Театр «Читэн» – едва ли не самый известный в Японии. Его название в переводе означает «точка местонахождения». Как определить эту точку, где она зафиксирована – на эти вопросы предложили поискать ответ режиссер и актеры, представившие публике необычный вариант «Чайки» Чехова. Казалось бы, кто и как только уже не ставил эту историю, что еще можно придумать… Выходит, можно.
Первое впечатление от актеров – хрупкость и легкость. Они изящны как фарфоровые статуэтки. Первое ощущение – спектакль не имеет ни начала, ни конца. Мы входим в зал, а жизнь идет своим чередом. Нина (Сатоко Абэ) разносит чай с печеньем, мягко улыбается гостям. Совсем юная, с почти детским лицом, с легком воздушном платье, она и правда похожа на птицу. Костя (Йохэи Кобаяси) кажется невыросшим ребенком – он все время тянется к маме, та усаживает его на колени, крепко держа руками. Не дай Бог маленький ударится. Но Костя, только что льнувший к матери, тут же начинает яростно вырываться из ее объятий.
Ирина Николаевна (Сиэ Кубота) изящна, чуть строга, иногда игрива. Она знает, что все здесь затеяно ради нее. Как она скажет, так и будет. И к спектаклю сына, что «вот-вот начнется» относится она снисходительно, как в детской шалости.
Начало истории (для зрителя) кажется немного наивным, забавным, а в какой-то момент разочаровывающим. Персонажи перемещаются по небольшому пространству малой сцены, тихо переговариваются между собой, пытаются произносить русские имена (это, кажется, доставляет им немалое удовольствие), жалуются, что имена сложные.
Нас всех позвали на спектакль Кости, но он все не начинается. Реплики персонажей перемешиваются, в «Чайку» врываются диалоги из других пьес Чехова. А Костя все ходит и просит тишины.
Сцена здесь – длинный стол, на который легко взлетают хрупкие актеры, где они мгновенно превращаются в персонажей пьесы. За час с небольшим перед нами разыграется настоящая трагедия, прорывающаяся во всем: в четко произносимых словах каждого персонажа, в изгибе губ, в боли, застывшей в глазах.
Наивная игра превращается в бесконечное страдание Кости Треплева, который мечется между Ниной и Аркадиной, кидается то к Тригорину, то к Медведенко, все пытаясь достучаться, надеясь быть услышанным. Но все заняты собой. И спектакль Кости – только его трагедия.
Реплики героев сливаются в общий хор, где речитативом звучит стон Медведенко: «Маша, пойдем домой», внезапно врывается шаманское пение Нины, а Костя вдруг начинает лаять. Маша в черном платье напоминает вестника смерти ворона. Она и кричит порой, подражая ему. Маша протягивает руки к Косте, все хочет его утешить, приласкать, а он не замечает.
Еще недавно благостное настроение зрителей, легкое снисхождение к актерам, исчезает. Становится страшно, страшно от того, что вот этот маленький Костя не выдержит сейчас этой муки да и разобьет себе голову. Бешеная энергия, бьющая внутри этого Кости, вырывается наружу безумной чечеткой, которую он, босой и отчаявшийся быть понятым, отбивает на краю стола.
Традиционный японский театр, в котором интонация рождает музыкальность, движение, ритм у Мотои Митура соединяется и с театром европейским (с его минимализмом в декорациях и безумствующим актером), и русским психологическим. Актеры настолько точны в передаче малейшей эмоции, что и перевод кажется вещью ненужной. Возможно, поэтому он так скуп. Слова в этой «Чайке» не главное, они лишь заслоняют суть. Важно тут предельное обнажение души человека, его попытка найти себя и невозможность быть понятым.
Закончен спектакль Константина Гавриловича Треплева. Закончена жизнь, чтобы продолжиться снова – в следующей истории. Бесконечной истории жизни сочинителя.
«Тише, пожалуйста, тише, скоро все начнется».
Фотографии предоставлены пресс-службой Волковского фестиваля
