29 сентября в театре «Практика» выходит спектакль Юрия Квятковского «Занос» по тексту Владимира Сорокина. Автор назвал его «чем-то вроде пьесы». Он состоит из трех частей, сильно отличающихся друг от друга стилистически. Последняя часть написана витиеватым языком шифров и иносказаний, не поддающихся переводу.
«Занос» – это несколько эпизодов из жизни абстрактного российского миллионера, живущего на подмосковной «вилле» в окружении разнородного персонала и небольшого семейного круга по казалось бы навсегда установленным правилам. Благополучная жизнь его кажется незыблемой, но в какой-то момент картинка, как будто списанная с реальности прорастает сюрреалистичными событиями сорокинской России.
Группа постановщиков спектакля «Занос» во главе с Юрием Квятковским пригласила Владимира Сорокина в театр, чтобы попытаться прояснить загадки языка одного из главных писателей современной России.
По стечению обстоятельств встреча прошла на Основной сцене театра в декорациях спектакля «Чапаев и Пустота» по тексту Виктора Пелевина.
Режиссер спектакля Юрий Квятковский, шеф-драматург спектакля Михаил Дегтярев, исполнитель главной роли Максим Виторган и другие члены команды получили возможность лично познакомиться с автором и задать ему важные вопросы. Возможен ли буквальный перевод третьей части? Описаны ли в тексте реальные места и люди? Почему «Занос» посвящен Дмитрию Пригову?
«Я никогда не вмешиваюсь в театральные постановки, потому что это уже не мой ребенок.», – сказал Владимир Сорокин. Автор текста также немного рассказал о его создании и своем к нему отношении:
«Пригов, которому посвящен текст – гениальный поэт, интерпретатор, философ и культуртрегер, а кроме того, замечательный драматург. Я вспоминал его театральные тексты, когда писал «Занос». Мне бы хотелось, чтобы он был одним из персонажей на этой вилле. Он был светским человеком и мог вписаться в любое общество. Но в отличие от героев, он бы вовремя оттуда ушел!»
– Нам показалось, что он мог бы быть попугаем.
«Да запросто! Только метафизическим попугаем. Ведь именно он произносит слово, которое могло быть вторым названием этой пьесы – «супрематизм». Любопытно, что эта вещь десять лет созревала для того, чтобы сейчас воплотиться на сцене. В ней есть что поиграть. Есть и мясо и позвоночник.»
