НИКИТА САРЫЧЕВ: «КЛАССИКА – ЭТО НЕ КАНОН»

admin

В новосибирском театре «Глобус» в марте прошла премьера спектакля «Ревизор» режиссера Романа Самгина. О своих впечатлениях, о постановке и о классических произведениях на сцене современного театра мы поговорили с актером Никитой Сарычевым, исполнителем роли Хлестакова.

  Есть устойчивое мнение, что все актеры мечтают сыграть Гамлета или Хлестакова. Хлестакова вы уже сыграли, какие ощущения?

  Хорошие. С режиссером Романом Самгиным мы уже знакомы по постановке «Лес», поэтому особых трудностей не возникло. Он большой профессионал и все делает так, чтобы актеру было легко и удобно. Работа прошла довольно гладко. О результате судить не могу, со стороны не видел. Говорят, что отзывы хорошие.

  А вы мечтали сыграть эту роль?

  Так чтобы прямо мечтал – нет. Но думал. Еще в институте, когда учился. Просто природа Хлестакова соответствует моей. Мне этот персонаж довольно близок. Сам герой такой живой, подвижный, активный. Тем более, это комедия, и мне это нравится. Но чтобы мечтал… нет, мечты такой не было. Но то, что это случилось, для меня большая удача. На мой взгляд, получить такую роль это всегда удача. От Гамлета тоже не откажусь, только чуть-чуть попозже.

  Если бы у вас была свобода выбора, в каком образе вы бы вышли в этом спектакле?

  Да, пожалуй, роль Хлестакова и хотелось сыграть. Вообще на распределении, когда приехал Роман Савельевич, я попал на Добчинского. В дальнейшем проходили пробы, и через пару дней для роли ревизора остановились на мне.

  Долго ли выходите из образа? После спектакля домой возвращается Никита Сарычев или Хлестаков?

  Это довольно профессиональная штука. У каждого это индивидуально происходит. Это внутренняя работа над собой. Нет универсальной программы, как мы это делаем. Долго ли я выхожу? Да, наверно, практически сразу. Потому что это моя работа: раз – включение, раз – выключение. По крайней мере, у меня так. Я с ума не схожу и на бричке домой не еду. Все-таки, на метро, скорее всего.

  Зрители видели вас и в комедийных, и в драматических ролях, а для вас какое амплуа ближе?

  Это зависит от периода жизни. Иногда очень тянет в драму, какую-то острохарактерную роль сыграть. А иногда, наоборот, хочется комедийного. Хотя, в моей жизни комического хватает. Я работаю не только в театре, но и в «Бродячей собаке» выступаю. И в антрепризных спектаклях. Есть другие проекты, например, с «Красным факелом», и так далее. А там все более комедийного плана, поэтому мне этого достаточно. Сейчас, после Хлестакова, хочется сыграть какую-то драматическую роль, серьезную, на вырост. Все-таки, я не молодею. Если копнуть глубоко, то мы неподневольные люди. Что дадут, то и играем. Такая у нас профессия. Есть такая поговорка: «Хотел стать артистом – ты им стал». Мы немного невольные существа.

  Бытует мнение, что комедийные артисты в жизни очень серьезные, потому что на сцене им смеха хватает. А как вам?

  Наша театральная банда любит побалдеть, конечно. У меня много друзей и коллег, с которым мы «балдеем», отдыхаем вместе, веселим друг друга, когда встречаемся. Но и солнечным человеком абсолютно во всем я себя не назову. Это жизнь, все волнения, переживания – все как у всех.

  Но я соглашусь, что в жизни так действительно  бывает: юмора хватает на сцене. Да и играть комедию бывает сложнее. В драматических спектаклях, на мой взгляд, есть всегда какая-то подмена, небольшая. Актер может закрыться от каких-то вещей внутренне; не принимать их, а просто транслировать. А, например, в комедии важно, будут смеяться или не будут. Важно вообще разобраться, что такое природа юмора и где это найти. И на это все затрачивается не меньше сил, если не больше.

  Ваше видение героя совпало с задумкой режиссера?

  Думаю, да. Я ему сразу доверился и считаю, что режиссерам, особенно таким профессионалам, надо доверять. Роман Самгин сразу сказал, в каком ключе мне работать, какие качества в себе искать. В нашей работе Хлестаков никакой не подлец, это ребенок, ветреный, солнечный. И мне нужно было найти эту детскость, поймать его логику, отчасти глуповатость. Думаю, это самый правильный ключ к Хлестакову. Если искать в нем какие-то перипетии, то он получится подлецом, преследующим определенные цели. Но ведь это не так. Хлестаков просто мальчишка, который попал в такое окружение. Он наивно берет деньги и верит, что он, возможно, их вернет. Это беда нашей страны. И поэтому пьеса останется актуальной всегда. Это наши реалии, наша жизнь: смешная и одновременно трагичная.

  Как вы относитесь к тому, что одной из основных тем спектакля стала любовная линия между Хлестаковым и его слугой Осиповой?

  Роман Савельевич хотел найти во всем этом окружении семейственность, семейные ценности. Я считаю, это правильно. Сколько переделывался «Ревизор»? Бесконечное количество раз. Каждый раз зритель, приходя, говорит: «Ну, давайте, удивите нас, что вы там новое приготовили. Мы же все такие умные. Мы все знаем. А где немая сцена? Почему переделали финал?»

  В XXI веке в современном театре глупо ставить такую пьесу, да и вообще классику, строго классически. Хотя на этом часто настаивают люди, которые в действительности очень далеки от театра. Отстаивают позиции, хотят, чтобы на сцене были веера, свечи. Представьте себе этот нафталин. Я уверен, что эти же люди первыми встанут и уйдут со спектакля. Потому что смотреть на это будет совершенно невозможно.

  Мы очень порезали спектакль, сократили, потому что зрительское внимание, в наше время, рассеивается. Клиповое сознание. Невозможность долго сидеть на какой-то теме. Нам необходимо, чтобы это была склейка. Наше сознание бежит вперед. Мы уже не те. Я считаю правильным ставить подобные спектакли. Иначе театр остановится на ценностях XIX века. Надо идти в ногу со временем. Классика – это не канон. Это не «мы должны ставить так, классически, а вы должны сидеть и терпеть». Нет! Классика берется, чтобы поднять хорошие темы. К примеру, большой любви, большого предательства, большой глупости. Надо поднимать какие-то грандиозные темы и ставить их в угоду зрителю.

  Множество зрителей хотят увидеть «Ревизора» таким, которого прочитали в книге. Вы не боитесь разочаровать?

  Тогда просто прочитайте книгу. Да, конечно, мы боимся этого, потому что делаем все специально для зрителя. Было бы глупо отрицать это. В театре всегда есть риск. И я уверен, что какой-то процент зрителей наверняка остался недоволен. Но тем не менее, решение Романа Савельевича получилось довольно интересным. Например, со свадьбой в финале. По крайне мере, какая-то живинка. Что-то новое. Мы специально отказались от конкретного города. Получился такой пустырь, куда все падает с неба. Россия ведь большая страна и провинциальных городов примерно с таким же укладом очень много. Это совершенно точное попадание в наше время. Хлестаков, столичная штучка, выпал в эту дыру, в эту провинцию, и по сути там и остался.

  В спектакле Осип превратился в Осипову. Может ли со временем Хлестаков превратиться в Хлестакову?

  Ох, нет, я думаю, это будет очень сильно. Придется все переделывать. Мы и так-то боялись, все время просили прощения у Николая Васильевича Гоголя за то, что убираем его безумно красивые тексты. Еще раз повторюсь: время такое. А то, что так придумано с Осиповой, это никак не вызов. Нет, просто хотели вытянуть немного другую историю. Взаимоотношения Осипа и Хлестакова для молодежи, которая приходит спектакль, не особо понятны. Что такое в те времена было барин и его слуга. Молодое поколение приняло бы это, но нам бы ничего не дало. Ну, Осип, ну, слуга. Ну, ходит, ворчит. По сути это неактуально. Поэтому мы решили трансформировать его в Осипову и сделать современную историю: это такая молодая пара, которая ездит. Такая история ближе: некий «мажорчик» со своей спутницей путешествовали и провалились в этот мир.

  Вы говорите, что современные постановки должны переворачивать. А есть ли какая-то грань?

  Грань, конечно, существует во всем. Мне, например, кажется, что Хлестакову нельзя делать, потому что этим все можно перевернуть. Театр – это живой организм. В нем нет золотой середины. В наше время он просто болен подобным: «делать фишки ради фишек». Есть категория режиссеров и актеров, которые делают это, чтобы запомниться, мол, эпатаж, я такой весь нестандартный.

  Но все, что происходит на сцене, должно работать. В нашей постановке, к примеру, предметы падают. Если бы мы делали это просто так, не объясняя, никто бы не понял. А для нас это острый прием. Хлестаков не просто приезжает, он проваливается. Это прием, который работает, который считывается. Грань есть, она во вкусе.

  Сейчас на двух площадках города идет «Ревизор» и оба в неклассической интерпретации. Смотрели ли вы постановку в театре Афанасьева?

  Не смотрел, но сейчас хочу сходить. Раньше бы мне бы это помешало. Я вообще во время работы стараюсь не смотреть, что выпускают на эту тему. Это сразу залезает тебе в голову. Мне важно пытаться начинать с чистого листа. Можно посмотреть познавательные, документальные передачи, как-то обогатить свой внутренний мир. Вот сейчас я могу уже посмотреть другого «Ревизора». Но, конечно, я понимаю, что это два разных спектакля и глупо их сравнивать.

  Как думаете, чтобы сказал Николай Васильевич, посмотрев ваш спектакль?

  Ой, даже не знаю. Николай Васильевич такая мистическая фигура в русской литературе. Магический человек, таинственный гений. Гадать, чтобы он сказал? Не знаю. Что бы он вообще сказал по поводу XXIвека. Загадка.

Ревизора инспектировал
Елизавета Печеркина,
Александра Железных
Фото Елизаветы Печеркиной
и Виктора Дмитриева

Author

Поделиться: