В октябре на московскую сцену возвращается сказочный мюзикл «Красавица и чудовище». Компания Stage Entertainment решила возобновить спекталь, пользовавшийся популярностью у зрителей всех возрастных категорий. Поговорить о новом прочтении знакомого спектакля мы решили с Андреем Бириным, участвовавшим и в первой, и во второй редакции мюзикла. Беседа получилась о разном: о жанре, о русских традициях, о бродвеских мюзиклах, о сказках и чудесах.
Вы участвовали во многих постановках мюзиклов. Среди ролей — Зорро, Скай в «Mamma Mia», спектакли «Времена не выбирают», «Продюсеры», «Я – Эдмон Дантес». Как пришли в жанр?
Мне повезло, что я сразу попал к Янушу Юзефовичу — известному польскому режиссеру, который поставил мюзиклы «Метро», «Иствикские ведьмы», недавнюю премьеру «Пола Негри». Он очень многопрофильный человек – сам и режиссер, и балетмейстер, и актер. Он, собственно, и дал представление об этом жанре. Каждая репетиция начиналась с танцевального тренинга; мы по полной программе работали – и батманы, и тур шене, и па де ша. И мы наработали такую танцевальную форму, которая в большинстве постановок даже и не требуется. Подобная подготовка нужна в «Кошках», например, или сложных мюзиклах вроде «Сорок второй улицы», где один сплошной стэп, или постановках, где требуется невероятное владение телом. А так в принципе достаточно быть пластически развитым и знать какие-то простейшие элементы, чтобы подхватывать и хорошо показывать танцы исполнителей главных ролей. Потому что, к счастью, в массовых номерах тебя могут поддержать и танцевальный ансамбль, и поющие, и персонажи с эпизодическими ролями.
Началось с того, что я стал очень много петь на курсе. Педагог на моем курсе обратил на это внимание, и если на экзамене все пели по одной-две вещи, то у меня, как правило, всегда было четыре-пять. Как-то вдруг всем стало понятно, что Андрюша поющий и тут у него все хорошо. Потом я попробовал себя в некоторых проектах, сыграл в «Иствикских ведьмах» у Юзефовича, потом была большая киноработа и я получил представление, каково это – сниматься в кино. К моменту окончания съемок в фильме у меня сложился весь набор актерских инструментов. Я уже успел поиграть в драматическом театре – это был театр Табакова и МХТ им.Чехова; поработал в музыкальном театре – это был мюзикл «Иствикские ведьмы» и наш выпускной спектакль – «Свадьба Кречинского», где я играл ростовщика Бека. Там у меня был отличный номер и очень харизматичнй персонаж. После того, как я снялся в кино, я понял, что есть рынок, что я на нем могу делать. Жизнь принесла мне музыкальный театр – мюзиклы «Mammamia», «Зорро», «Красавица и чудовище», «Продюсеры» и прочие.
На западе жанр живет давно, а что с русским мюзиклом?
В нашей стране были постановки, которые можно назвать мюзиклом в классическом понимании. Это началось, наверное, с «Норд-Оста», может быть, чуть раньше. То, что было раньше, например, спектакль «Юнона и Авось», мюзиклом назвать можно все-таки с натяжкой. Чистый мюзикл имеет свои особенности. В нем, когда у персонажа заканчиваются слова, когда его переполняют чувства и он хочет ярче и красивее донести их, сделать свои аргументы более убедительными, он начинает петь. В советском музыкальном театре это происходило, но несколько иначе: люди говорили на какую-то тему, а потом звучала песня. Которую пел часто даже не сам артист, игравший в спектакле, либо это вовсе была фонограмма. Это все же не то.
Сейчас, когда уже было показано много привозных спектаклей, когда авторы, существующие внутри нашей музыкальной культуры, посмотрели западные постановки и к этому опыту добавили русские традиции, можно говорить, что возникают хорошие спектакли.
Вы упомянули «русские традиции». Что это, по вашему мнению?
В русском спектакле, как ни в каком другом зрителей привлекает то, как на сцене страдают. Достоевский говорил, что это является чуть ли не квинтэссенцией русской культуры. Не случайно так популярны «Нотр-Дам де Пари», «Ромео и Джульетта», «Монте-Кристо». На них билеты вообще невозможно достать. Там все фантастически грамотно продумано. Во-первых, там очень хорошие эстрадные гармонии. Человеку, который привык смотреть телевизор, всякие музыкальные каналы, концерты, это очень хорошо ложится на ухо. Там как основной прием используется модуляция — то есть какая-то музыкальная тема повторяется снова и снова и каждый раз на полтона выше. Плюс привлекает посыл, что «все плохо, героям не суждено быть вместе, все умрут» и так далее по теме. Ничто так не привлекает русского зрителя, как возможность сопереживать чему-то подобному.
Но изначально мюзикл призван людей развлекать. И даже притом, что там происходит что-то серьезное, зрители в среднем каждые две-три минуты должны смеяться и отдыхать душой. Потому что в жизни и так происходит много сложного, накапливается стресс… Если бы после театра кто-то задумался «наверное, что-то в жизни я делаю не так», это было бы хорошо. Но ведь должны быть и какие-то приятные моменты, и положительная энергия! Основная задача в том, чтобы развлечь и зарядить, чтобы человек вышел из театра, заряженный позитивом и по сложной жизни ему было проще идти дальше. Я сторонник идеи «развлекая, поучай». Для западного мюзикла, которым я в основном занимаюсь, больше свойственна развлекательная сторона. Даже в «Призраке оперы», который скоро выпускает «Стейдж Энтертейнмент», много юмора, комических персонажей. В российском «Монте-Кристо», к примеру, где юмор? Я ничего не имею против, не в уничижительном плане говорю об этом. Я лишь отмечаю, что это такой русский путь, подхваченный через европейскую традицию мюзикла. Когда к нам привезли французские мюзиклы, они очень хорошо легли на российскую почву. Они изначально были заимствованы, но буйно и хорошо проросли.
А то что «Стейдж» привозит – это история бродвейско-вестэндовская. Здесь есть десятилетиями выверенные, если грубо говорить, штампы. Но я бы назвал это не штампами, а удачными находками. Ведь существует какая-то энциклопедия шуток и юмора, по которым строится любая приличная комедия. Есть шутки класса А, шутки класса В и так далее и шутки ниже пояса. И в зале тоже разные люди. Аудитория наших спектаклей не та, которая ходит в «Гоголь-центр» или в театр «Практика», или в МХТ. Это люди, которые приходят отдохнуть. Мы не собираемся им загружать голову ничем лишним. Мы хотим дать им хорошие позитивные эмоции.
«Красавица и чудовище» как никакой другой мюзикл подходит для этого.
Да, ведь чем прекрасен этот мюзикл? Здесь очень здорово рассказана история, как превращенный в чудовище человек через любовь, через женщину, через ее терпение и в чем-то ему покорность приходит вместе с ней к чему-то невероятно прекрасному, и в итоге превращается в принца. Тут и молодым влюбленным парам, и пожилым, которые много лет прожили вместе, есть о чем всплакнуть и порадоваться, о чем-то задуматься.
Также замечательная тема отношений отцов и детей. Потому что у Белль есть отец, к которому она прекрасно относится; он ее очень любит, но понимает, что она выросла, и у него появляются новые страхи и переживания. Он пытается ее спасти от того неизвестного мира, в который она сбегает.
Еще здесь драматический момент: ведь все обитатели замка из-за одного неправильного поступка черствого избалованного человека, который не оказал элементарной услуги несчастной старухе, оказавшейся феей, постепенно утрачивают человеческий облик. С каждым падающим лепестком они все меньше становятся похожими на людей и больше становятся похожими на предметы.
Да, в мультфильме такого не было…
Да, потому я и говорю, что спектакль серьезный. Помимо юмора, которого тут очень много, здесь также много пластов серьезной информации. Когда упадет последний лепесток, все герои умрут. Все до одного. И даже маленький мальчик Чип, сын миссис Чайтон, тоже — его не станет, он станет чашкой. Это колоссальная трагедия. Понятно, что все должно хорошо кончиться. Потому что в это надо верить, верить в чудо, верить в сказку. Верить, что если будешь совершать правильные поступки, руководствуясь любовью и добром, то все будет хорошо. Я в этом уверен, это работает. Поэтому финал обязательно должен быть счастливым. Но к нему нужно прийти. А до этого попереживать, порасстраиваться, порадоваться, поплакать. Это вся гамма эмоций; не одна краска, а огромный диапазон.
Сюжет – абсолютно сказочный. Вы играете в первую очередь для детей?
Нет смысла играть на какую-то определенную аудиторию. Все равно в театр, даже если это детский спектакль, приходят и взрослые. Мы имеем право сделать так, чтобы они присутствовали не в нагрузку, а тоже получали удовольствие.
Конечно, существует проверенный за миллион лет набор шуток, от которых дети приходят в неописуемый восторг. И много комических моментов, которые детям понравятся на сто процентов – им понравятся ожившие тарелочки, кувыркающийся коврик. Это все заманчивые для детей вещи, но мы с ними общаемся уже все-таки на языке взрослых. Потому что мы не только с ними говорим, но и с их родителями, с бабушками, дедушками.
Мы очень надеемся, что на мюзикл будут приходить все. У нас ведь спектакль «0+».
Я не знаю еще мюзикла, который так же широко поливал зрительный зал красками. Поэтому я невероятно счастлив, что он вернулся в Россию и есть возможность работать. И надо заметить, что он вырос. Мы стали чуть серьезнее относиться к аудитории.
Кто из прежнего состава мюзикла остался в нынешнем?
Немногие. В этот раз создатели решили обновить труппу и сильно омолодили состав. Если раньше Елена Чарквиани играла миссис Чайтон, то сейчас ее играет Аня Гученкова. Это совсем другая возрастная категория. Гастон тоже совсем молодой парень. Все молодые, с безумной энергией.
Неужели омолодили и отца Белль?!
С папой все нормально, он все-таки папа. Там важна его стариковская чудаковатость. Его почему-то считают сумасшедшим, он этакий Эйнштейн, погруженный в себя.
На своих местах остались я и Игорь Портной. В самой постановке немного сменились векторы. Другие артисты, другое прочтение, другой взгляд на персонажа. Я, например, буду немного по-другому играть Люмьера. Он у меня был раньше истерический, гомерический, энергичный; ему было на всех плевать, его главное дело было шутить, развлекать, заражать энергией. Конечно, это никуда не уйдет. Но все же он будет чуть серьезнее, чуть ответственнее. В нем отныне меньше легкости и меньше ветрености. Он больше задумывается. Вырос.
Я этот спектакль смотрел без себя раз восемь, и каждый раз получал невероятное удовольствие. Потому что каждый спектакль играется по-разному. У нас нет строгих указаний играть только с определенной интонацией. Все артисты живые. Сегодня такое настроение, завтра другое. Не говоря о том, что прошло пять-шесть лет. Поэтому будет другой спектакль. Его стоит посмотреть, даже если уже видел.
Сложно существовать в режиме бродвейской системы проката?
Каждый день, восемь спектаклей в неделю – конечно, это требует выносливости. У меня такой график был пять лет подряд. Иногда бывал отпуск, но это зависило от количества замен, от того, какая труппа набрана. Требуется определенный профессионализм, чтобы держать себя в очень жестких рамках. Необходимо сохранять свежесть, когда каждый день выходишь играть одно и то же. Необходимо каждый день по-настоящему, по-честному все это отрабатывать. Не позволять себе расслабляться, «забалтывать» какие-то сцены. Реагировать по-настоящему. Это требует определенных усилий, не говоря о том, что это физически тяжело. Это определенный день сурка.
А получается ли играть параллельно еще в каких-то проектах?
Нас иногда пускают «на сторону» поиграть в других спектаклях. У меня есть такая возможность. Но редко. В «Красавице и чудовище» у меня есть замены. Но по условию западных постановщиков, в нашем трио — Диндон, Люмьер и миссис Чайтон — может быть не больше одной замены в спектакле. Допустим, если выходит второй состав миссис Чайтон, и вместо Ани Гурченковой играет Юля Тимошенко, то уже никого из нас — ни меня, ни Игоря Портного – никуда не отпустят. Если мы в добром здравии и способны выйти в этот день на сцену, то мы должны это сделать. Поэтому в этом сезоне мне не особо удастся куда-то сбегать. Но сейчас, когда «Продюсеры» закрылись, у меня остался только спектакль «Времена не выбирают» в Театре Мюзикла – там есть два состава, и я играю нечасто. Меня будут отпускать, я договорился.
А мечтается ли об участии в чем-то новом?
Бывает, возникает желание сыграть в определенной постановке, которая тебе симпатична. Если речь идет о постановке классики, как, допустим, «Призрак оперы», где все герои знакомы, ты понимаешь, о чем идет речь. Но бывает, что спектакль делается с нуля, как например, «Времена не выбирают». В таких случаях есть определенный риск: актеры не знают, что получится в итоге, да и сами создатели не всегда понимают, как набирать труппу. В таких случаях идешь на кастинг и не знаешь, куда идешь, и что это будет. Я всегда хожу на все кастинги, потому что если находишься в этой обойме артистов, тебя должны видеть и помнить.
Жанр мюзикла сейчас на подъеме, в этом году запускается много музыкальных спектаклей. Я желаю всем им, конечно, долгих лет и полных залов. Этого ведь достичь не так просто. Вот как показывает мой опыт, очень многие продюсеры с верой в светлое будущее спектакля запускаются, а на следующий год остаются ни с чем, закрывают спектакль и отползают зализывать раны. Конкуренция сейчас очень жесткая.
Чем больше спектаклей – тем больше спрос на артистов, понимающих этот жанр. Надо ли как-то специально учить этой специальности?
У нас в стране по какой-то непонятной причине существует разделение артистов. На западе артист не может получить диплом, если он не умеет петь и танцевать – там таких специалистов просто не выпускают. Не должно быть такого, чтобы драматический актер говорил: я не буду петь, я же драматический артист; вокалист говорил: что это я должен разговаривать, я все-таки вокалист; а танцор бы утверждал, что должен уметь только танцевать.
Я считаю, артист должен уметь все; не должно быть при выходе из института на рынок узкой специализации. И если этому не учат, ничто не мешает получать дополнительное образование самостоятельно, поддерживать форму. Я постоянно встречаю знакомых, которые давно уже получили образование, давно работают по профессии. Но они регулярно приходят на мастер-классы, тренинги, занятия, ездят в Америку, учатся у разных педагогов.
Актер не должен считать, что когда он окончил вуз, то и образование его закончилось, а дальше будет только сцена и учеба на ней. Это прекрасно, но мне кажется, этого все равно мало. Поэтому я не сторонник деления профессии на сегменты, я считаю, что каждый актер должен владеть всем набором инструментов.
Этому всему в комплексе, возможно, не учат, но существуют разные курсы. Чтобы стать хорошим артистом в жанре мюзикла, нужно иметь хорошее драматическое образование и уже к нему, при наличии способностей, подключать вокал, а при его отсутствии – получать дополнительное вокальное образование. Только так можно стать настоящим профессионалом. Ну и, конечно же, нужен опыт. Надо участвовать в постановках, возможно, ставить что-то самостоятельно, интересоваться жанром, смотреть спектакли, слушать записи – это абсолютно необходимо, чтобы быть погруженным в материал. Работая в жанре мюзикла, невозможно не знать его.
Училась верить в чудо Наталья Ионова
Фото предоставлены пресс-службой
компанией Stage Entertainment
