В Большом московском цирке на проспекте Вернадского 2 июля прошла премьера спектакля «INTRAЦИРК». Иммерсивный спектакль – формат для цирка новый и непривычный. О том, как возникла идея, как придумывали сюжеты, об участниках, а также о клоунаде и клоунах мы поговорили с режиссерами спектакля Андреем Шарниным и Борисом Никишкиным.
Наш журнал, в основном, пишет о театре, и читатели мало знакомы с цирком. Расскажите немного о себе. Как вы попали в цирк?
Андрей Шарнин. В городе Казани я ходил в кружок художественной самодеятельности. Занятия там мне очень нравились, и я решил стать артистом. Начал с азов и постепенно дошел до этих блистательных вершин (смеется).
Борис Никишкин. Я родился в цирке в городе Вологде, где мои родители были на гастролях. А через пару недель мы отравились дальше. С тех пор езжу и никак не могу остановиться, да и не хочется, если честно.
Андрей в одном из интервью сказал, что цирк ему приснился. Сейчас цирк снится?
Андрей Шарнин. Сейчас сны о цирке не такие радостные, как в детстве. Чаще всего кошмарные (улыбается). Например, тебе пора выходить в манеж, а у тебя беспорядок в одежде или ты забыл клоунский нос в гримерке.
Борис Никишкин. Мне кажется, всем цирковым снятся подобного рода кошмары. Мой основной жанр – эквилибр. Периодически мне снился сон, что я на каком-то крутом фестивале пытаюсь встать на руки и падаю. И так раз за разом. Знаете, когда во сне ты от собак убегаешь, а у тебя ноги вязнут, и ты двигаться не можешь. И тут также – тело как будто скованно. Просыпаешься в холодном поту.
Мне кажется, клоунада – один из самых сложных жанров в цирке. Ведь рассмешить человека всегда сложнее, чем заставить плакать. А многие клоунов недолюбливают и даже боятся их…
Андрей Шарнин. Я попробую объяснить. Клоунада – это некий сгусток, квинтэссенция, очень жгучая и яркая вещь. Тут очень важно, чтобы зритель был с тобой на одной волне. Если ребенок или взрослый, встречаясь с клоунадой, не приходит с ней в одинаковый резонанс, возникает отторжение или страх. По большому счету, нормальному человеку не свойственно смеяться над тем, кто попал в неприятную ситуацию или нелепое положение. Скорее, это вызовет сочувствие. А здесь клоун не только показывает, что он смешной, но и получает удовольствие от того, что над ним смеются. Герой все время нарочно попадает с нелепые ситуации. Это не всем понятно.
Борис Никишкин. Я бы даже немного проще объяснил. Многие боятся оболочки, которую навязывают – яркого грима, костюма. К сожалению, сейчас очень много дилетантов, называющих себя клоунами. Им кажется, что чем громче и агрессивнее они веселятся, тем интереснее зрителю. Но это к клоунаде не имеет никакого отношения. Клоун это внутреннее состояние, вовсе не обязательно напяливать парик и нос, чтобы быть им. Можно и в повседневной одежде выйти и быть невероятно смешным.
Андрей Шарнин. На самом деле, совсем неважно, что делает клоун, важно – как. Он может играть на музыкальных инструментах, быть трогательно-лиричным, даже делать какую-то чушь, и быть при этом органичным и смешным. И ты не понимаешь, почему ты смеешься. Клоун всегда играет себя, да и количество реприз ограничено, а ты должен быть всегда интересен зрителю.
Борис Никишкин. Клоун не должен терять связь с залом, если зритель его отпускает, то номер рассыпается.
Клоунада, можно сказать, самый интерактивный способ существования в цирке…
Борис Никишкин. И нет, и да. Не все работают активно с залом, но задача клоуна – всегда работать для тех, кто пришел смотреть на него.
Андрей Шарнин. Очень редко встречаются клоуны, которым как бы неважен зритель, которые работают так, словно никого нет. Для клоуна зал важен, он всеегда играет так, что зал есть.
Как рождается клоунский образ?
Андрей Шарнин. Это все очень индивидуально. Всегда в каждом клоунском образе есть частичка человека, который его создает.
Борис Никишкин. Если брать, к примеру, мой клоунский образ, он собирательный, пародийный. Меня очень смешат напыщенные цирковые артисты, которые уверены, что без них не может существовать цирк. Они уверены, что если они уйдут из шоу или из цирка, все рухнет. Такие «короли-солнце» от цирка. Я сделал своего героя более гротесковым, конечно. И вышел такой самовлюбленный клоун – «король-солнце».
Андрей Шарнин. Если бы в Борисе не было клоуна-солнце…
Борис Никишкин. А я с ним борюсь! Я осознаю, что это чепуха, но он все равно во мне как-то проявляется, и я сам в себе это высмеиваю. Иначе ведь с этим бороться нельзя (смеется).
Андрей Шарнин. Мы дружим с Анваром Либабовым из лицедеев, у них там своя школа создания образов…
Борис Никишкин. Но по большому счету – два пути. Первый – им пользуются 90% артистов – когда идешь от внешнего, придумываешь оболочку, а потом наполняешь ее. И в очень редких случаях, это, мне кажется, феноменальные люди, – когда это идет изнутри. Из тебя это выплескивается и ты еще должен как-то это сдерживать. Тут и костюм неважен…
Иммерсивные спектакли сейчас очень популярны в театре. Но цирк всегда был «закрытой» территорией. Попасть за кулисы цирка – сродни прикосновению к чуду. Как возникла идея – поставить такой спектакль в цирке?
Андрей Шарнин. Идея иммерсивного спектакля принадлежит Борису.
Борис Никишкин. Есть такой продюсер Федор Елютин. Он привёз спектакль по франшизе на фуре, которая едет по городу. Сюжет простой – дальнобойщик везет груз и рассказывает о жизни. Локации могли меняться при помощи проекции или просто отодвигалась стена, и мы как будто оказывались в другом городе. Дальнобойщик говорил: «Мы проезжаем Челябинск», – а фоном – московский завод. Или, например, включалась песня Татьяны Овсиенко про дальнобойщика, и на обочине появлялась девушка с микрофоном, которая пела ее.
Я увидел, что обыденные вещи, когда ты перемещаешься в пространстве, а не сидишь на месте, становятся предметом искусства. Это было для меня открытием. И я решил, что пора попробовать что-то подобное в цирке. Вы правильно говорите, цирк – очень закрытый вид искусства, особенно у нас в стране, но надо что-то менять…
Андрей Шарнин. С одной стороны, такие вещи давно стали делать не только в театре, но и в других сферах. А в цирке нет. Нам, можно сказать, «За державу обидно». Цирк для нас жизнь, а получается, что мир вокруг меняется, а в нашей жизни этих изменений нет.
Борис Никишкин. И самое главное – нам есть что сказать. Нам неинтересно просто выходить на манеж и демонстрировать свои умения. Никто не говорит, что традиционный цирк должен совсем уйти, но хочется большего. Хочется что-то «своим жонглированием» выразить.
Андрей Шарнин. Традиционный цирк очень близок к спорту, он заточен на достижения.
Борис Никишкин. Но мало кто задумывается о том, про что это, для чего…
Андрей Шарнин. В цирковой терминологии есть вопрос: «Какой номер работаешь?», а спроси у цирковых – о чем номер? И ему ответить нечего. Многие даже вопроса такого не понимают.
У вас один из сюжетов в репетиционном манеже об этом…
Андрей Шарнин. Да. Эти люди говорят на разных языках, и гимнастке так у не удалось убедить жонглера в том, что надо делать номер о чем-то. Они перпендикулярные личности. В этой сцене, кстати, занят один из наших самых титулованных артистов – Рудольф Левицкий. Всего в спектакле играет 7 актеров.
Как убедить циркового артиста, что его номер должен быть о чем-то?
Борис Никишкин. Никого не надо убеждать и объяснять не нужно. У нас в спектакле работают люди, которые поняли, что им нужно сделать какой-то шаг. Мы все не знаем, что получится, мы делам что-то новое для нас. Мы предложили, кто-то сразу отказался, а они согласились и нужно таких людей вокруг себя собирать.
Андрей Шарнин. Сейчас очень важно увлечь зрителя. В Москве, возможно, нет проблем с привлечением публики, но на периферии она существует. Необходимо искать новые формы, язык, который будет ей интересен. Как писал в своей книге Юрий Владимирович Никулин, люди три раза в своей жизни ходят в цирк: в детстве, со своими детьми и со своими внуками. И приводя своих внуков радуются: «30 лет прошло, а ничего не изменилось. Как хорошо!» Но это как раз и плохо!
Борис Никишкин. Цирк должен быть разный, каждый найдет свое. Но в случае с нашим спектаклем – такого еще не было, но оно должно быть.
Как возник сюжет спектакля?
Андрей Шарнин. Когда мы думали, о чем наш спектакль, мы хотели его назвать «Обпилки». Потому что все люди, с точки зрения, развития больших мировых процессов совершенно неважны, но именно они делают историю. Также и в цирке. Мы хотели рассказать историю маленького человека, маленьких людей. Но это название не приняли, оно оказалось не очень выигрышным для рекламы. И появилось название INTRAцирк – то есть то, что внутри. Когда думали про афишу, у Бори родилась идея: эксгибиционист, который раскрывает свой плащ, а внутри него – цирк.
Борис Никишкин. Эти сюжеты не рождались, не придумывались специально, пока, возможно, не все ясно читается, мы еще дорабатываем что-то. Мы не думали делать историю с каким-то явным сюжетом: каждый, кто придет, увидит свое. Очень хотелось сделать атмосферный ситуативный спектакль про наш мир, про наши ощущения, это не отдельные истории, это просто наша цирковая жизнь, часть которой мы приоткрываем для зрителя.
Кто занят в вашем спектакле?
Борис Никишкин. Начнем с самого старшего – Николай Кормильцев, бывший партнер Андрея по клоунаде, Рудольф Левицкий – наш жонглер, Григорий Анастюк – ученик Андрея, клоун много лет проработавший в цирке, Юрий Гуламов, пока в качестве актера его не видели, но он знает несколько ролей и будет замещать наших артистов. Он тоже ученик Андрея Шарнина. Дарья Пурчинская – замечательная танцовщица, единственная девушка в нашей истории. Она освоила несколько воздушных жанров. За плечами у нее «Тодес». Артем, наш любимый карлик, очень много снимается сейчас. Евгений Минин – театральный актер по образованию, тоже ученик Андрея Шарнина, коверный, работает в паре с Евгением Майхровским. Андрей Катков – мегамастер своего дела, очень востребованный, один из самых сильных эквилибристов, к тому же прекрасно владеет «колесом сира».
Андрей Шарнин. На самом деле, все эти люди очень близки мне по духу.
Будете ли вы делать спектакль более интерактивным, еще больше вовлекать зрителя?
Борис Никишкин. 2 июля мы впервые покажем спектакль для обычных зрителей. Будем сопровождать группы, наблюдать за реакцией, надеемся, сможем поговорить после спектакля. И постараемся учесть пожелания в дальнейшем.
Андрей Шарнин. От цирка ждут аниматорства. Мы не хотим, чтобы оно было избыточным. Для нас главное – атмосфера. Я как-то прочитал, что один тот же зритель, приходящий на три разные площадки чувствует себя по-разному: на драматическом спектакле он может «подключаться» и в течение получаса, на эстрадном концерте есть зазор не более 5 минут, а в цирке – 30 секунд. Мы понимаем, что сама площадка, здание предполагают некий интерактив, но злоупотреблять этим не хотим. Мы пытаемся искать такие формы, которые помогли бы нам оставаться при своем и при этом оправдывали зрительские ожидания.
Как разрабатывался маршрут, вы ведь не весь цирк показываете…
Борис Никишкин. Тут все подчинено технике безопасности. Например, водить под купол цирка мы не имеем право – это очень опасно. И туда не все цирковые допускаются. Это особый уровень допуска. Мы стараемся делать маршрут максимально безопасным. Наш инженер по технике безопасности выверял с нами каждый миллиметр. Работа по его составлению очень сложная, и она продолжается.
Андрей Шарнин. Хотя у нас в цирке есть такие загадочные места, которые мы тоже хотели использовать, но отказались от этой идеи. Цирк стоит в планах на реконструкцию – здесь с советских времен остались такие катакомбы. Когда мы их увидели, то подумали, что будет здорово привести сюда людей, но наши инженеры отговорили нас, сказали, что там проходят трубы с кипятком, и их в любую минуту может прорвать.
Борис Никишкин. Наше путешествие уникально тем, что зрители, пришедшие сейчас, последними увидят здание цирка в первозданном виде. Говорят, что в сентябре, или чуть позже, мы встанем на реконструкцию, и здесь очень многое изменится.
Куда вы отправитесь на время реконструкции?
Андрей Шарнин. Нам предоставят другую площадку.
Борис Никишкин. Я уверен, что после реконструкции здание станет более технически совершенным, но слухи ходят разные.
Андрей Шарнин. Так что пользуемся моментом и зовем зрителей смотреть на уникальную архитектуру. Это как Колизей. (смеется)
Связан ли ваш спектакль с тем, что происходит на основном манеже?
Андрей Шарнин. Это никак не связано с программами на основном манеже.
Борис Никишкин. Но у нас одновременно родилась такая история – делать такой спектакль перед основным шоу. Часовой иммерсивный спектакль, а потом зрители попадают на настоящее шоу. Но это все отдаленные планы, сейчас это важно собрать. Для нас это новый формат, и мы сами должны переформатироваться. Мы привыкли жить на манеже, где простой в 30 секунд – почти провал. И сейчас, когда мы переходим из одной локации в другую, для меня это как промежуток между номерами, хочется его чем-то заполнить, и я начинаю подгонять людей. А мне потом говорят, что для них это тоже приключение, потому что они рассматривают все, что попадается на пути.
Андрей Шарнин. Ну, а если программа поменяется… в конюшне будут стоять лошади с другими лицами (смеется).
Борис Никишкин. А если серьезно, конечно, что-то будет меняться внутри. У цирковых образ жизни разъездной. И мы будем кого-то заменять, и конечно, не будем требовать точного повтора того, что делали до него. У всех разные умения. Будут меняться артисты, будет меняться наполнение. И спектакль станет иным.
Андрей Шарнин. Для нас важно, чтобы он оставался живым.
Если, как вы предполагаете, в сентябре начнется реконструкция, то как будет жить спектакль потом?
Борис Никишкин. Мы его не будем переносить, да и в таком виде это невозможно – все заточено именно под это здание. Именно эта площадка все диктует. Будем что-то придумывать
Андрей Шарнин. Если будет спрос, постараемся адаптировать под новую площадку саму идею.
Борис Никишкин. Сам спектакль перенести невозможно. Сейчас пока открыты продажи на 16 и 23 июля. Мы приглашаем всех, но нам особенно важно и интересно мнение театральных и околотеатральных людей, приходите – мы вас очень ждем.
