Павел Пряжко, как известно, драматург непростой, ставить его «в лоб» дело провальное. В его плотно сплетённых текстах зашифровано так много, что получится может практически любая история. Вопрос лишь в том, как расставить запятые.
Студия «Театр» Алексея Левинского на сцене Домашнего театра в Доме-музее М.С. Щепкина представила спектакль по пьесе Павла Пряжко «Несколько уроков игры на гитаре как доказательство». Из остроумного монолога в духе клубного стендапа получилась притча о любви и жизни. И ещё немножечко о том, как всё скоротечно. И вечно.
Текст от лица Сына исполняет актёр театра «ОКОЛО дома Станиславского», ироничный, тонкий и поэтичный Наум Швец. Однако волей режиссёра монолог превратился в диалог, реплики Отца и его же песни под гитару исполняет сам Алексей Левинский. С этого и начинаются все метаморфозы. Сначала спектакль прикидывается иронично-актуальным. Герой Наума Швеца как заправский профессор в аудитории предлагает проанализировать моду нашего времени: придумывать новые, иногда весьма заковыристые, названия для прежних понятий. В самом деле, жизнь, в своей основе, совершенно не изменилась, но люди придумали столько новых, красивых, непонятных слов, будто, и вправду, всё вокруг стало другим. И прямо вот хочется изобрести что-то новое, забыть старое, рвануть вперёд. А получается почти то же самое, что и раньше. Вот, например, стандартные аккорды для игры на гитаре дают огромное многообразие песен. Но сами одни и те же. И различаются только сочетанием. То же самое с радостью, горем, любовью и способом жизни. Хотя, конечно, всё равно хочется верить, что ты сможешь изобрести что-то новое. Особенно, когда ты молод. Или пока ты молод. В тот момент, когда как главный герой рассказывает о том, как учился играть на отцовской гитаре, история делает кульбит.
Спектакль играют в аскетичном пространстве маленького чёрного зала Дома-музея. Из всех декораций – стулья, маленький диктофон и гитара. И свет. Именно в его круге появится второй герой — Отец. И сразу станет ясно, что оба одинаково одеты: на младшем еще яркая клетчатая рубашка и модные черные кожаные штаны, на старшем — вытертые донельзя, тоже чёрные, джинсы и, точно такая же, клетчатая, безнадёжно выцветшая рубашка. Они поразительно похожи, и в этом будет одна из разгадок происходящего.
Отец быстро выйдет из освещённого круга. Его удел — сумерки, темнота кухни. Где он, как и положено всем неудачникам из старшего поколения, играет и поёт на своей гитаре, хрипло и себе под нос – что-то блатное, что-то про войну. О чём-то настоящем. В попытке объяснить сыну смысл песни «Трава у дома» прорвётся признание: «Человек может жить только на земле! Потому что человеку невозможно жить в космосе!» Настроение происходящего резко меняется. В песнях отца зашифрованы потери и падения, о которых сказать впрямую он не может, да и не хочет, смирившись раз и навсегда с жизнью на земле. Сын пытается ответить чем-то оригинальным, своим – получается бессмысленный набор звуков, с теми же аккордами. Просто потому, что других нет. И в пространстве жизни двух людей отчётливо проявляется драма. От фигуры отца, прячущегося в темноте, терзающего гитару Высоцким и дворовым шансоном повеет чем-то узнаваемо-вампиловским. Сын как бы между прочим расскажет о девушке, ради которой он работал на трех работах и пытался угодить всеми силами, а ей очень быстро стало все равно. А он ведь её любил. Правда, этого слова постарается не произносить. И как бы он ни старался, как бы ни анализировал, но именно та девушка останется в памяти самым ярким, больным и самым страстным воспоминанием – мы всегда лучше помним тех, кто нас по-настоящему задел.
И тут придёт время ещё одного кувырка. Из переплетения слов, ближе к финалу, из текста Пряжко проступит история о «человеке, который хотел» и тонкая чеховская грусть укроет героев своим прозрачным покрывалом.
В своем бессилии, в проигрыше, который мальчику ещё только предстоит понять и осознать, он начинает что-то понимать про эту жизнь и про то, почему петь надо в темноте кухни. А ещё про то, что как ни старайся, ты всё равно будешь похож на своих родителей, просто потому что не можешь не быть похожим на них. Даже если кажется, что ты понял гораздо больше.
Ведь, на самом деле, в жизни, очень трудно придумать другие аккорды, можно варьировать только сочетания. Но ими можно сыграть все. Едва заметные паузы, интонация размышления, с которой начинает свой философский стендап Наум Швец всё увеличиваются, в лакунах между словами всё громче слышится нарастающий глухой и сильный звук лопнувших струн. Вероятно, гитары. Обычное дело для играющих. Ничего страшного, это можно поправить.
Фото – Наталья Incolours Гудкова
