Александр Доронин пришел в Российский академический молодежный театр в 2001 году, сразу по окончании курса Алексея Владимировича Бородина в ГИТИСе. В его послужном списке роли в кино и театре, ведение телепередач. Первый наш разговор был о «Береге Утопии» по пьесе Тома Стоппарда – самом длинном и успешном проекте РАМТа. В прошлом сезоне его, к сожалению, сняли с репертуара. Прошло 7 лет, и мы снова беседуем… там, где говорили в первый раз — бывшем репетиционном зале, а ныне Белой комнате РАМТа. О недавней премьере, «Береге Утопии», революциях и демократии – и о том, как важно уметь слышать себя.
«Последние дни» – недавняя премьера в РАМТе. Ты играешь сразу две роли, которые, в какой-то мере, можно назвать центральными. Богомазов служит в Третьем отделении…
«Своему государю императору – действительный тайный советник».
Богомазов ведь очень неоднозначен… Его персонаж в списке действующих лиц у Булгакова прописан как «представитель светского общества», но он, скорее, вездесущий черт – всюду вхож, все может достать… И при этом сложно отделаться от мысли, что он (как все в Третьем отделении – высший орган политической полиции Российской империи в правление Николая I и Александра II, прим. редактора) знает и ценит Пушкина гораздо больше, чем те, кто окружает библиофила Салтыкова.
Прекрасная трактовка. (улыбается) Так и должно быть, мне кажется. В сцене, когда Петенька Долгоруков говорит: «Будет теперь наш поэт рогат спереди и сзади Дантеса», Богомазов отвечает: «Будет, будет…» Но не утвердительно – для меня тут совершенно другой смысл. Это интуитивное предчувствие гибели, и я пытаюсь эту мысль донести до зрителя. Или в беседе с Дубельтом: «Был вчера у Пушкина с визитом, ожидал его в кабинете, черновичок лежал в корзине и, к сожалению, не полный». Ключевое тут – ожидал в кабинете. Если разыгрывать эту ситуацию, фантазировать ее по-актерски… Меня принимают, хотя не могут не знать, кто я (хотя, возможно, и не знают), но не просто принимают, а разрешают в кабинете расположиться… А ведь рядом есть Битков, который постоянно в доме – но в кабинет боится войти, руки трясутся. А этот не просто спокойно себя там чувствует, еще и черновик переписывает… Он служит, но не ради денег.
А любовь Салтыкова к поэтам – верх цинизма. Он просто всех расставил по полкам. И в этом обществе обсуждают стихи Пушкина, и все поддакивают Салтыкову. Богомазов – единственный человек, который может назвать все своими именами.
Тогда зачем ему при его статусе служба в Третьем отделении?
Доронин . Кто владеет информацией – владеет миром. Он вхож в любой круг. Он независим от денег, которые ему предлагает Дубельт, он их не просит. Для него это игра, Богомазов – игрок и при этом человек без лица, как Верховенский в «Бесах».
Да-да, я тоже подумала о Верховенском. От его внешности запоминается только безупречный черный костюм – никаких знаков отличия, никаких выразительных черт…
Бородин нам все время говорил о том, что именно в этот момент Булгаков пишет «Мастера и Маргариту». Это очень помогло – когда знаешь какие-то вещи о судьбе Михаила Афанасьевича, хочется намекнуть… Мои друзья, которые видели и премьерный спектакль, и ту версию, которая сейчас, признались, что открыли для себя что-то новое.
Богомазов для меня не злодей, хотя и находится в свите людей, которые травят Пушкина. Он разный, многоликий, но не злодей. Что касается конкретно этой истории… На интуитивном уровне многие чувствуют, что должно что-то случиться с Пушкиным. Также, как многие ощущали подобное в последнее лето Высоцкого. Почему не помогли? Достал всех! Мы и на репетициях это обсуждали. Он уже как заноза.
Возможно, Пушкин сам стремился в гибели…
Конечно. Это просчет любой художественной творческой единциы. В 80-е Цой сказал про Гребенщикова: «Если бы Гребенщикова сейчас не станет, он превратиться в Бога», но БГ выбрал другой путь. (улыбается)
«Последние дни» – это мостик от времен Петра через пушкинское время в наш век. По сути, в начале спектакля мы видим то, к чему привели реформы Петра, но Акунин дает нам возможность пофантазировать, что могло бы быть, останься у власти Софья… Тебе ближе подход Софьи и Василия Голицына или Петровские реформы?
К сожалению, без радикальных реформ мы не умеем. Борис Голицын ведь не против правления Софьи. Он не в оппозиции. Он законного царя воспитывает. Для меня ключевое именно это: «ему по закону и по обычаю пора править». Я, по сути, и представляю закон. И Софья это признает. Здесь нет оголенного конфликта. На репетициях мы разбирали с Алексеем Владимировичем, что они не просто братья, а очень близкие друг другу люди. Борис ведь обещает позаботиться о нем. Но правда в данной ситуации на стороне Петра.
Петр, мягко говоря, предстает не в лучшем свете: невоздержан, гневлив, частые припадки, опасное сочетание… Голицын как наставник и воспитатель не может этого не замечать.
Мне вообще кажется, что видя, какой нрав и характер, какое нутро у Петра Алексеевича, Борис отсекает все лишнее: нетерпение, неумение сдерживать себя, слушать себя. От природы у Петра очень сильная интуиция, но он не умеет ею управлять, а свой собственный голос надо слышать и слушать. И уметь слушать и слышать. Вообще для человека очень важно слышать себя и понимать, быть в ладу с самим собой. По совести – с большой буквы. Вот он что прививает, вот что он хочет видеть. Борис реализует себя в Петре. А когда учитель на 150% реализует себя в ученике — это бескорыстие, это человеческий подвиг. Он жертвует собою во имя него.
Борис же понимает, что реформы Василия правильные, почему же он его не поддерживает?
Конечно, он признает, что Василий лучше знает народ и что нужно для его блага. Василий говорит о программе партии, начиная от дорог и заканчивая газетами. Мне он очень симпатичен, потому что он не о себе заботится, но Борис ему говорит, что сейчас чуть-чуть другой воздух пошел, в мире поменялась ситуация. Наступает другое время. И Борис это чувствует. И все то, что Василий перечисляет как недостатки, Бориса в народе, на данном этапе, устраивает. С этим народом надо вперед прорываться, иначе можно время упустить. Нет времени тратиться на воспитание. И все жертвы на этом пути – ради будущей империи.
Значит, можно не обращать внимания на жизнь человека, если впереди глобальная цель?
Главное не цель – главное движение, это на мой взгляд. Все правильно, и это, конечно же, очень грустно.
Об этом же и спектакли последнего десятилетия: «Берег Утопии», «Рок-н-ролл», «Демократия»… Как воспитать народ, имеет ли он право выбора и право на свободу, готов ли он к демократии… Получается, что не очень?
Не очень. Я далек от всех политических нюансов нашей жизни, но я понимаю, что, если человек, наделенный властью не живет ради народа, для народа, то зачем такой человек нужен во власти? Как потрясающе ведь Петр Аркадьевич Столыпин сказал: «Вам нужны великие потрясения, а нам нужна великая Россия». Я на этой стороне. Радикальны были Столыпинские реформы? Конечно. Кстати, губернаторствовал в Саратове. Мы многострадальная страна в этом отношении. Когда у нас возникают такие светочи, они исчезают. Можно по-разному относиться в Борису Ефимовичу Немцову, но я имел счастье общения с ним на разные темы. Я просто знаю, что он был политиком с человеческой душой. И он мне был в этом отношении симпатичен. Да, он много дров наломал, но он у меня вызывает уважение. Как личность в нашей современной истории.
Но ведь именно о таких людях у власти мечтали герои «Берега Утопии».
Да, но они много философствовали. Легко быть революционером, имея миллионы.
Но у себя дома они ведь ничего не сделали из того, что говорили. Взяли бы да освободили крестьян
Они мыслили иначе. Они рассуждали о свободе, но оставались крепостниками, которые не задумывались о человеческой жизни, душе. Поэтому Бакунин и говорит: «Если продать двух его крепостных, я мог бы два года изучать философию в Берлине». Что касается Станкевича, он вообще не успел реализовать себя. 28 лет, даже по тем временам, короткий срок. Народ стали просвещать только с 70-х годов 19 века, когда появились народовольцы, «чернышевские», когда интеллигенция возроптала…
Герцен в «Береге Утопии» говорит, что Россия – молодая. Но ведь это очень удобная позиция – быть всегда молодыми. Начинать вести отсчет от «новой» революции: будь то Петровские реформы, Октябрьская революция или переворот 91 года… Откуда такая страсть разрушать то хорошее, что было сделано. Почему как только приходит «собиратель», сразу попадает в разряд «нелюбимых».
Так происходит всегда. И в этом смысле – нет справедливости.
Как нет идеального общества и идеального правительства…
В этой жизни нет.
«Последние дни» отсылают ко всем спектаклям, рассматривающим разные точки зрения на проблему свободы, идеального государства… Но ведь у каждого свои ответы на эти вопросы. Свое понимание…
Да, поэтому часто это выливается в беспредел – и на госуровне, и в сознании людей. К сожалению, и я застал момент либерально-демократический в 90-е годы, когда была эйфория от свободы, и куда это все привело? Куда это все приводит до сих пор? Столько судеб покалеченных, когда закрывались заводы, фабрики, учреждения научные, когда умнейшие люди уезжали из страны…
Сейчас, к сожалению, все меньше ориентиров – пересматриваешь записи бесед с Д. Лихачевым или Ю. Лотманом. Это ориентиры в ясности ума, суждений, понимании происходящего. Такими были, например, Солженицын и Распутин… Сейчас, наверно, ближе всех Александр Сокуров. В профессии есть прекрасный Юрий Николаевич Бутусов. У него есть магия какая-то. Как у всех великих, когда с такими людьми соприкасаешься, хочется творить, жить хочется больше. Их спектакли дают возможность открыть что-то в себе. Я вообще люблю открытия как в себе, так и партнерах.
Что открылось благодаря «Последним дням»?
Я как-то сказал Бородину, что мне нравится открывать форточки в этой роли, в этом спектакле. Если говорить с точки зрения профессии, Борис дал новую ступеньку в карьере, в масштабе личности. Бородин доверил мне другой уровень.
Видно, что ты от нее получаешь удовольствие
Я считаю, что, прежде всего, надо получать удовольствие от выхода на сцену. Я об этом и ребятам говорю, когда мы проходим, например, «Цветы для Элджернона» или «Шатов. Кирилов. Петр». Вообще потрясающая у нас профессия – кидает из одной эпохи в другую. Мы можем побывать в разных «шкурах», много путешествуем. Единственное, сейчас грань чуть-чуть стерлась. Много скоморохов, которые думают, что они артисты. Алексей Блохин недавно сказал, что актерская профессия перестает быть штучной. А меня воспитывали и учили, что это штучная профессия.
Ваш театр сейчас находится в нелегкой ситуации…
Театр живет, но мы ждем, когда закончится эта страшная, абсурдная ситуация. Я не хочу верить, что это показательный процесс, мол, перед законом все равны. С этим никто и не спорит, но возникает много вопросов: и о несовершенстве законодательства в отношении культуры, и о том, почему надо так по-скотски относиться к людям, почему нельзя отпустить их под залог? Почему не прислушиваются к тем, кто в Совете культуры и тем, кто пишет письма в поддержку. Я на стороне всех, кто их поддерживает. Ведь тут вопрос о доверии – никто никуда не собирается убегать. Дайте спокойно работать. Когда Софья Михайловна к нам пришла, она такую чистку по всем бумагам устроила, и все привела в порядок. Если уж такого человека, который все до запятой проверяет в договорах, сажают… За что ее держать? Скромная, порядочная, интеллигентная. Я помню прекрасно весь ее курс – они наша параллель в ГИТИСе были.
Серебренников с Малобродским шли на результат, и многого, возможно, не предполагали. И они достигли хорошего результата. Зачем же унижать людей и доводить все до абсурда. Сейчас самое сложное выйти из этой ситуации с человеческим лицом – с обеих сторон. Как дальше жить тем, кто под следствием? И тем, кто понимает всю абсурдность ситуации и находится у власти. Как с этим жить? Дай бог, чтобы все это разрулилось и чтобы не превратилось агрессию, чтобы с честью выйти из этого периода.
Мне кажется, что в ситуации абсурда живем мы все…
К сожалению, это так. Например, в Саратовской области до сих пор есть села, где не проведен газ, это в 21 веке. Люди топят печи дровами. Я не понимаю, почему нельзя помочь среднему классу, людям, которые хотят и могут что-то сделать. Народ должен к власти относиться с уважением. Но как это возможно, если она не на стороне народа, не реагирует на боль людей, не работает во благо народа? Зачем вы тогда нужны, господа?
С другой стороны, мне симпатичны многие происходящие в стране вещи: и то, что строится Крымский мост, и то, что мировые мероприятия у нас проходят – Олимпиада, Чемпионат мира по футболу. Я считаю, что мы имеем право заявлять о себе. И мне очень хочется оптимистично смотреть на будущее.
Наводила мосты между прошлым и настоящим
Анастасия Павлова
Фотографии Сергея Петрова и Марии Моисеевой
Фотография Софьи Апфельбаум взята с сайта театра
