XXVII Пушкинский театральный фестиваль во Пскове из-за карантина стартовал в виртуальном пространстве. Оно, в свою очередь, диктует свои правила восприятия, где, среди прочего, есть возможность поставить спектакль на паузу. Программу открыл спектакль «Шинель. Dress Code» Санкт-Петербургского театра «Приют комедианта» в постановке лауреата «Золотой Маски» Тимофея Кулябина.
При упоминании гоголевской повести память услужливо подсовывает обрывки школьных знаний о маленьком человеке, о том, что все люди братья и еще что-то о шинели, из которой мы все вышли. У Кулябина из шинели не выходят. В нее входят.
Узкие длинные столы, открытые полки с папками дел, шредеры в ряд. Художник Олег Головко выстраивает на сцене универсальное пространство – обобщенный Департамент. Безликие одинаково модные клерки – молодые люди в отличных костюмах. Они привычно и слаженно дезинфицируют руки и натягивают силиконовые перчатки (особенно хороша эта деталь сейчас) и так же синхронно начинают работать – вырывать листы из книг и отправлять их на уничтожение. Сама по себе сильная метафора работает еще и на то, чтобы подчеркнуть фантастичность, иносказательность истории – то ли было то ли нет, может, сон, может, вообще – скверный анекдот. Текст от автора разделен между такой же, как помещение универсально-обобщенной Той, которая убирает (Юлия Молчанова) и бодрыми клерками – они сыграют все остальные места и ситуации – от чиновников до модельеров и дизайнеров по пошиву шинелей. И тут можно первый раз воспользоваться тем самым режимом паузы и вглядеться в происходящее. Молодые и современные чиновники прячут за костюмчиками истинную свою суть. Они – античный хор, неотвратимый Рок, Судьба, о которую разобьется мощная, но бессильная фигура чиновника Башмачкина. История размыкается в пространство античной трагедии.
С самого начала Акакий Акакиевич (Роман Агеев) явится персонажем массивным, темным, немного страшным в своей подземной мощи, почти лишенным способности к человеческой речи. Но его мощь кажущаяся. Просто он настолько чужд этому выхолощенному и стильному миру, что не может восприниматься иначе как реликт древних эпох. Хор будет смотреть на него со смешанным чувством недоумения и изумления и постепенно нарастающей презрительной жалости. Голос за сценой будет медленно по слогам диктовать вечному переписчику текст из Откровения Иоанна Богослова о Книге и семи печатях, но до поры до времени для всех участников событий это просто белый шум, на фоне которого стремительно развивается история рождения и смерти человека. И наступает время второй раз нажать режим паузы.
Режиссер возвращает христианскую притчу о братстве всех людей к античной трагедии и превращает ее в пострелигиозную антиутопию, в которой человек есть то, что он носит и где встречают и провожают только по наличию хорошо сидящего костюма. Вылезший из тьмы своего обиталища Башмачкин со своей жуткой подставкой для письма нелеп и сер, но, стоит ему обрести вожделенную обновку, все вокруг преображается. Рождение шинели и ее носителя – здесь не вещь принадлежит человеку, а человек вещи решено буквально – этюд появления костюма словно рождение ребенка, облачение – инициация в мир живых. У Башмачкина, только что бывшего непонятно чем, появляется осанка, походка, внятная речь. Даже в лице проглядывает что-то совершенно наполеоновское. И вот он уже пританцовывает и ходит почти модельным шагом вместе с остальными. И снова важное – вместе. Теперь он человек и допущен к жизни.
Пожалуй, в этот момент гоголевская история о человеке окончательно превращается в притчу о мире, где человек уже неважен. Где имеет значение только бренд и марка, а потеря жизни – ничто по сравнению с потерей лоска и внешнего вида. Собственно и сама жизнь возможна только при наличии обертки. И медленные слова Откровения так и останутся невнятным шумом, потому что Апокалипсис – всего лишь модная группа, и те, кто в тренде, просто обязаны сходить на концерт.
