Когда чего-то очень сильно ждешь – часто разочаровываешься. Не во всем, не полностью, но… Однако, бог с ними, с личными ощущениями! Они здесь лишь для того, чтобы начать статью о постановке «Чайка. Мюзикл» в Театре Луны. Конечно же, по пьесе Антона Павловича Чехова. Разные музыкальные стили, любовь и уважение к российскому драматургу, неожиданный тандем режиссера из Южной Кореи, артистов мюзиклов и Театра Луны, – все обещало нечто оригинальное…
Режиссер постановки Те Сик Кан на пресс-конференции предвосхитил уточнения и вопросы, адресованные жанру спектакля: в очередной раз модное слово «мюзикл» практически не имело отношения к «Чайке». Поэтому жанр «музыкально-драматический спектакль», озвученный им, – ясное и честное определение.
Некий священный трепет вызывал выбор драматургического материала: «Чайка» в виде музыкального спектакля публике еще не являлась, какой она будет? Будет ли это полноценная «новая форма», о которой вечно мечтают все Треплевы мировых сцен, или же от Чехова ничего не останется, а мы услышим со сцены очередной «декадентский бред»? Поспешу успокоить сторонников классики, ведь автор либретто Борис Рывкин с уважением отнесся к первоисточнику: между музыкальными номерами довольно большие драматические вставки, с текстом А.П. Чехова без изменений.
И здесь неожиданно проявляется слабое место спектакля: драма и мюзикл (примем этот термин для краткости) начинают отчаянно конфликтовать в стремлении обратить на себя внимание публики. От этого в большинстве случае возникает ощущение, что арии героев – вставные номера, которыми решили расцветить драматическую постановку. Особенно это чувствуется в те моменты, когда артисты начинают петь арию ровно о том, о чем только что был драматический кусок.
Артисты мюзикла, привыкшие отталкиваться в роли скорее от музыки, нежели от драматургии, оказываются в странном положении: драматургия снижает градус, заявленный в музыкальных фрагментах, его необходимо постоянно держать. И для разработки полноценного сценического образа необходимым становится талант именно драматического актера. Подобные условия можно назвать неким экспериментом, в чем-то даже вызовом для артистов музыкального театра. Можно было бы усилить собственные навыки драматической игры, вокально и драматически разработать образ до мелочей и, таким образом, извлечь максимум выгоды из ситуации. К сожалению, не всем артистам это удалось: против них работал и краткий срок, отпущенный постановке (всего двадцать спектаклей в Москве), и слабая режиссура спектакля. Постановка не имеет единой выдержанной линии, очень много заявок на смысл, но до развязки не доведена ни одна.
Пожалуй, в полной мере ситуацией овладел лишь Иван Ожогин, исполняющий роль Тригорина. Кстати, отдельное спасибо тем, кто утвердил артиста на роль – это стопроцентное попадание в образ. Красивый, в меру талантливый и тщеславный, способный ради выгодного сюжета на сильные чувства, в чем-то слабый, но в целом, неглупый и приятный – таким стал Борис Алексеевич на «лунной» сцене. Порой, артист позволяет себе открытую самоиронию, и тогда публика не может удержаться от улыбки, слушая рассуждения Тригорина-Ожогина о собственной славе и ее ощущении.
В чем-то неожиданной стала Полина Андреевна Оксаны Костецкой. Обычно этот образ решается в комическом ключе, а все отношения с доктором получаются лишь капризом скучающей женщины. Но данная «Чайка» показывает публике историю настоящей любви: очень женской, нежной, в чем-то взбалмошной и неумной, но не перестающей быть от этого искренней. Спокойный и меланхоличный Дорн (Игорь Карташев) только подчеркивает чувства героини. Если бы у этих персонажей было больше музыкального материала, их дуэт стал бы вторым по значимости в спектакле после Аркадиной и Тригорина.
Центральный женский образ – Ирина Аркадина – в исполнении Анастасии Стоцкой настоящая актриса, в типичном ее понимании: успешна, капризна, порой эгоистична, хотя добра, и постоянно что-то играет, ожидая аплодисментов. Стоцкая и Ожогин сыграли успешных, красивых, холеных людей. Их союз – не только привязанность, но и удачный пиар-ход, что они, как люди публичные, не могут не понимать. Все, что происходит с ними по ходу пьесы, никак не влияет ни на их статус, ни на их внутреннее состояние. Вполне можно представить, как кто-то у Тригорина спросит: «Отчего стрелялся Константин?», а он, слегка подняв бровь, манерно ответит: «Константин? Не помню…» И интонация будет ровно та же, с которой он когда-то говорил о чучеле чайки. А искренние чувства Аркадиной, потерявшей сына, однажды станут прекрасным материалом для очередной роли или поводом для откровенного интервью…
Все персонажи спектакля должны были иметь свой собственный музыкальный стиль. Заявлены были шансон, рок, джаз, классика, поп-музыка и т.д. Казалось бы – прекрасная основа для работы над ролью, готовая режиссерская концепция спектакля! Вот опять заложено множество идей: и то, что все люди разные, и что никто не слышит друг друга (один из основных мотивов чеховских произведений), и стремление попасть в жизнь, «в музыку» другого, но режиссеру не удалось воплотить до конца хоть один из этих смыслов, как не получилось выдержать до конца музыкальный стиль каждого героя.
Наибольшей стилистической музыкальной цельностью обладает Маша: блюзовые и джазовые вариации наиболее точно воплощают характер этой героини. Актриса Ольга Ершова, сыгравшая роль, справилась с ней прекрасно – здесь есть и история, и красиво отыгранные внутренние переживания, и развитие образа. Она становится настоящей чайкой спектакля – потому что именно ее жизнь изначально загублена безответной любовью к «бунтарю и рокеру» Косте Треплеву.
Специально беру определение героя в кавычки – заявленный всеми пресс-релизами рокер на сцене Театра Луны отсутствует. Рок-музыка в очередной раз доказывает: ее нельзя написать специально, ею надо жить. Поэтому музыкальная тема персонажа не имеет ни яркости, ни силы. Музыка могла бы подарить герою внутреннее горение, бунт и сильные чувства, но вместо этого артистам, играющим Треплева (Евгений Зайцев и Никита Пресняков) остается самостоятельно растить в себе необходимые ощущения. За счет того, что режиссером образ остается не проработанным, и актер, и музыкант оказываются в равном положении: один может выстроить образ на драматической основе, а другой – на знании существования «внутри» рока (у Никиты Преснякова – альтернативная рок-группа). Успех роли возможен только в одном случае – если спектакль «Чайка. Мюзикл» войдет в репертуар Театра Луны, а у артистов будет больше времени на разработку образа.
На пресс-показе Треплев был весьма неоднозначен: Евгений Зайцев был интересен вокально и весьма неровен драматически. Поэтому сейчас этот Треплев – лишь мальчик-подросток, недолюбленный и слабый, что опять же, к року отношения не имеет. От отсутствия законченной центральной линии образа страдает и Нина Заречная. Наивная девочка, живущая мечтой о сцене, которая старается вырваться из своей клетки, взлететь как чайка – это привычная трактовка героини обретает новую сторону. В исполнении и Анфисы Калимуллиной, и Вероники Лысаковой Нина иногда показывает свою циничную сторону, практичный расчет использовать все возможные способы, чтобы стать актрисой и упиться той самой желаемой славой. Но тема опять дана намеком, не имеющим ни кульминации, ни развязки. Финальное появление Заречной могло бы стать яркой точкой в роли, но превращается в типичный лирический дуэт с Треплевым.
Новую надежду на смысл дает финал: Треплев читает монолог Мировой души, особенно подчеркивая слова «Мировая душа – это я! Я!». И тут невольно задумываешься: может, нам все об этом, а вовсе не о клетке и любви?.. Может, писатель, актер – это и есть та самая «мировая душа»?.. Но резкое ЗТМ, звук выстрела, а затем – исполняемая всеми персонажами ария, как некая мораль, которая никакого отношения к только что мелькнувшим смыслам не имеет… Так что было перед нами? Вневременная зарисовка из быта артистов и писателей?.. Безумный сон мальчика Треплева?.. Или рассказ мировой души, «раз в сто лет раскрывшей уста» и о чем-то рассказывающей «бледным огням»?.. Увы, спектакль не дает ответа на этот вопрос.
Чайку искала Наталья Сажина
Фотографии Александры Дубровской
