OН ТОЧНО ЗНАЛ, ОТКУДА ВЗЯЛИСЬ ЧЕРТИ

admin

Вдохнуть жизнь в произведение, в нечто неживое, способен демонический дух, либо божественный, возможно вложить часть души творца-художника. А если произведение искусства – жизнь? Каков предел гения?

«Картины во фламандском вкусе»

  «Вся поэма исполнена ума, остроумия, легкости, грации, тонкой иронии, благородного тона, знания действительности, написана стихами в высшей степени превосходными» – так писал о «Графе Нулине» Пушкина Белинский. Заменив иронию на самоиронию, цитату без кавычек можно печатать как рецензию на «Графа N» Фоменко. Еще добавить о прекрасном владении актерами стихотворной ритмикой, об их обаянии.

  Пред нами часть – как блестяще выполненная гамма с вариациями перед исполнением симфонии. Как выполнение лацци, показ способностей труппы перед разыгрыванием представления. Для тех, кто не рассматривает первую часть лишь как прелюдию к серьезному и мудрому разговору, понимание его закрыто. Тогда можно написать, что третью часть нужно вообще убрать, она как-то не подходит этому режиссеру… «Бедная критика, она любезности училась в девичьих, а хорошему тону в прихожих…»

  Театр стилизованный, шутливо подмигивающий из прошлого. Театр с помощью иронии прощающийся с прошлым. Мир изящного движения, красивого человека.

  Театр – ожившая картина. Актеры разобраны по амплуа. Которые создадут смысловые линии сквозь весь спектакль актеров-ролей.

  Граф N, неизвестный… Мефистофель… Лепорелло… – Карен Бадалов.

  Наталья Павловна, супруга. Донна Анна, любовница. Тень Гретхен, тень мечты – Галина Тюнина.

  Пушкин-Лидин, Дон Гуан, Фауст – Кирилл Пирогов

  Лаура и Параша, субретка – Мадлен Джабраилова.

  Серебряные колокольчики из темноты зовут в действие. Симультанная сцена развернута вертикально в пространстве. Глубина не большая, действие вкруг зрителя звуками. Площадки, расположенные иерархически, создают образ иконостаса. На одной высоте находятся картины спальни помещицы, Нулина и походный привал мужа. Снизу – гостиная и слуги. Над всеми – автор. Чуть ниже ангел, он позже купидон.

  Текст кружится над актерским ансамблем, вылетая то от одного, то от другого, создавая анекдот. Лукавый водевиль. Как в интродукции, темы будущей симфонии лишь намечены прозрачной праздничной акварелью. Живая речь, живой румянец, легкие ножки актрис, ироничные романсы под теплые акустические звуки.

  Здесь скука обыденная как пыль с фортепиано. Жизнь деревенская, припудренная бытовым эротизмом, затянутая в корсет пера светского повесы. Ведь автор этой истории Лидин. Вот тема третья – дух творца. Где Гений есть, где Сатана? Герои в сотворчестве с автором разворачивают ситуацию и рождают текст. Позже с этой книгой,  образом той единственной книги бытия мы встретимся… и будет она в руках Мефистофеля. Но если бес может читать прошлое, как протокол, то Гений способен создать.

  Действие полифонично, внимание прыгает, производя изящные реверансы… на слуг в передней и на распевание арии, охающей, вздыхающей. Жест театрально подчеркнут, костюм исторический. И на этой симультанной картине схваченные яркие  штрихи: лошадь для супруга; рюмка водки, поданная к слову для смягчения; парики графа. Полифоничность угаснет в последующих частях, как задушенное пламя камнем. Уже геометрически строго простроенная линия взгляда уведет нас за процессией монахов-бесов.

  «Дон Гуан — испанский Фауст»

  Пространство первой части проваливается в мраморный объем ступеней и переходов. Объять взглядом невозможно. Врата в никуда. Тайна в тенях. Мы знаем это пространство, нам скажут – обман. Ночь синяя, наполненная запахом лимона и лавра. Испания в кастаньетах и песнях, стуке каблучка по мостовой…  камень о камень сыплется, шпаги свистят и вздрагивают металлическим грохотом.

  «Сон в Вальпургиеву ночь»

  Основная краска – отчаяние – грех, скука, выросшая в масштаб ада. Красным росчерком по шее тема Гретхен. Будто в прошлом и в вечности одновременно. Недоступная тень мечты. Фантом чистоты. Победа Мефистофеля – Она с ним.

  Фауст, будто запутавшись в памяти, забыл «прекрасен только настоящий миг»

  Фауст Пирогова – как врубелевский Демон, дух в смятении, вечный поиск не обретенного идеала.

  Бесовские силы в гулкой парадной зале вечность проводят за шутками. Земля под ногами на Лысой гетевской горе – начищенный мраморный пол фоменковской парадной залы ада. Стильные порождения вечности с легким налетом гротеска. Страшны не ужимками и прыжками под кастаньеты… Спокойны. Правдой, псевдоправдой, видимостью, металлом Бродского, загнанного под лопатку. Цинично и со вкусом, жестко, точно. Как в темном зеркале: Гете с чертами грифелем подчеркнутыми.

  Ночь Гете Вальпургиева с персонажами – материализованным хаосом. Меф здесь почти инкогнито — его не узнают среди средневековой вакханалии. Фоменковская нечисть – ансамбль. Принимают гостя, разыгрывая пьеску под дирижирование Меф-ибн-стофеля. Пюпитры пустуют, все знают… Дилетантизмом…  прикрываются. Они ведь шутники.

  Тень Жуковского, как стук шагов командора

  При жизни Пушкина «Каменный гость» не издавался и существовал в виде рукописи. После смерти писателя текст был переписан и отредактирован дважды. Редакция текста, используемая в спектакле Фоменок, произведена Жуковским.

  Дописаны две последних стиха первой сцены:

  Проклятое житье. Да долго ль будет

  Мне с ним возиться? Право, сил уж нет.

  Это слова Лепорелло. Что отсылает нас к прообразу его, ворчливому и набожному Сганарелю.

  Если переводчик прозы — раб автора, то переводчик поэзии – соперник. Атмосфера, сочных темных красок рисунок, динамика. Ритмика и мистицизм Жуковского пронизывают «Сцены из Фауста» Фоменко. Ход времени и барабанный бой.

 Преобразование мифа Пушкиным

  Создается впечатление, что разрабатывая, продумывая, переваривая одну тему душой и умом, Пушкин проверяет в различных жанрах, взглядах, разрешая узел-конфликт разными дорогами. «Каменный гость» пишется в один год с «Гробовщиком» из повестей Белкина. Тема возмездия обдумывается в комичном свете. Пришедший на новоселье покойник мстит за подмену гроба дубового березовым. И, как все повести из цикла, эта завершается облегченным выдохом. Это хмельной сон.

  В допушкинских «Дон Жуана» мстящая фигура – старик, оскорбленный отец. Что продолжает традиции римской комедии Менандра, Плавта, традиции комедии масок. Пушкинский командор – муж. Одновременно здесь звучат мотивы соперничества и возмездия.

  Загробная ревность. В стихотворении раннего периода творчества – «К молодой вдове» жирной линей вырисована тема счастливого соперника мертвеца. Ревность к прошлому самая страшная, ибо ей нет выхода. За гробом, умерший муж будет всегда первым. Любовь не искупит эту измену. Потому что его век дольше века живущего.

«Почему, в любви счастливой
Видя страшную мечту,
Взор недвижный, боязливый
Устремляешь в темноту?.. «

«…Спит увенчанный счастливец,
Скоро взор сомкнем и мы,
Но разгневанный ревнивец
Из пустынной гроба тьмы

Не воскреснет уж с упреком,
Не увидишь в ночь и день
В доме тихом, одиноком
Ты завистливую тень».

  «У человека есть свой потолок, держащийся вообще не слишком твердо»

  Бог вдыхает жизнь. В свое творение или создание демиурга. Кому как нравится верить. Подобен ли Гений создателю? Гуан взывает к силе неподвластной ему. Подобен ли человек демиургу? Дыханьем беса камень оживает.

  Вдохнуть жизнь в произведение, в нечто неживое, способен демонический дух, либо божественный, возможно вложить часть души творца-художника. А если произведение искусства – жизнь? Каков предел Гения? «Вселенная во весь объем доступна только провиденью». Заглянуть за границу. Подняться, чуть выше, чем ползает человек. Увидеть чуть объемнее, и перспективу. И одновременно всю глубину. И как-то так, чтобы не вылететь из плоти. Мучительно. Созвучно для всех художников, упомянутых в работе. Что человеку дозволено? Возмездие пришло за преступление границы. У Фауста потолок выше, он менее привязан к жизни, к плоти. Вот чем удалось соблазнить Фауста – быть микрокосмом воплоти. Если человек своим искусством не только говорит с силами потусторонними, но и дерзит им? Энергия, дерзость и поэзия, которые не держит земля… долго.

  Концепция восприятия командора  зависит от определения фигуры Доны Анны. За время после написания «Каменного гостя» во многих работах сравнивают пушкинское произведение и предыдущие, где анализируются три основные фигуры Дон Гуан, Донна Анна и Командор:

  Дон Гуан поэт? Автор подарил герою свой язык, в отличие от предыдущих Хуанов, каждой девушке (Инеза, Лаура, Анна) есть у него свои слова. Как герой Русалки, он мистическим образом возвращается на место «преступления» погубленной девушки. Есть память у него и чистое сердце…

  Или Дон Гуан становится поэтом только после встречи с Анной, ведь в «маленьких трагедиях» героев застаем мы в момент перелома, отказа от прошлой своей жизни? Дон Гуан поэт? «Каменный гость» не был издан при жизни. Во многом это автобиографичное произведение. Любовь его к Мадриту, не только любовь к его женщинам. Это родина, это место, куда стремиться душа. Гуан Пушкина оседлый, он кроме ссылки никуда и не ездит. Не мотается по миру от преследователей. И наиболее личностный его мотив: расплата за жажду и правду жизни,  тема возмездия Командора. Отказ от морализаторства – прыжок в чувственный мир. Пушкину не важно, например, что Гуан обладатель состояния, что часто подчеркивалось в предыдущих трактовках образа.

  Дона Анна – прекрасный чистый родник, Гретхен, или змея, вдова? Ахматова объясняет лживость Донны Анны отношением к ней автора. Текст, вложенный в ее уста неживой, слишком правильный, не дающий характеристики. Подчеркивает репликой Лепорелло: «О, вдовы, все вы таковы! «. В то время как главную ценность характера – искру жизни – вкладывает в Лауру. Ей простителен эгоцентризм души, она как ребенок имеет талант, дерзость к жизни, как и Дон Гуан.

  Другие же теоретики идут другим путем, и доказывают обратное:

  Лаура – прошлая жизнь Гуана, беспечная. Новая жизнь – Анна. Гуан погибает невиновным, потому что он очищен искренней, священной любовью. Вся прошлая жизнь смыта с него пред ликом этого ангела. Дон Гуан поэт и Гений жизни. А может ли Гений полюбить змею? Для Ахматовой в этом противоречий нет. Для Фоменко…

  Музыка ждущая, идущая своим чередом. Скрипка. Распятье и тень Его. Мраморная плита – точка отсчета. Могила двум братьям, постель двум любовницам, постамент для двух памятников. Разлом между мирами. Два искусителя встретились, познали друг друга и провалились в ад.

  Лукавый и спокойный мертвец. Спор силы духа. «Покойник мал был и тщедушен». Был прав ли в споре? Мы не знаем. Не важно. Но умерев, он становится частью мистической силы, он страшен своей неотвратимостью и природой не подвластной человеку. Как Гретхен, умершая, не спасенная Фоменко, становится частью силы, подвластной Мефистофелю, как Эвридика.

  Атмосфера «Каменного гостя» не ровная. Быт все более накрывают мистические волны. Дом Лауры – праздник жизни, пир. Ее жизнь, защищенная от мистицизма. И кажется, вокруг нее много вещей, шляп, платьев, музыкальных инструментов. Жизнь ее костюмированная. Здесь все считает время. Время Лауры – ее поклонники. В ней есть вкус к крови. Она уже почти стара. Вопрос о возрасте отыгрывается не восемнадцатилетней Джабраиловой с женской глубиной. И речь в этом спектакле идет не о молодых. Командор – время Дон Гуана. Анна – темная, глубокая, пальцами длинными, гибкими цепляющаяся за монастырскую решетку. Анна – тайна, закутанная в черное, шуршащее. Женщина, в которой кольцами сворачивается страсть. Молитва с ее губ течет истомой. Кокетство бытовое приобретает самую прекрасную конфигурацию, ожидания любви. Предчувствия. Томления. Вся она шуршание и низкие гранатовые капли, упавшего голоса.

  «Развратным, бессовестным, безбожным Дон Гуаном» – обозначит монах образ, миф, слух. «Твой Дон Гуан безбожник и мерзавец» – сплюнет Карлос. «Вы, говорят, безбожный развратитель. Вы сущий демон» – с упоением подтверждает Донна Анна.

 Фауст и море

  Было бы неверно предположить, что действие сцены Пушкина развернуто на берегу моря, потому что это последнее пристанище Фауста Гете.  Необходимо подчеркнуть, что первенство этой мизансцены принадлежит Пушкину (1825 год),  Гете заключительные акты писал в (1830–1831 годах). Первая часть была знакома Пушкину. Однако это не спор поэтов. Сцены не подобны друг другу и слабо поддаются сравнению.

  Фауст выходит из тучи на горный хребет, оттуда озирает море. (Вторая часть, начало 4 акта). Мечта, ведущая его вдаль времен и пространств, рассеялась вместе с Еленой. Стремление к красоте сменяется позывом к действенному труду, созиданию.

  Приближаясь к жизненному пределу, Фауст оказывается на берегу моря властителем суши, которую он собирается распространять, отвоевывать у морской стихии. Ему не нужна земля посреди земли (дворец) и небо… «доктор Фауст нихц не знал о Боге». Вода есть промежуточная стихия, обладающая податливостью и возможностью к трансформации воздуха, и осязаемостью, упругостью земли. Через воду суждено совершиться созидательной воле Фауста. Труд есть предание твердой формы хаосу. И выбранное место – граница.

  У Гете Мефистофель и Фауст, делая общее дело, стремятся к противоположным целям. Отвоевывание земель под посевы и подготовка прорыва стихии, подарок душ морскому черту Нептуну.

  У Пушкина море – звук, аккомпанемент. Море стихия – метроном. Чуждая и огромная, отрешенная. Ей не оказывается сопротивления. Убийство негодяев на корабле. Негодяев по крови, морских людей, для которых закон – кто сильней, тот и прав… Для пушкинского героя время и вечность воспринимаются врозь. Время – бремя его. Разум и воля обращены в вечность. Но вечность бессодержательна, ибо жизнь протекает во времени.

  Для него потопление корабля – убийство минуты. «Я даром времени не трачу» – замечает Мефистофель. Фауст Пушкина скучающий. Дух его отравлен.

Скука – отдохновение души

  В задании, данном бесу, лежит желание освободиться от постоянного действования Мефа. Хоть на сколько-нибудь прогнать его. «А у тебя других нет дел, Как докучать мне неотлучно?». «Еще спасибо говорить, Что ты пристал ко мне, как муха?». «Не спас ли я тебя вполне От философского угара?» – ответит Меф. Фауст остер взглядом, внимателен. Он набирается сил, слушая песнь духов, лежа на поляне. Но бес преследует свои цели. Ни в произведении Гете не в «Сцене…» Пушкина Мефистофель не оставляет героя в покое, в созерцании. Еще одна тема, пульсирующая артерией по пьесе Гете. Стремление жить настоящим временем.

  Отчаяние – разлом меж двумя произведениями. Неизбывное стремление к другим мирам и желание рассеется… Желание подменить прошлое, замереть, убить минуту-вечность.

«…Приходят и уходят мысли, черти
Приходят и уходят гости, годы…»

  Эклектика текста. И смысла-формы. Режиссер создает новую краску путем фантазийного перемешивания знакомых.

  «Найди мне способ как-нибудь рассеяться…» Страшное пушкинское слово летит в спектакле пеплом над морской гладью.

  Висящий вниз головой с утеса – распятый у ног Мефистофеля.

  Фоменковское море, отливающее красками Бури. Море страстей. Недостижимых миражей. Море – струится его заставляют бесы. Все утопить? Волна гетевского цунами сметает Все. Останется бесстрастный Мефистофель и тень, мечта, обман, звук льющейся воды с веретена.

Анализировала Евгения Вуль
Фотографии Сергея Петрова

Author

Поделиться: