Когда начинаешь думать о последнем спектакле Марка Анатольевича Захарова «Капкан», сразу первым делом вспоминается фраза из фильма «Дом, который построил Свифт»: «Вслушивайтесь. Я буду диктовать». Не только потому, что Александра Захарова, Игорь Фокин, артисты и весь театр выпускали спектакль уже после смерти мастера, восстанавливая мизансцены, тексты. В «Капкане» есть непривычная для ленкомовских премьер последних лет тишина, вдумчивое спокойствие. Горькая атмосфера осенних репетиций не вместила фирменные танцы и взрывы (не все), приостановила стихию счастливого безумства, шутки сделала строже и реже. Но осталось самое важное – то, что позволяет вслушиваться и всматриваться.
Марк Захаров написал собственную пьесу на основе текстов Владимира Сорокина и документальных материалов. Молодой человек Юрий встречается с профессором Зелениным, который силой гипноза забрасывает его вместе с подругой Викторией в 30-е годы. Там Виктории приходится получить агентурный псевдоним «Чайка», встретиться со Сталиным, его личным лётчиком Орловыми, и отправиться в Италию для распространения революции.
Владимир Юматов, исполняющий роль профессора Зеленина, словно Пуговичник из «Пер Гюнта», сопровождает героев, перемещает их в пространстве и времени, наблюдает за перипетиями судьбы и вмешивается лишь в кульминационные моменты. Юрий Алексея Полякова появляется в начале спектакля словно ловушка, обманка. Актёр тонко играет двойственность персонажа –вдруг, в ясном молодом взгляде загорается что-то насмешливое и инфернальное. Холодное обаяние артиста останавливает зрительскую симпатию. Постепенно герой Алексея Полякова растворяется между временами, и в Москве 30-х годов на первый план выходят личный лётчик Сталина Орлов с агентурным псевдонимом «Цезарь» Виктора Ракова и Виктория, она же «Чайка» Александры Захаровой.
Главные роли в «Капкане» исполнены поразительно подробно и внимательно. Словно оставшись без режиссёра, каждый актёр оказался один на один со своей ролью, придумывая собственный сюжет, который развивается параллельно действию спектакля. Так, к знакомым, эффектным и точным интонациям Виктора Ракова добавилась глубина и мучительная рефлексия. Его харизматичный, любимый всеми Орлов, вдруг, замирает, устремляясь внутрь себя. Даже в сцене с возлюбленной – Чайкой – нежный, добрый взгляд Орлова-Ракова наполняется болью и предчувствием беды. В этом эпизоде сценограф Мариус Яцовскис и композитор Сергей Рудницкий создают настроение прощальной любви, ускользающей свободы, вызывая из памяти разные лирические сцены захаровских спектаклей.
В маленьком эпизоде появляется Антон Шагин, играет выпущенного для задания заключённого, но словно в пляске смерти за несколько минут вытанцовывает все изуродованные судьбы таких людей. Александр Збруев гротескно играет непривычную для себя роль – Следователя, расстреливающего «врагов народа». Сквозь выразительный крик, ироничный смех ощущается отношение актёра к своему герою. С ненавистью, стараясь выглядеть как можно неприятнее, Следователь Збруева заглатывает варёные яйца. Его монолог на палубе корабля, отправленного в Италию для свершения мировой революции, становится воплощением чудовищного самозванства, мнимой правдивости режима. Обаяние актёра, его умение заставить вслушиваться в каждое слово захватывают зрителя и на этот раз, и чем больше подключаешься к идеологической, агитационной речи Следователя, тем страшнее становится. Выстроенные в ряд моряки переминаются с ноги на ногу в блестящих от дождя плащах, внимая революционным воззваниям. Всплывают в сознании фотографии, рассказы о спектакле Захарова «Оптимистическая трагедия».
Главное напряжение, сомнение спектакля – Сталин Дмитрия Певцова. Актёр исполняет эту роль абсолютно психологически, без тени отстранения, продумав каждую деталь и интонацию. На протяжении всего действия непрерывно ощущается опасность посочувствовать этому Сталину, оправдать, понять. Но в финале на авансцену в светлых костюмах выходят не Орлов и профессор Зеленин, а актёры Виктор Раков и Владимир Юматов. Обратившись прямо в зал, словно когда-то в «Диктатуре совести», актёры развенчивают, разоблачают миф. Предложение вспомнить жертв сталинского режима: Соломона Михоэлса, Всеволода Мейерхольда, Александра Таирова, Виктора Збруева, отца ведущего артиста театра, потрясает своей прямотой и искренностью.
Когда по сюжету спектакля Виктория-Чайка погибает, на авансцене остаётся Орлов Виктора Ракова. Боль и горечь, сопровождавшие роль всё действие, выходят наружу. В этот момент сюжет «Капкана» завершается, становится понятно, какая трагедия наполняет каждую роль, и переживая смерти в «Капкане», артисты переживают и осмысляют одну – смерть мастера.
Спускающийся после аплодисментов портрет Марка Захарова вновь и вновь напоминает: «Вслушивайтесь. Я буду диктовать».
Фотографии Александра Стернина
