Дмитрий Волкострелов в представлении не нуждается. Молодой, но уже довольно известный питерский режиссер, окончивший курс Льва Додина в СПАГТИ, основатель театра «post». Дмитрий Власик – современный композитор, исполнитель и популяризатор современной академической музыки. И авторы уникального подробного материала Алиса Литвинова и Анна Попова, которые попытались разобраться не только в спектакле «Комитет грустящего божества», но и истории появления независимого театра «post».
Квинтет из четырех частей со вступительным кураторским словом
Дмитрий Волкострелов поставил в театре post пьесу Павла Пряжко «Комитет Грустящего Божества». Премьера прошла 11 декабря в Доме-музее Ф. И. Шаляпина.
Этот материал смонтирован из интервью с пятью участникам спектакля: композитором Дмитрием Власиком, режиссерами Дмитрием Волкостреловым и Аленой Старостиной, артистами Аделиной Любской и Иваном Николаевым. Они рассказали о работе над постановкой, тем самым пустив читателей за кулисы и позволив подсмотреть за творческим процессом.
ВСТУПЛЕНИЕ
Текст пьесы «Комитет Грустящего Божества» состоит из череды повседневных действий, пауз, непонятных разговоров героев и их любви друг к другу. Персонажи, Сергей и Оля, живут очень бедно, скорее даже выживают, и обыденные ситуации, из которых складывается сюжет, заполняют весь их мир.
Сценическая версия получилась прямо-таки спектаклем: выставленный боковой свет, невысокая сцена, отделенная от зрителей полупрозрачным экраном. Для театра post это нетипично, обычно спектакли решены лаконичнее и менее театрально. На одну половину экрана проецируется черно-белое видео, визуализирующее ремарки пьесы Пряжко, сквозь вторую видны силуэты артистов, Ивана Николаева и Аделины Любской, в пуховиках.
ЧАСТЬ 1. ПРЕДСТАВЛЕНИЕ
Дмитрий Волкострелов: Алену я запомнил еще на поступлении. У нее была очень эффектная длинная юбка. Темно-бордовая, если мне не изменяет память.
Алена Старостина: Я, когда увидела Ваню [Николаева], Диму [Волкострелова] и Пашу [Чинарева], сразу подумала, что это самые талантливые парни на курсе. Серьезно.
Д. Волкострелов: Ваню я на поступлении не очень помню, мы уже в процессе обучения подружились.
Иван Николаев: Мы дружили. Как всегда на курсе бывает, группки, тусовки. У нас все нормально общались, но с разной степенью близости. А Аленку я взял в свой первый этюд, когда увидел, как она переходила улицу.
Дмитрий Власик: Как познакомился с Волкостреловым, так и с Ваней, с Аленой. Они очень классные. Все могут и ничего не умеют. Вернее, ничего не умеют, но все могут.
А. Старостина: Мы друг про друга многое понимаем. Конечно, можем в чем-то не соглашаться, можем спорить, но обид никогда нет.
И. Николаев: Так и поводов не было. Дима же не приходил с идеей поставить «Женитьбу Бальзаминова». А если предложит, я сначала задумаюсь, что он имеет в виду.
А. Старостина: Мы Диме доверяем и готовы за ним идти. Даже если он предлагает русскую классику, приблизительно понимаешь, про что это будет.
Аделина Любская: У театра post чудесная команда. Очень редкие люди, я считаю. Такие честные, порядочные. Это очень ценно. Может, они не имеют большого числа поклонников, но то, насколько честно они делают свое дело, достойно уважения.
Д. Волкострелов: С Аделиной мы работали первый раз на «Злой девушке» [спектакль 2011 года по пьесе П. Пряжко, поставлен в ТЮЗе им. А. А. Брянцева – Прим. автора]. В начале репетиций я попросил позвать всех молодых актеров ТЮЗа. Достаточно много пришло народу, человек двадцать, может чуть меньше. Собрались в кружок, поговорили, какие-то поделали упражнения. Несколько раз мы встречались, я пытался понять, с кем работать. Сейчас, когда оказываюсь в незнакомом театре, предпочитаю индивидуальные встречи. Пригласить Аделину в «Комитет» была Аленина идея. Она сказала, что уже невозможно, везде Старостина и Николаев. Так в спектакле появилась Аделина. Она классная, замечательная совершенно.
А. Любская: Я в ТЮЗе имени А. А. Брянцева служу, и Дима давно-давно пришел к нам на постановку. Молодой режиссер, тогда еще не очень известный. Набрал команду. С этого времени с периодичностью год-два он выпускал спектакли у нас в театре. Мы сдружились, видно творческие взгляды совпали. Вернее, он нас посвящал в свое видение театра. Когда мы в первый раз столкнулись, я не подозревала, что такой театр возможен. Что есть Паша Пряжко, такой современный Чехов, в пьесах которого ничего не происходит. Что можно создавать атмосферу без событийного ряда, и это тоже называется театром. Мы были недавние выпускники [СПбГАТИ, ныне РГИСИ – Прим. ред.], привыкшие к системе Станиславского, к тому, что событие во главе всего, должен быть обязательно конфликт и драматизм. Дима направил нас на то, что можно рассматривать под микроскопом мельчайшие события. Жизнь интересна сама по себе, как она есть. Вот лампа зажженная, пылинки в ее свете. За всем можно наблюдать, все важно. Теплый утренний кофе, шум чайника в темноте – все это тоже твоя жизнь. Необязательно, чтобы кто-то умирал или бился в конвульсиях от безумной любви.
И. Николаев: Мы с Аделиной параллельно учились. Виделись иногда, но не общались, потому что мы в отдельном от всех здании были.
А. Любская: В команде театра post очень свободные люди и, уважая себя, они уважают тебя. Мне, как человеку работающему в стационарном театре, это особенно ценно. Хочется встречаться и работать с ребятами.
Д. Волкострелов: С Власиком я познакомился через Ксюшу [Перетрухину]. Я был на спектакле «Не верю», который они делали тогда еще в театре имени Станиславского, а не в Электротеатре. Там я его впервые увидел. Мы с Ксюшей ходили на его концерты. А потом, собственно, в спектакле «Беккет. Пьесы» [спектакль 2014 года в ТЮЗе им. А. А. Брянцева – Прим. автора], поработали вместе.
Д. Власик: Я познакомился с Волкостреловым через Перетрухину. Она была от него в восторге, и я завидовал, что она с ним работает. Это было много лет назад, еще во времена «Злой девушки», «Хозяина кофейни», «Запертой двери». Не помню, что мы первое сделали с Волкостреловым, наверное «Беккета», но это не театр post.
Д. Волкострелов: Одно из первых ярких впечатлений – когда я пришел к Мите на концерт в консерватории. Для друзей он играл «Костяной алфавит» Брайана Фернейхоу, который учил больше года. Спасибо его маме, которая терпела это все. Там семь разных предметов, с которыми ты взаимодействуешь, и из этого складывается музыка. Партитура у него была на компьютере, и он иногда, пока работал с предметами, касался клавиатуры. После показа мы стояли, разговаривали, он рассказывал про партитуру, а я сказал: «Ну как же семь предметов, компьютер восьмой, он тоже звучал». Было слышно нажатие клавиш. От концерта было очень большое впечатление. Я тогда уже интересовался современной музыкой, в смысле двадцатым веком. Одно дело, когда ты слушаешь записи, и совсем другое, когда сталкиваешься вживую с носителем этого всего.
Д. Власик: Не могу простить Волкострелову, что в спектакле «Мы уже здесь» [спектакль театра post 2015 года по пьесе Павла Пряжко – Прим. ред.] он изначально совершенно не принял мою пьесу с разноцветными майками. Очень покраснел, когда я сказал, что музыка будет состоять из рутинных скоростных операций: актеры будут выходить на сцену и складывать майки. И мы почти поссорились. Но Волкострелов есть Волкострелов, он терпеливый очень, и идея вошла в спектакль. Мало того, что это очень понравилось Пряжко, сам Волкострелов потом мне звонил в ночи: «Смотри, как офигенно!». А потом [Наталья] Зайцева мне рассказывает через год: «Такая хорошая идея Димы про майки». Волкострелов никому не говорит, что это моя музыка! Все думают: «Ой, какое гениальное сценическое решение». А это музыкальная пьеса, которая идет одновременно с пьесой Пряжко. У нее есть партитура. Ритм есть, но я, честно говоря, не помню какой. Зная себя, там скорее всего довольно свободные условия существования, последовательность задана или паттерны, которые с любой скоростью можно повторять. Это просто к вопросу о Волкострелове и наших отношениях.
ЧАСТЬ 2. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ТЕАТР POST
Д. Власик: Единственное, что мне нужно понимать – это как далеко или близко мы друг к другу находимся со всеми остальными, кто творит спектакль. Мы единомышленники. Единомышленник – человек, поток которого, бред которого хотя бы частично совпадает с твоим. Это очень важное, редкое и дорогое. Мне кажется, и с Димой, и с ребятами мы единомышленники в существенных для нас вещах.
Д. Волкострелов: Работалось быстро и легко. Нам с этой группой людей ничего не нужно обсуждать, по сути. Вопрос долгой совместной истории. Если посмотреть на первую запись «Запертой двери», еще с лаборатории «ON.ТЕАТР», что касается актерского существования, там мимо. В правильную сторону, но пока еще совсем не то. Постепенно мы меняли, уточняли, убирали. Когда приехали в Москву на первые гастроли в театральный центр «На Страстном», у нас был шок. Зал подогрет администрацией и пиар службой театра. Мы с этим спектаклем. Подумали, делаем что-то не так, происходящее было похоже на очень смешную антрепризу. Зал был готов, понимал, что к чему. Мы не ожидали такой смеховой реакции. Стало понятно, что надо убирать игровую сторону еще. А то все как-то очень смешно.
И. Николаев: Скорее всего, у нас всегда будет что-то недоделанное. И непонятно со стороны, задумали так или просто не до конца получилось. Недосказанность нормальна, недоделанность тоже. Если есть представление, что ты хочешь сказать, и люди увидят это твое желание, недоработка будет не так важна.
А. Любская: Дима всегда даст тебе попробовать, мягко очень направляет. Ощущение, будто ты сам все придумал и сделал. Он всегда ценит твое время. Не можешь – не надо. Торопишься – иди. Никогда не удерживает, потому что только в спокойствии, в любви может рождаться созерцание. Репетиции всегда плавные, как и сам спектакль. Он никогда не кричит, даже в условиях стационарного театра, где жесткие сроки. С уважением к другому человеку, очень спокойно он показывает, что будет делать так, как ему нужно. Еще Аленочка рядом ассистирует. Она деликатнейший человек, тонкий, мягкий. Она тоже всегда подскажет, если нужно. «Замечание» вообще не про Диму. Скорее общее направление задает, если ты уж совсем не попадаешь.
Д. Власик: Дмитрий Евгеньевич, за что я ему очень благодарен, всегда, когда я что-то предлагаю, говорит: «Хорошо». Такое слово, что непонятно каждый раз, что оно означает. Оно же много чего может означать. Вот такое слово он избрал. Как правило, какое-то подобие защиты все равно есть, нужно рассказать ему идею, хотя бы просто обсудить.
Д. Волкострелов: Вопрос времени и понимания. Мы, когда работали над «Злой девушкой», очень долго проговаривали все, обсуждали что, почему. Были репетиции, когда мы три часа просто разговаривали. А сейчас просто все всё понимают.
А. Старостина: Мы много обсуждаем текст. В «Поле» [спектакль театра post 2016 года по пьесе Павла Пряжко – Прим. автора], например, было много ребят, и мы долго проговаривали, обсуждали физику, лекции слушали. А когда, например, мы с Ваней вдвоем в спектакле, что тут проговаривать? Дима, конечно, что-то уточняет, но никогда нет такого: здесь ты грустный должен быть, а здесь веселый.
Д. Волкострелов: Может, ребята с этим не согласятся, но, мне кажется, многое осталось из обучения. Часто в вузах делают сцену, повторяют несколько раз, закрепляют, идут к следующей. Когда мы учились, этого не было, Лев Абрамович [Додин] подобное не практикует. Он любит целиком. Важна непрерывность. Я и когда в других местах репетирую, по сценам – никогда, мы идем насквозь. Конечно, сначала проговорим, обсудим текст, попробуем, с какой стороны лучше стоять. А вот тут может перейти? Хотя нет, не стоит. Примерно запоминаем, что к чему, и потом целиком все. Смотрим, как выглядит, что-то меняем, уточняем и опять целиком.
А. Любская: Мы можем в перерывах между репетициями много разговаривать, обо всем: о жизни, о себе, о ситуации в стране, о ситуации в искусстве. А оно все равно выруливает к спектаклю. Не знаю, осознанно Дима это делает, может хитрость – расслабляет, и ты не заметил, как полностью доверяешь.
Д. Власик: Я работаю в основном с людьми, которые, во-первых, не нуждаются в композиторах, а во-вторых, предоставляют мне возможность делать то, что мне кажется нужным. Как правило, композитор в этих ситуациях, приглашается сразу, для того чтобы вместе осмыслять работу. Но Волкострелов – хитрый очень человек, и у него своя философия производства искусства, довольно несовершенная, как и у всех. Он иногда что-то делает, делает, а потом: «Вот, у нас тут премьера через неделю…», и все меняется. Так тоже бывает.
А. Любская: У Димы очень сложно сконструированы постановки. Участвовать безумно интересно, но смотреть их неподготовленному зрителю, наверное, сложновато. Дима всегда медленно вводит в спектакль, чтобы человек успокоился. Созерцай. Успокойся, понаблюдай. Но это может быть очень сложно при нашем ритме жизни.
А. Старостина: Один знакомый говорил: «Я хочу, чтобы зрители на каждом спектакле сидели, не шелохнувшись. Но почему-то в самый важный момент кто-нибудь обязательно чихает. Я хочу, чтобы все прошло идеально!» И я с ним спорила почти до ссоры. Потому что тогда будет скучно. Какой смысл? Ты отсекаешь зрителей. Может тогда их вообще убрать? И все будет идеально: никто не чихнет.
А. Любская: Дима к техническим вещам относится очень спокойно. Он говорит всегда артистам, что ничего страшного не произошло, это тоже часть спектакля. Сегодня так сложилось. Нужно принять это просто как данность, подождать, успокоиться.
И. Николаев: Мы репетируем всегда у нас с Аленкой дома. А потом переходим в пространство сцены, где все, естественно, по-другому, и все начинает сыпаться. Важно не поддаться панике, что все не так сделано. В этом смысле бывает сложно.
Д. Власик: Театр post – довольно независимое объединение, поэтому мало денег. Это изначально предполагает определенную природу отношений любого производства внутри этой группы. Актеры ставят декорации. В принципе, они сами и с музыкой справляются, когда надо. Чтобы окошко открыть и послушать, как среда звучит, композитор не нужен. Это уже осмыслено Кейджем, например. Волкострелов же все эти книжки читает, вроде «Дальше – шум» Росса.
Д. Волкострелов: Мы давно еще играли спектакль «Запертая дверь» в помещении, откуда уехал театр «Буфф», сейчас там находится «Мастерская» Григория Козлова. Там были адские условия. Холод, никакого оборудования, нет мест для зрителей. Мы искали все, на чем можно сидеть, нашли старые пыльные кресла из гримерок. Ходило всего несколько человек. А однажды был просто феерический случай. Когда начиналась офисная часть, вдруг в глубине под потолком начала очень громко работать какая-то вытяжка. Так, что не перекричать. Не понятно было, что делать вообще. Совсем. Там ни техника, ни кого-то, кто мог помочь. Только охрана, которая дает тебе ключи, и бабушки-билетерши, которых не взяли в светлое будущее – в новое здание. Они нам сочувствовали, что приходит мало народу, и советовали поставить столик с шампанским, девочки чтобы в купальниках были, и сразу будет много людей. Вытяжку мы как-то отыграли, потому что орать друг другу было бы еще страннее. Просто ждали, и минут через пять сама затихла.
А. Любская: Когда была премьера «Танца Дели» [спектакль 2012 года в ТЮЗе им. А. А. Брянцева по пьесе Ивана Вырыпаева – Прим. ред.], мы играли его в очень быстром ритме и на прогоне стали волноваться, останавливаться, забывать. Дима сказал: «Ничего страшного, если что, это такой прием. Мы же играем с этим текстом. Забыл – просто встал, взял пьесу, посмотрел текст и продолжил». Этого никто не сделал ни разу, потому что сама возможность сразу внутренне успокаивала. У него везде такие принципы. Спокойно, это театр. Никто не умрет. И вообще, ты можешь просто остановиться и подумать, если тебе это нужно.
ЧАСТЬ 3. КАК ВСЕ БЫЛО В ЭТОТ РАЗ
Д. Волкострелов: Текст Паша прислал, как обычно. Он всего несколько раз не присылал, потому что считал, что мне будет не интересно. Я узнавал от сторонних людей, что есть новая пьеса, и такой: «В смысле? Подождите. Паша?» А он говорил: «Ну, мне показалось, что такой дискурс тебе уже не интересен». С «Комитетом» вроде такого не было. У нас была короткая переписка, я какие-то вещи уточнил у Паши, потому что в этой пьесе вообще ничего не понятно. История есть, но она настолько утоплена, что я не выдержал и спросил.
А. Любская: Паша Пряжко, конечно, загадочный, но мне это и нравится. Особенно «Комитет Грустящего Божества» вообще ребус. Первый раз, когда читаешь диалоги, не понимаешь ничего. Мы встречались, разгадывали их и создавали мир этих людей. Он состоит из мест и друзей, которых надо нафантазировать. Мы с Ваней говорим не бессмыслицу, мы для себя что-то придумали благодаря ремаркам – они очень большое значение имеют для текста. Ремарки – еще одно действующее лицо, они создают атмосферу, в которую ты погружаешься.
Д. Волкострелов: В «КГБ» мы до конца многие вещи так и не понимаем, на самом деле. Может и не поймем никогда. Паша, уверен, про каждую рассказать может, но мы не спрашиваем, потому что самим интереснее, когда непонятно. Мы какое-то количество репетиций потратили на разбор, что это за слова и почему они здесь говорятся.
А. Старостина: Пашины тексты учить очень круто. Ты так учишь-учишь, потом у тебя начинает все связываться, и возникает живой человек. Просто от того, что ты говоришь, как написано.
И. Николаев: Из-за того, что речь живая, непонятно, как что говорить. Это и есть работа: ты подбрасываешь фразу, вертишь, пока не поймешь, о чем она. Она ложится, ты испытываешь удовольствие, что освоил реплику, и идешь дальше.
А. Любская: Мы старались очень четко следовать пьесе. Вот ровно так, как Паша написал, мы старались это воплотить. Длинноты мы всегда пытаемся делать как в жизни, не укорачивая. Ваня складывает шесть банок в рюкзак, не стараясь сделать это удобным для зрителя. В режиме реального времени я жду, когда он сложит. Или Оля идет в подсобку, сколько приблизительно нужно времени, чтобы дойти, отдать деньги и вернуться, столько мы и оставляем. Это конечно для зрителя тяжеловато, неудобно, но для нас это непрерывный процесс.
Д. Волкострелов: В данном случае структура спектакля появляется из структуры текста. Автором все заложено: есть сцены, между ними затемнение. Иногда мы отходим в сторону, в «Поле» позволили себе поразвлечься, потому что почти десять лет прошло между написанием текста и постановкой. А здесь времени прошло мало, поэтому мы старались максимально близко быть к пьесе, хотя это дико сложно с «Комитетом». Поэтому появилось много потоков информации, кино. Я вообще противник иллюстративного видео. Но в процессе разговоров о возможностях стало понятно, что оно где-то иллюстративно, но, мне кажется, в нем заложено и художественное решение, есть киноязык. Хочется верить в это.
И. Николаев: Мы снимали в электричке, на станции подошел мужик и сказал: «Эй! Че за репортаж?! Я снимусь!»
Д. Волкострелов: Ваня писал списки, что, как и где снимать, мы вместе сидели и шли по тексту. Когда я приезжал на спектакли, то оставался на несколько дней, и мы шли снимать. В промежутках репетировали. Я уезжал, Ваня возился с видео, монтировал, я возвращался, еще снимали и репетировали.
А. Старостина: Мы стояли, пытались снять пункт приема макулатуры. Приходили к нему герои этой пьесы. У одного, кажется, висела георгиевская ленточка. Смотришь на него, человек со своими проблемами, вот аккумулятор сдавать приехал. Или смотришь на этот дом, что мы сняли [на видео в спектакле появляется старый деревенский домик – Прим. автора], сарай просто. А большего себе позволить они не могут.
А. Любская: Были какие-то вещи, которые на репетициях мы с Ваней пытались говорить более поэтично, созерцательно, оценивающе. Есть фраза: «Скоро там уже будет лед на снегу». Дима говорил: «Нет, что это за поэзия? Эти люди не успевают видеть красивое, они видят лед. На снегу». Они в этом не виноваты, виноват социум. Паша как раз про это и писал. Грустно, что мы вынуждены выживать. Несмотря на весь юмор, который есть в тексте Паши, все равно очень грустно за этих людей. Но при этом видно, что девушка и молодой человек любят друг друга. В ворохе простых вещей: картошки, магазинов, замечаний и ссор все равно есть любовь.
Д. Власик: Это очень трогательная пьеса, поэтому я взял два самых трогательных инструмента: виолончель и флейту. Нужно их просто послушать. Со звуком такая штука, это физическое, физиологическое явление. Он не только в абстрактном поле существует, но еще и трогает тело. Воздух вибрирует, и ты слышишь. Звук можно расценивать как прикосновение. В этом смысле трогательное. Излишне даже говорить про парность: два актера, два персонажа, два полюса у ситуации. Поэтому и инструмента тоже два. Там есть звуки с площадки, всякие холодильники, звук живой актерской речи, ретро-концерт. Мне было важно представить иное, что-то противоположное этому контексту, а именно музыку на настоящих инструментах. Виолончель и флейта. Музыкой может быть все, что угодно, даже майки. Но здесь нужно, чтобы была незаполненная обойма. Недозаполненная. Надеюсь, что не удалось ее полностью заполнить.
А. Любская: Мы читали и обсуждали, какой реквизит будет нам необходим, чтобы передать атмосферу. Сидели и выбирали: там будет корзинка, бананы. Очень важно, чтобы они были. Мы понимали, что пространство очень небольшое, минимум движений, которые будут выражать эту атмосферу. Все спокойно решалось, в обсуждении.
И. Николаев: Во время работы мы говорили, что много на себя берем, когда этих людей играем.
А. Старостина: У нас условия жизненные получше, более комфортные. И эта разница слышна.
И. Николаев: Мне такое всегда неловко. Сейчас был кинофестиваль «Послание к человеку» в Питере, показывали фильм «Земля кочевников». Он про американцев, которые живут в трейлерах и кочуют. Там играет Фрэнсис Макдорманд, известная актриса, и через ее героиню, рассказывается история. А люди вокруг – не актеры, они правда так живут. Половина экранного времени – ее крупные планы. И видно, что она актриса-актриса, кадр держит, энергетика мощная. Каждый крупный план перемежается фрагментами с простыми людьми. Очень видно ее несоответствие. Даже если у нее хороший внутренний посыл рассказать про этих людей, все равно ощущение спекуляции. Музыка еще слезливая пианинная всегда звучит. Мы боялись, что и у нас может получиться так, вот артисты решили сыграть про несчастных людей.
А. Старостина: Не несчастные они, просто в других условиях живут, и все. Как Дима говорит: «Меньше витаминов». Об этом говорили в основном.
ЧАСТЬ 4 И ПОСЛЕДНЯЯ. ДОВОЛЬНЫ?
Д. Волкострелов: Был переломный момент, хотя, может, я это все себе нафантазировал. Очень сложный выпуск «Беккета», технически сложный. Чем мы тогда думали, я не очень понимаю. Когда мы его сыграли, вообще не было ощущения премьеры, радости, что встретились со зрителем. Казалось, хорошо поработали, класс, продолжим чуть позже. С тех пор у меня нет ощущения «ну, сделали, ура!» Что сделали? Оно будет еще жить и меняться и продолжаться. В целом доволен, как получилось, точнее, тем направлением, куда спектакль стремится. Там по ходу еще будет уточняться что-то, но есть чувство, что мы делаем все правильно.
И. Николаев: Я никогда особенно не доволен. Внутренняя удовлетворенность бывает очень редко. Процентов пятнадцать, может двадцать. То есть где-то один спектакль из шести. «КГБ» вроде неплохо должен был получиться. Единственный вопрос к взаимодействию видео и театра. Ремарка на экране – то, что соединяет театр и кино. Но получился самый настоящий спектакль, а такого еще не было.
Д. Власик: Вполне рабочий вариант, да. У меня сложилось впечатление, что волкостреловское искусство движется в сторону Репина, в сторону очень продуманного художественного жеста. Когда я смотрю на наш последний спектакль, мне представляется «Утро в сосновом лесу», у нас мишки получились. Всего хватает, очень толстый слой красок. Это практически кино, только артисты выходят в конце [из-за экрана] зачем-то. Ну то есть я знаю, что это важно, но мне и без этого все понятно. У нас Репин с шильдиком. Момент, когда они выходят – бумажка, которая треплется на ветру. Но картина есть.
А. Старостина: Пока сложно что-то говорить. Должно пройти какое-то время, чтобы понять.
А. Любская: Довольна ли? Сложно сказать, это такая результативная вещь. Но мне приятно и хорошо внутри. Я понимаю, про что, зачем я это делаю. Наверное, в этом отношении можно сказать, что довольна. Важен процесс, как это создавалось, а мы быстро сделали спектакль. У меня были премьеры в театре, я все время не успевала. Мы репетировали по скайпу большую часть времени, потом последние 2-3 недели собирались активно. Но, конечно, до этого много проговаривали. Процесс был замечательный. Когда мы выпускали, послевкусие было приятное внутри, и тоска была даже, потому что все закончилось. Вернее, не закончилось, оно начинается.
Фотографии Дарьи Калининой и Натальи Кореновской. Предоставлены театром «post». Материал сделан в соавторстве с Анной Поповой
