-посвящение» – такое название возникло в репертуаре театра, на фасаде которого за несколько недель до важной даты вновь «зашелестели истлевшие афиши» (по Мандельштаму), фото из легендарных спектаклей Камерного и портреты его основателей. Правопреемник легендарных стен, худрук театра Евгений Писарев не первый год безуспешно добивается разрешения повесить мемориальную доску на здание театра, сокрушаясь, что имена Таирова и Коонен, хотя навеки вписаны в историю театра мирового, стали легендарными, но легенда эта изустная: нет в Москве ни памятника, ни улицы в память о них…

  Основой спектакля-посвящения стала пьеса Елены Греминой, сочиненная специально для этой даты. Впрочем, «сочиненная» – неверное слово, ведь пьеса полностью основана на письмах, дневниках, документах, архивных материалах. Да и «датской» ее не назовешь не потому, что кто-то успел разглядеть в ней «соломинку» нарушенной в угоду замыслу хронологии (хотя даже в программке вечера, стильной и умной, номера сцен намеренно указаны «вразнобой», – не даты здесь важны, а время), а потому, что хотя и написана она «по случаю», нет в ней ничего случайного, загримированного (как это часто бывает в театре), преувеличенного. Собственно пьесу читают (и это выделено в программке), а играют – фрагменты из тех самых спектаклей-легенд Камерного, искусно вписанных в сюжет вечера. Театр предпринял попытку не театральной реконструкции, а театральной фантазии на тему того, как играли на этой сцене в веке минувшем. Сцена на сцене то скрывалась за экраном, на котором возникали фото и фрагменты кинохроники, то оживала в мизансценах «Покрывала Пьеретты», «Федры», «Мадам Бовари», «Принцессы Брамбиллы», «Жирофле-Жирофля». Фото не были только фоном, они, иной раз, «подыгрывали» актерам, задавали мизансцену. Да и само место действия – стены, тьма зрительного зала, пространство и акустика – все это зазвучало эхом, «И словно из столетней летаргии» воскресило ощущение и чувство Камерного театра.

  «Как возникает утро? Как возникает весна? Как возникает человеческое творчество? Так возник и Камерный театр», – писал Александр Яковлевич Таиров. Театр без помещения, денег, труппы, в 1914 «театральном» году, – году театра военных действий. История МКТ (Московского Камерного) начиналась в МХТ (Московском Художественном), с ухода оттуда Алисы Коонен. Молодая артистка посмела воспротивиться, покинуть корифеев К.С. Станиславского и Вл.Ив. Немировича-Данченко, уйдя в театр Константина Марджанишвили. Этот экспериментальный театр просуществовал только один сезон, но он вписан в летопись русского театра. Из Художественного театра в Свободный – этот символичный уход, как казалось, в никуда, для Коонен стал уходом в историю.

  Театр Таирова и Коонен – репетиции, творческие поиски, попытки говорить со зрителем на новом театральном языке, чуждом «текущему политическому моменту». Театр, в котором искали правду жизни и правду искусства, объявили чуждым народу (так клеймила его статья в «Правде»). Театр, живший вне политики (так назвал его в юбилейном буклете Евгений Писарев), так ведь это и была самая что ни на есть политика. Могла ли власть терпеть подобное к себе невнимание, небрежение, подобную автономию? А зрители аплодировали и в СССР, где театр прозвали буржуазным, и за границей – где его мнили большевистским. Аплодисменты в театре – признак успеха, но и хоронят театральных деятелей, хлопая в ладоши. Аплодировавшие писали доносы, обращения в инстанции, статьи в газеты, иные – подписывали… Их подписи рубили театр как топором, но из личных дел подписантов этих письменных свидетельств тоже не вырубить. Станиславский, Мейерхольд, Вахтангов, Эрдман, Афиногенов, Станицын, Яншин и мн. др… Это те самые имена нарицательные, не однофамильцы. Обвиняли громко, поддерживали – на несколько тонов ниже. Эпизоды убийства Камерного театра в пьесе Елены Греминой – ключевые. Страшны они не потому, что обращены в историю, о которой не любят вспоминать, но в день сегодняшний. Обвиняли люди, их обвинения сегодня вменяются им в вину. Преступления против совести срока давности не имеют. Страшная мизансцена: столоначальник от культуры стучит по столу, отбивает такт, как сапоги на марше, и все как один «отстукивают» свои обвинения в адрес Камерного театра: коллеги, соратники, «друзья», актеры театра и «представители общественности», многие из которых обвиняли то, что никогда не видели. Стучат. И вот Таирова уже называют худруком с эпитетом «бывший» и напоминают ему, что он не Таиров вовсе, а Корнблит. Предвидел будущее искусства, но не последствия предвидения. Виноват! Хором негодующих дирижирует председатель Комитета по делам искусств, прерывают этот страшный гул и гогот фрагменты знаменитой «Саломеи»: «Какой шум! Что за дикие звери ревут там?».

  Одним из фрагментов пьесы стал сюжет о выдающемся артисте Камерного театра Николае Церетелли. Он был и Арлекином, и Ромео, и Ипполитом в «Федре», и Кифаредом из «Фамиры-кифареда» И. Анненского, и Иоканааном из «Саломеи» О.Уайльда. Его уникальная актерская природа в глазах властей тем не менее, не оправдала его «природу, отличную от общепринятых норм». Сын бухарского принца, внук бухарского эмира, редкий талант – его сгноили. В ту пору слово «гей» не было в обиходе, но боролись с ними «успешно». Сегодняшняя Россия, правопреемница, переняла и длит эту нетерпимость.

  Голову пророка Иоканаана подадут Саломее на блюде. Камерный театр закроют. «Некоторые убивают себя, владыка. Это люди очень грубые. И потом, это люди очень смешные», – снова прозвучит из «Саломеи». Прозвучит и письмо А.Я.Таирова, покаянное, с вымученным «глубокоуважаемый» в адрес М.А. Суслова. Неотправленное письмо. Смятое. На фоне портрета Алисы Коонен в роли Антигоны, с лицом в гримасе ужаса или отчаяния как у античной маски трагедии. Впрочем, трагическое Таиров учил понимать не как насквозь печальное и безысходное, а потому вечер памяти Камерного театра прошел пусть и с оттенком печали, но печаль эта светла. Лейтмотив спектакля-посвящения — не сожаление о том, что Камерного театра больше нет, но радость от того, что он был. «Он должен был возникнуть — так было начертано в книге театральных судеб».

 В организации вечера принимала участие вся труппа Театра им. А.С. Пушкина. И не было неудач. «Впамятитакаяскрытамощь, / Что возвращает образы и множит…», – может быть поэтому дуэтов Таирова и Коонен получилось три: в исполнении Александры Урсуляк (неподражаемой во фрагменте из «Оперы нищих», вошедшем в спектакль) и Владимира Жеребцова, Виктории Исаковой и Александра Арсентьева, Веры Воронковой и Андрея Заводюка. Без притворства, с достоинством выдержаны были роли тех, чьи имена весь вечер сияли на заднике сцены, были выхвачены светом в череде знаменательных для театра имен, названий спектаклей и пьес. «Не играйте царей!», – просил на репетиции Таиров, вот и на сцене Театра им. А.С. Пушкина за пьедесталами и званиями разглядели людей. Без пудры, парадных сюртуков и официальных биографий.

   В финале вечера Евгений Писарев попросил выйти на сцену всех причастных, всех сотрудников театра, всех работающих в этих стенах «без различия степеней и талантов». Будет преувеличением сказать, что Театр им. А.С. Пушкина продолжает традиции Камерного театра, но святость этих традиций здесь бесспорна. Они и в облике театра, в оформлении фойе, в архиве Камерного, размещенном на сайте театра, и в скрытой от зрительских глаз работе по увековечиванию памяти Таирова и Коонен. Она продолжается.

  «Ничего не останется от меня, ничего кроме воспоминаний», – пророчески говорила со сцены Алиса Коонен в роли Адриенны Лекуврер, которую играла без дублерш почти 29 лет. Воспоминания – это больше, чем кажется. Это бессмертие.

  …»И память-снег летит и пасть не может», но за время спектакля Москва окончательно поседела. Если бы не иллюминация, поразившая Тверской бульвар как грибок, то, «тьмойполночнойокруженной» можно было бы, замечтавшись, поделиться впечатлениями о только что виденной «Федре». От дома 23 до дома 25 пара шагов. На нем еще одно бессмертное воспоминание – мемориальная доска Осипу Мандельштаму. Нет, все-таки это я «не увижу знаменитой «Федры»». Все мы «опоздали на празднество Расина!». На век. Навек.

Фотографии взяты с сайта Театра имени А. С. Пушкина

Author

Поделиться: