К третьему спектаклю у Театральной компании «Свободная сцена» сложился свой круг зрителей. Если на спектакль «Все о мужчинах» шли «на Аверина» или «на Жойдика», то зрительский зал на «Старшем сыне» уже никак делился по фанатским секторам: настолько яркой была плеяда театральных звезд на сцене.
На пресловутых «медийных» лицах далеко не уедешь, если на спектакль идут во второй и третий раз, то за чем-то еще. Смешной и грустный Гавран, опять же смешной и грустный Вампилов – беспроигрышный выбор материала, на удивление слаженный актерский ансамбль, молодые амбициозные режиссеры, стильная сценография, оригинальная музыка, – кажется это компания если и не вдохнула новый смысл в понятие антрепризы, то уж точно задала ей новую планку.
Сам факт постановки Шекспира в нерепертуарном театре априори предполагает, что режиссеру есть, что сказать. Заранее аплодируешь за дерзость и мужество. То, что Шекспир актуален и сегодня, факт бесспорный, но адаптировать пафос трагедий для современного зрителя, все же, необходимо: играть, как играли в «Глобусе»» вряд ли сегодня возможно.
Поскольку зритель все знает, очевидно, основная интрига будет заключаться не в теме, а в способах и средствах. То, что вечную историю «Свободная сцена» пытается рассказать по-новому, не заметить трудно: в спектакле звучит не хрестоматийный перевод Лозинского или Пастернака, а специально адаптированный для этой постановки текст Сергея Волынца – менее поэтичный, более доступный для восприятия. Возможно, такое осовременивание оттолкнет некоторую часть зрителей: если не получается поднять актуальный материал под классический язык, то стоило ли вообще замахиваться? Впрочем, Свободная сцена не делает тайны из своей ориентации на широкую публику, о чем прямым текстом заявлено на сайте компании. Кажется, здесь не стараются попасть по театральной элите или какому-то интеллектуальному или духовному меньшинству, авторы хотят достучаться до массового зрителя, так что отвлекающие от сути длинноты и историзмы в тексте были попросту отброшены.
Значит, остается следить за сутью. «Отелло», несмотря на обилие действительно смешных фарсовых сцен, играют, безусловно, как трагедию. Но трагедию не ревности или крушения возвышенного идеала – пушкинская формула о доверчивости мавра тут не работает – на «Свободной сцене» разворачивается трагедия предательства. И главный герой, конечно, не Отелло, а Яго, на нем закольцовывается весь спектакль, начинаясь и завершаясь, по сути, картиной одиночества генеральского знаменосца: «Какое счастье. Тишина…» – Яго сидит один на палубе раскачивающегося корабля, окутанного каким-то назойливым туманом-мороком, у подножия мачты – креста. Библейские аллегории вводятся с первых сцен, четко и понятно. Яго услужливо скидывают петлю с перекладины: конец предателя известен. Но повеситься ему «помешает» Родриго, а дальше история будет разворачиваться «вспять» с одной как будто целью – остановить этого Яго, поймать, рассмотреть под микроскопом, понять, что же им движет – как и в той другой истории: неужели только тридцать серебряников?!
Яго предстает неким абсолютным злом, не нуждающимся ни в реалистичных мотивировках, ни в психологизме. Дмитрий Жойдик разворачивается в этой роли на радость поклонникам до масштаба оставленных им в Театре Романа Виктюка образов Ирода и Клер. Коварным кукловодом заставляет он вертеться марионеток Кассио, Отелло, Родриго… Но зачем? В чем его борьба? Восстановить, по его собственному утверждению, порядок вещей, нравственный закон: старики не должны жениться на молодых и красивых? Яго лишь ускорил ход событий?
Он, кажется, действительно счастлив в финале – один. Тишина и свобода. Античный гладиатор (прическа и костюм Яго вполне вписываются в подобную трактовку), бросивший вызов правителю? Не Отелло, конечно, рангом повыше. Или жалкий предатель божественных заповедей? Эту загадку придется разгадывать, видимо, не один спектакль. Такой вот «триллер и детектив» развернул перед зрителями режиссер Яков Ломкин, поставив на уже опробованный «тандем» Аверин-Жойдик. Если во «Все о мужчинах» эта парочка то слаженно хохмила, то разыгрывала пусть драматичные, но жизненные реалистичные ситуации, то от трагедии «Отелло» реализмом не веет, взаимоотношения героев строятся на отдельных звуках, игре света, символах. Вот Яго опутывает Отелло «трубами» — сетями сомнений, зароняя в нем зерна ревности и подозрения. И генерал послушно носит их на себе, фактически отталкивая руку Дездемоны. Так дело только в «коварстве» Яго? Может, любовь Отелло не настолько сильна и глубока – раз так легко поддается нелепым провокациям? Не перевешивает ли в мавре эгоизм и себялюбие?
Совсем другой тип любви является в образе Дездемоны. Гениальное решение – отдать роль любящей жены, которую ожидаешь увидеть трепетной хрупкой блондинкой, темнокожему актеру-мужчине. Ивану Ивановичу, исполняющему роль Дездемоны, к играм с гендером не привыкать: в Театре Романа Виктюка на сцене пол меняют часто и оправданно (например, в виктюковской постановке «R&J» его герой признавался в любви совсем не женственной Джульетте). Дездемона внешне никак не напоминает непорочного ангела, но парадоксальным образом именно это и поднимает ее в заоблачные выси, вынося разворачивающуюся трагедию за рамки реализма и мелодрамы. Две другие женские роли – куртизанки Бьянки и жены Яго Эмилии – тоже играют мужчины, но это почти всегда фарс, грубоватый юмор чуть ниже пояса.
Но когда среди солдатской походной жизни, вся в белом, появляется Дездемона, которая даже звучит в другой тональности, чуть ли не каким-то напевом обращаясь к мужу, – она действительно ощущается нездешним созданием, живущим по другим законам. Там, в другом мире, откуда она пришла, главенствует любовь. Если нет любви — нет смысла жить, поэтому потеряв любовь Отелло, смерти Дездемона уже не боится. Она тихо угасает, словно истончаясь и застывая бледной тенью.
Отелло будто бы прозревает в финале. Но его прозрение сводится к тому, он узнает, вернее Яго ему откровенно выкладывает, что его жена была оклеветана. Его «любил-люблю-убил» нельзя поставить рядом с той любовью, какой любила Дездемона, которую он так и не постиг. Она вообще невозможна. Суть трагедии этого мира озвучивает Эмилия: любви нет, она проходит, не обманывайтесь, поэтому для героини вполне допустимы измены и приключения на стороне. Яго на такой компромисс не согласен: он готов сразу «сорвать все маски» и привести к жестокому финалу. И только оставшись один, он обретает покой. Так не его ли трагедия самая главная?
«Отелло», безусловно, надо смотреть не один раз. Слишком много граней образов, слишком они тонкие — актерам нелегко на них удержаться, кажется, они сами не знают, куда их качнет в следующий раз, слишком резко комедия оборачивается трагедией, а смех застывает комком в горле. Слишком хороша пластика актеров, которые хоть и не танцуют, но ходят, точнее, ползают, опять же где-то на грани, слишком бескомпромиссна игра света, режущего лучами мрак и туман, слишком красива музыка, то нежно завораживающая звуками потустороннего мира, то электризующая истерически-дискотечными битами. Слишком интересный и многослойный рисунок предлагает зрителям режиссер Яков Ломкин, чтобы лишать себя удовольствия сходить на «Отелло» еще раз. С затаенной надеждой – может, на этот раз они найдут выход из незадачливой коллизии «все умерли».
Нового Шекспира узнавала Полина Мандрик
Фотографии Екатерины Цветковой
