С 23 по 29 мая в Санкт-Петербурге в ТЮЗе им. А. Брянцева проходил XX Международный театральный фестиваль «Радуга». В юбилейной программе были представлены спектакли из Франции, России, Эстонии, Великобритании и Китая.
Открылся фестиваль спектаклем Тимофея Кулябина «Нора, или Кукольный дом», который он поставил в цюрихском театре Schauspielhaus.
Сцена разделена на две части прозрачной стеной, за которой проходит жизнь персонажей. Они так и не выйдут к зрителю, так и не покинут свой «кукольный» дом. Герои на протяжении первого действия существуют отдельно друг от друга – у каждого своя локация: Нора либо с детьми, либо в магазине, либо на танцах, Торвальд – чаще, в офисе. Они не разговаривают – только переписываются по WhatsApp или в мессенджере, со стороны, жизнь как жизнь – мы все живем так же. Нора Лизы-Катрины Майер – молодая, статная красавица, которой не хватает воздуха в этом замкнутом пространстве, не хватает живого общения, но она приняла правила игры, заданные мужем, где она «милый жаворонок», и «его девочка», а он ее покровитель. Смайлики, эмодзи, фотографии с забавно вытянутыми губками, фото, обработанные в приложениях и текст, бесконечно мелькающий на экранах – мы видим его от «рождения мысли» — точки, прыгающие на экране, пока собеседник пишет, до перевода. И читаем его словно одновременно – немецкий и русский. За первое действие не будет произнесено ни одного внятного слова – только шум жизни – супермаркетов, улицы, офиса, проносящийся мимо героев. Смена картин – это внезапно гаснущая стена-экран, где пропадают герои, и возникает отражение зрительного зала и музыка.
Почти идеальная картинка разрушается постепенно – в безмятежное настоящее врывается прошлое. Сначала появляется давняя знакомая Кристина, потом дает о себе знать Крогсдаг (Кристиан Баумбах), у которого Нора занимала денег для мужа.
Вторым музыкальным мотивом станет «Тарантелла», которую Нора разучивает к приему в Итальянском посольстве. И именно на репетиции выпадут самые сложные моменты в ее жизни, на смену обычной отработке движений и связок придет безумная пляска отчаяния, когда Нора пытается достучаться до мужа, молит о молчании Нильса и признается во всем Кристине.
Как и темп в знаменитом итальянском танце, напряжение в спектакле нарастает постепенно, и взрыв происходит именно на приеме. Признание Норы, отвращение мужа, вызванное страхом и прозрение. И, несмотря на то, что потом все страсти улягутся, письма не будут отправлены, а Торвальд даже простит свою жену — этот стеклянный кукольный дом уже рассыпался. И Нора совсем не хочет собирать осколки. Финальное объяснение тоже будет в смсках – они уже не могут иначе. А потом Нора, в последний раз взглянув на мужа и сына, играющих у рождественской елки, отключит смартфон, положит его на тумбочку и уйдет в реальную жизнь. Потому что эта ей невозможно мала. Потому что, в первую очередь, она человек.
Лесосибирский театр «Поиск» привез на фестиваль «Мертвые души» Гоголя. Спектакль Олега Липовецкого – игра в страшную историю. Главными героями здесь являются вовсе не персонажи поэмы, а такие простые ребята-оценщики, которые пришли в комиссионку проводить опись. Олег Ермолаев, Виктор Чариков и Максим Потапченко появляются в полутемном магазине, забитом непонятными вещами, весело переговариваясь, то и дело обращаясь к залу, с вещами они не церемонятся – перебрасывают друг другу, переставляют… Попавшая им в руки книга провоцирует их на игру – чтобы не так скучно было работать. Они разбирают роли так, как незадолго до этого описывали вещи: персонажи обретают вес и форму. Виктор Чариков и Максим Потапченко не оставляют выбора своему коллеге – все роли распределены, остался только Чичиков.
А игра набирает обороты. Подобно скоморохам или актерам дель арте, недавние оценщики легко меняют маски: Максим Потапченко предстанет в образе елейного, сладкого, угодливого Манилова, полицмейстера, лихого враля Ноздрева, то скряги Плюшкина, а Виктор Чариков успеет побывать и добродушным, скромным губернатором, вышивающим кошелечки, и грузным, мрачным Собакевичем, и упертой, глуповатой Коробочкой.
Олегу Ермолаеву достанется роль Чичикова – охотника за мертвыми душами. Привлекательный, с озорным, даже немного лукавым взглядом, статный, он войдет в историю, катя за собой чемоданчик, куда и будет собирать мертвые души. Чичиков у Ермолаева – явно черт, к любому может подобрать ключик, про всех все распознает, и вот уже богат. Вот уже почти в экстатическом восторге перебирает купчие – рассматривает приобретенный товар – оглаживает черные балахоны и брюки, набрасывает их на себя, зарывается в них с головой.
Вещи помещиков – от кальянов до пеньки оседают в доме не в меру хозяйственного Плюшкина, который передвигается по дому на инвалидной коляске, вскакивая с нее лишь пару раз, – узнав о товаре и о том, что Чичиков готов платить за мертвых как за живых.
Чичикова унесет от возмездия птица-тройка (все те же актеры-скоморохи) – и не поймать его, и не найти уже. А дом скряги-помещика снова станет комиссионкой, по которой бродят оценщики.
«Кому «Мертвых душ» продать? Правда, продаем. Всего 200 рублей?» — подхватит книжку один из оценщиков. И кто-то из зрителей откликнется, купит. Они-то по-прежнему в ходу – мертвые души.
Кама Гинкас не в первый раз обращается к Достоевскому. Спектакль «По дороге в» — это сцены из «Преступления и наказания». Это бесконечный диалог сластолюбца Свидригайлова (Игорь Гордин) и убийцы Раскольникова (Эльдар Калимулин). Странным образом, Свидригайлов Гордина тут и искуситель, предлагающий побег куда-то, то ли в Америку, то ли… и совесть Раскольникова.
Перед зрителями – белое пространство той самой квартиры, где произошло убийство. Сюда постоянно влечет Раскольникова, здесь он пытается найти успокоение, здесь он засыпает и все остальное – то ли морок, то ли сон, то ли явь. Как неясно, правда ли Свидригайлов собрался куда-то или просто ерничает.
«По дороге в» – странный диалог «черного» – Раскольникова и «белого» Свидригайлова. Один в мрачном балахоне с безумным взглядом и всклокоченными волосами, второй – элегантен и небрежен. Один говорит нервно, резко, дерзит, второй – ироничен и слова произносит негромко, иногда, правда, язвителен и неприятен. В персонаже Гордина вообще уживается несочетаемое – он и притягателен и неприятен, и вальяжен и нервен (только нервность у него не внешняя, внутри он натянут как струна), и серьезен и шутлив… Словом, ускользает все время.
Философствующий сластолюбец, отчаянно влюбленный в Дуню, игрок, повсюду таскающий за собой актеров погорелого театра с бутафорскими топорами в головах, он все пытается докопаться до истины, все хочет эту истину выведать у Раскольникова. И найти уже ставшую мифической справедливость. И он, и Расколькников – бесконечный сон, из которого не выпутаться. И в Америку не сбежать, и здесь не выжить. Может, потому сон заканчивается самоубийством Свидригайлова…
Лондонский HUNCH theatre, основанный Владимиром Щербанем, представил на «Радуге» «Героя нашего времени» М. Лермонтова. Собственно, это инсценировка повести «Княжна Мери».
Из декораций – огромное зеркало, рыжий диван, коврик да экран с микрофоном. Коврик может легко стать лужайкой или ковриком для йоги, экран служит для создания дополнительного антуража – если бал, то появляется люстра, если показать драку или секс, герои уходят за экран и колышут ткань невидимыми ударами.
Одеты герои вполне современно. Печорин и Грушницкий в футболки и джинсы, Мэри – в легкий брючный костюм, Вера – в красное платье.
Печорин Оливера Беннета меньше всего тянет на блестящего офицера и завсегдатая светских салонов. Он нервен, язвителен, несколько небрежен в одежде,волосы взъерошены. Эполеты, притороченные к куртке, скорее отсылают к звезде эстрады, нежели к военному. Он и начинает свою партию как заправский стендапер – книжка Лермнотова, барный стул и микрофон. И все его реплики – для зала, словно, он заводит публику, заигрывает с ней. И с девушками (обеих героинь играет Флоренс Робертс) он ведет себя как приехавшая звезда. Они обе ему не особо и нужны. С одной крутит для развлечения и чтобы Грушницкого позлить, со второй – чтобы взбудоражить себя и унизить ее.
Точно зная, на какие рычажки нажимать, как увлечь, он никаких усилий в завоевании ни одной из них не прилагает. Так что говорить о том, что он любит Веру, тут не имеет смысла. Не удивительно, что чем дальше, тем больше она сам себе становится противен, словно сам себе оскомину набил. Все резче звучат слова, он с яростью сдавливает в руке лимон, выпивает сок, кривится, плюет им в зеркало… А потом садится на спинку дивана и медленно сползает с него вниз головой. Устал от себя…
Грушницкий у Тимоти Делапа обаятелен, простоват, и пока не получил повышение, играет на ранении – ходит прихрамывая, опираясь на трость. Потом он отбросит ее, едва вожделенные эполеты засияют на плечах. Он отчаянно хочет походить на Печорина, он пытается подражать ему. Дуэль их решена вполне условно – обрывом становится табуретка, на которую они по очереди забираются, микрофон усиливает стук сердца, а дымок от сигареты превращается в дым от выстрела. Покачнувшись на краю табуретки-пропасти, Грушницкий исчезнет за занавесом с экраном.
Флоренс Робертс играет двух «возлюбленных» Печорина. Ее Мэри трогательна и порывиста, Вера же, напротив, томна, притягательна. Вера больна туберкулезом, но неизменно курит, вдыхая дым и заходясь кашлем. Вера играет, она тоже не любит Печорина – может быть, когда-то… Сейчас же ее замужество – это не способ защиты, а скорее высокомерие и способ задеть. Она и отдается Печорину не от того, что ее мучает любовь, а от скуки. Она цинична – на вечере, прикрыв шубой ноги любовника, она удовлетворяет его рукой.
Спектакль Щербаня шумный, герои его несколько напоминают шаржи, а сама история больше похожа на постановку любительского театра, с положенной отсебятиной в виде «крепких» словечек и упрощением смыслов.