В издательстве «НЛО» вышел сборник пьес Александра Ремеза. Сегодня, 21 июня, в Театре «Школа драматического искусства» пройдет презентация книги, которую представит театральный критик Полина Богданова.
«Имя драматурга Александра Ремеза (1954–2001) известно сегодня немногим. В сборник вошли его пьесы 1970-х годов, ранней и самой плодотворной творческой поры автора. Несмотря на их высокую оценку режиссерами (А. Васильев, И. Райхельгауз и др.), они долго оставались за пределами официальной культуры и почти не ставились. Как замечает автор предисловия А. Васильев, Ремез «писал смело, пользовался сюжетами, которыми в те времена из страха или стыда никто не пользовался». Драматургия Ремеза была уникальной для советского культурного контекста: его пьесы в равной степени далеки и от социально-бытовой традиции, и от лирической, они прокладывали путь другому, экзистенциальному театру. В пьесах Ремеза есть и сложные интеллектуальные мотивы, и глубинная психология человека, и динамичность действия. Есть и подлинный драматизм, который сближает судьбу автора с судьбой его героев», – отмечено в аннотации.
Накануне события публикуем предисловие к книге, которое написал близкий друг Ремеза, театральный режиссер Анатолий Васильев. (Взято с официального сайта издательства)
Я удивлялся его таланту
Тогда…
8 января 2001 года умер Александр Ремез. Как драматург Саша Ремез появился не вовремя. Лет на двадцать раньше. И теперь, когда он ушел, что можно сказать? Что его жизнь была несчастьем? Хорошо ли провожать так человека? Но все-таки я не могу сказать, что жизнь его была счастливая.
Он писал блестящие пьесы. А как они могли быть поставлены в то, теперь уже невероятное время? Многие знают историю с Иосифом Райхельгаузом. Невинный жест Иосифа, когда он пригласил публику на одну из открытых репетиций Сашиного «Автопортрета», стоил ему судьбы. Режиссер был изгнан из театра. А автор из драматургии.
Я удивлялся Сашиному таланту. Его дерзкому, незащищенному письму. Он писал смело, пользовался сюжетами, которыми в те времена из страха или стыда никто не пользовался. Саша мог бы быть «знаменитым Кольтесом», мог занять то место в 1970-х советских годах, которое занимал Кольтес во Франции. Но Саша отравил себя пьянством и ушел из жизни. Его юношеский романтизм не мог вписаться в московскую пыль. Эта пыль его душила, и он выбрал путь самоубийства. Просто растянул его почти на тридцать лет. Это был его выбор. Сколько ему было лет, когда он захотел уйти из жизни? Думаю, что как Лермонтову, – двадцать семь.
Саша – лермонтовский драматург. Он вышел из Лермонтова. Но тот, кто выходит из Лермонтова, обречен – жить недолго и погибнуть. Лермонтовское начало в нашей натуральной культуре не выживает. Дуэль Лермонтова прервала романтическую, метафизическую, мистическую линию русской драматургии. Еще раз лермонтовское вернулось в Серебряном веке, и опять та же история. Обрыв. Переворот. Гибель.
Да, Саша был поэтом этого направления. Он был участником арбузовской студии, но ее стиль, лирико-реалистический, не исповедовал, излагал жизнь по-другому. И это было очень необходимо тогда, чтобы кто-то излагал жизнь по-другому. Этот «другой» стиль не был поддержан, признан. Демонизм молодости, сплавленный с романтизмом, вульгарностью и мечтательностью, не приживался ни к знаменитым людям театра, ни к публике, ни к профессионалам режиссерам. Он писал бесстрашные постмодернистские диалоги. Ну как могла эта дикая форма выжить? Его герои были свободны от быта и морали. Ну как это могло выжить? И хотя его герои никогда не были «тунеядцами и антисоветчиками», их не принимали. Их не принимали за самое сильное оружие искусства – за стиль, за речевой стиль. Саша не был, не желал быть популистом. Только одну вещь написал популистскую – пьесу «Местные», которая, кстати, тут же начала ставиться. А другие его вещи, великолепные, так и не попали на сцену.
У него не было своего режиссера. Мне его пьесы очень нравились, но не думаю, что я хотел бы стать его режиссером, как Патрис Шеро стал режиссером Кольтеса. Посвятить ему все мои премьеры! Хотя я репетировал Сашины пьесы еще в студии на Мытной (в арбузовской студии) и позже выпустил спектакль «Путь» во МХАТе. Но мог ли вообще быть у Александра Ремеза свой режиссер в то время? Ведь Москвой правил чиновник – собакевич Шкодин. А благородная сцена не пропускала меж пыльных кулис подлого змея безнравственности.
Надо было быть более крепким. Пылкий ум и пылкое сердце не выдерживают вонючего давления. Поэтому Саша, подобно древнему богу, должен был взлететь над городом Москвой и упасть. Его жизнь оказалась сродни мифу. И то, как он появился, и то, как блистал и как потом падал и сгорал.
Он тяготился жизнью. И поэтому его душа ушла из него вовремя. Он прошел земной путь от начала до конца. Теперь мы можем обрести Сашу через его пьесы. И он к нам вернется – не тем преждевременным старичком, которым в последние годы все его наблюдали, кто равнодушно, кто с прежней любовью, кто с жалостью. Он вернется тем юношей, каким мы его знали раньше. Лермонтовым в черных очках, которым восхищался за его гениальность, так рано посетившую его самого.
Теперь…
Я мог бы рассказать о «Счастливом конце» и о Патриарших прудах, по которым мы гуляли в ту пору, когда я собирался еще в литературной студии А. Н. Арбузова на Мытной ставить эту пьесу, но так и не поставил. Я мог бы рассказать о репетициях «Автопортрета» в театре им. К. С., спектакль уже был готов, и режиссер Иосиф Райхельгауз пригласил на только что выстроенную Малую сцену и публику и критиков, но «Автопортрет» так и не вышел в зал. Ныне даже не поверженное, а просто несуществующее, тогда же величественное руководство театром сочло пьесу формальной, абсурдной, то ли у Уайльда, то ли у Бальзака «сворованной», а главное – неприличной! Как это натянуто – один молодой человек убивает другого молодого человека на глазах у молодой женщины, а потом убитый неожиданно воскресает или оживает или просто-напросто встает как ни в чем не бывало. Что это?! Да еще где – в городе-герое Ленинграде, в наше время… Я мог бы рассказать о том, как мы сидели в номере гостиницы «Минск», где я жил в последний год моей службы в театре им. К. С. на бывшей улице Горького, как работали над «ленинской» пьесой «Путь», и пытались в истории семьи Ульяновых, матери, отца и двух братьев отразить всю боль личного террора и всю его мощь для всей сумасшедшей России и всех русских – прошлых и будущих.
Но ведь драматурга Ремеза «не существует», как «не существует» многих его коллег. Все это – мифы, легенды, устные рассказы, сплетни, анекдоты, но не театр, не театр!
Тогда…
Однажды в ноябре 1978 года в здании ВТО состоялся семинар по вопросам молодой драматургии – он был одним из первых, на семинаре присутствовал тогда еще только что приехавший в Москву из Ленинграда актер С. Ю. Юрский. Я выступал и пылко говорил о современной драматургии, в том числе и о пьесах Александра Ремеза. В коридоре – или у парадного подъезда – ко мне подошел Сергей Юрьевич и с юмором спросил: «Правда ли, что эти пьесы такие интересные, или вы все это придумали?» Может быть…
Сейчас…
Я прочитал – не перечитал, а прочел заново – «Местные» и продолжение истории местных «Молодые люди». Я был неправ! Очевидно, что тогда я пролистал изуродованный цензурой вариант. Нет в пьесе ни популизма, ни конъюнктуры. Передо мной текст, сочиненный драматургическим гением. Жаль, что мы никогда не в курсе, с кем рядом проживаем дни и будни.
Завтра…
1. Трагическое как игровое.
2. Герои и возраст драматурга. Автобиографичность.
3. Видимая литературность стиля. Обнаружение живого слова.
4. Двойственность поведения. Двойственность чувствования. Амбивалентность персонажа. Двойственность мизансцены.
5. Текстовая игра. Игра драматургическая. Игра смысловая. Парадоксы. Всегда игра. И значит – всегда театр.
6. Композиция. Неожиданная или немотивированная трагическая развязка дисгармонического – и гармония. Опыты гармонии – идеальной в первых пьесах, реальной – в последних.
7. Пьесы известные: «Был выпускной вечер», «Местные», «Личная жизнь». Пьесы неизвестные: «Счастливый конец», «По Лениградскому времени», «Автопортрет», «Неизвестный художник», «От Бога».
Это тезисы для тех, кто заболеет текстами Саши и пожелает их изучить основательно. План работы от меня предложен! Я так сам хотел – включить читателя в анализ событий новой волны.
