Коварство неотступно следует по пути любви. Этим любовь проверяется, в этом ее уничтожение и спасение. Спектакль Романа Григорьевича Виктюка посвящен всем этим трем ипостасям вахтпарада.
Mea Culpa (Моя вина.лат)
Enigma
Галерея дверей, встречающая входящего глазками одиночных камер, – это чужие души, где потемки, освещаемые каждый раз новым светом: от ледяного до красного. Эти двери всегда по-разному отвечают тому, кто идет в них: могут с грохотом закрыться после того, как в них с грохотом стукнули, а могут затвориться бесшумно или вообще остаться открытыми. Все зависит от того, с чем входишь, – с коварством или с любовью. Правда, в спектакле, как и в жизни, это объединяется, и двери, обезумев, поют на разные лады, как и герои трагедии.
Каждый испивает свою чашу коварства и любви. В ком-то режиссер сильнее выразил любовь, в ком-то – коварство.
Президент фон Вальтер (Александр Дзюба) исполнен сегодняшнего коварства в тысячу раз больше вечной любви к сыну и к влюбленным. Поэтому ему ничего не стоит встать со свечой в церкви и набожно молиться, а потом этой же свечой лжеапостола поджечь светлую тунику, в которую завернулись любящие сердца, тем самым сделав тунику отравленной.
Леди Мильфорд (Людмила Погорелова) тоже предстает заглушившей в себе чувство любви до состояния звериной истомы. Сегодня положение фаворитки уже не предполагает затаенной любви, а право покровительствовать она забрала себе. Поэтому Роман Григорьевич и не дает леди раскаяния перед Луизой, а доводит ее до того, что она закоснеет в своей истоме навсегда.
Если президент исполнен сегодняшнего коварства, то его сын, майор Фердинанд (Игорь Неведров), напротив, весь во власти вечной любви с сегодняшним привкусом. Но привкус этот – не в звуках флейты, он – в пакетике с белым порошком. Не та ли эта белая ласка, которой хотел укрыться Юрий Живаго? Нет, то был другой снег. А этот засыпает, но не укрывает, а еще больше обнажает душу, чтобы «до крови лоскут истончал». И он тончает. А любовь остается, большая и светлая; Фердинанд отпускает ее вместе со своей душой и душой Луизы. Но тело майора высыхает, словно плеть, некоторое время назад бичующая пустоту вокруг себя. А теперь это тело не желает даже прощать коварство отца, который, кстати, и не просит о прощении, потому что знает, что за это теперь не уводят и не заводят. Фердинанд в своем белом неистовстве напоследок бросает косой пустоте вокруг:
«Тебя я ненавижу, пустота!
Стальной твой свет,
Что холодом сковал мне душу,
Косою дверью надо мной завис
И топором по-гильотински рухнет! «
Майор скажет об этой пустоте еще кое-что, но это будет уже после аплодисментов, когда он нежно обнимет свою Луизу.
Луиза (Евгения Соляных) в тунике чистой любви. Виктюк не сделал эту тунику хоть чуточку отравленной коварством. Нет, эта туника, хоть и посыпана и обнажена белым неистовством, все же чиста. Поэтому никогда не согласится Луиза, что клятва, данная подонкам Вурмам, не есть клятва, а нарушение ее есть справедливость. Молчание ради любви, прерываемое смертью, – вот мерило поступков Луизы.
Вурм I (Дмитрий Бозин) и Вурм II (Павел Новиков) – личные секретари президента. Роман Григорьевич мудро уловил их червяную натуру, показав, что они – самая главная цепочка вертикали власти. Эти черви правят, не являясь президентами, что подтверждается тем, что они верховодят самим президентом фон Вальтером. А если понадобится сползти до мещанки Луизы, то нет ничего проще: доза белого неистовства, любовный экстаз, и Луиза (или любая другая) напишут какую угодно записку на червяных телах. Разумеется, Вурмы не сойдут с ума и не пойдут рассказывать о том, как президент пришел к власти: во-первых, этим никого не удивишь, а во-вторых, фон Вальтер еще нужен, ведь он такой же червяк. Впрочем, режиссер очень ясно сказал мне о том, что если есть Вурм I и Вурм II, то почему же не быть и Вальтеру II? И он есть, он незримо присутствует, но не показывается. Да и зачем, если первый сам справится?
Белая и черная туники в спектакле – это два ангела: любви и смерти. Если первый крепко обнял два сердца, то второй унесет их туда, где жизнь видна гораздо «дальше черта», а не на «два часа в резервуаре», потому что «бог органичен», а «человек, должно быть, ограничен», как писал Бродский. Но эта ограниченность человека меркнет перед лицом любви, уносимой смертью; и поэтому Фердинанд в конце нежно шепчет рядом со своей Луизой:
«Тебя я обожаю, пустота:
Твой лунный свет,
Что успокоил душу,
Тебя, что подарила нежность и любовь,
Тебя, безмолвную посланницу от Бога!»
Вахту принимал Александр Абрамов
Фотографии предоставлены Театром Романа Виктюка
