СЛОВА И РИФМЫ

Роман Шабанов

Драматургу Леониду Зорину девяносто. Павлу Хомскому без малого столько же. Георгий Тараторкин, несмотря на то, что годится в сыновья вышеперечисленным, тоже достиг возраста мудрости. Вместе они решили посмеяться с помощью художника Бориса Бланка, создавшего на сцене целый Акрополь, и Виктории Севрюковой, галантно одевшей героев в живописные костюмы с полотен Рафаэля.

  Акцент на возрасты неспроста. Дело происходит пару тысячелетий назад, во времена, когда поэзия у всех была на устах, люди не просто говорили, а без устали выдавали стихотворные ямбы. Что изменилось спустя эти годы, есть ли значительные перемены? Посмотрим. 

  Художник всех едва появившихся в зале заставил перенестись в Рим, где кроваво-красная стена с ликующим орлом-победителем шептала «Вы готовы это увидеть?». Ну же. Наконец, неугомонный выходной люд садится, чтобы увидеть: оглашение новостей на главной площади Рима среди источника с льющейся из уст черта водой (что это, как не льющиеся из уст слова?), восстающей над всеми огромной Капитолийской волчицей – символом Рима.

  И по разумному утверждению римлян, что нам еще остается – победителям ликовать, а побежденным сочинять анекдоты и читать Горация. Победители носят дорогие одежды, не задумываются, что будет у них на обед и редко думают – да разве можно думать вечно сытым, пьяным, трусливым? Побежденные забывают о том, когда у них переваривалась пища, зато помнят каждую свою мысль, пусть высказанную десятилетие назад.

  Твердая стена слившихся в своей музейной старости воинов открывает нам круг, по которому крутятся марионетки, они служат дверью, которая подобна крутящимся в торговых центрах. Здесь и появляются герои пьесы – мужчины простовато, грубо, а женщины со свойственной им элегантностью, выраженной в манере поведения и походке. 

  Почитать слово правителя, быть прибежником, направлять свой внутренний огонь на слова в угоду, а не для справедливости  – просто. Дионом не каждый может быть. Ведь это значит говорить правду, получать за это заслуженные кнуты.

  Дион (Георгий Тараторкин) верит в библейские истины, не создает себе кумира и верен своему слову, как жене Мессалине (Ольга Остроумова), которая пусть и устала от его правдорубства, но продолжает нести это бремя на себе, как не сможет никто другой, и есть в этом что-то вечное. «Что я сказал такого, что надо скрывать?», – удивляется он. Его не пугает тот факт, что сатириков либо хвалят, либо убивают, и он принимает приглашение от цезаря. Зачем?

  Сам император Домициан (Виктор Сухоруков) сидит в крутящемся (под стать офисному) кресле. Голова (она же кресло) – на лестнице, одиннадцать ступенек, которые дано не всем  преодолеть, но все-таки можно попробовать. Для этого нужно просто говорить так, как этого хочет владыка, делать в точности то, что он хочет, и обсыпать его сахаром и вареной сгущенкой плотным слоем. А когда что-то затеваешь, нужно думать о последствиях. И не искать чувства там, где подразумевается бессмысленная игра слов.

  Вот Сервилий (Александр Голобородько), читая стихи, лебезит. У него есть то, что нет в Дионе – он преданно идет за цезарем, если даже имя его сменится на Луций Антоний. Для последнего у него тоже найдется красноречивый стих с упоминанием его сильных сторон.

  Но Дион так не может, он замахивается на самое святое для государства – мораль. Весталки, что прикрывают пороки Домициана, по его мнению, ужасны. Он утверждает, что женщины должны рожать, а не прикрываться белой мантией и пугать народонаселение Рима. За то был изгнан. И правильно. А как иначе? Ведь такие люди, что сеют смуту, в чьих словах можно услышать угрозу положению, не нужны. 

  Но не может обидеться мудрец, у которого, куда ни прогони, не оставь без гроша, голым, как выжженное поле, все равно не отнять того, что у него есть – мудрости. И ничего, что она мало чем походит на жизненную мудрость, сопряженную с такими понятиями, как приспособленчество и гибкость.

  Луций Антоний напал на Рим. Что стали делать многие? Подстраиваться. Нести службу под новым началом. Кто превратился в героя Бумбараша, который случайно, не желая того, оказался под другим игом. А что становится с тем, кто сам бывший президент? Спивается, уходит в подполье, ищет единомышленника. Таким образом, Домициан однажды приходит к Диону, чтобы найти приют. Здесь, будучи уже не императором, он на две минуты становится человеком. И тогда… все сокрушения о том, где же найти других. Мне же с ними жить. На что Дион очень точно подмечает «Тебе другие не нужны». И правда, государь ищет себе тех, кто будет слушаться… А Дион?.. Кому нужен строптивый слуга, что знает больше и мечтает о вечном равновесии на земле?

  Зачем ум, от которого хозяину одни неприятности? Что получает Дион от своего ума? Возможность приблизиться к откровенным лизоблюдам? Дать себе шанс в придворной обстановке высказаться? Сколько будет терпеть Домициан его присутствие? Терпение – свойство подданных, а не правителей, поэтому времени все меньше.  Слова – это звук, пока их не подхватят. Но дело в том, что никто не хочет подхватывать слова поэта-сатирика, но как же жадно глотают слова римского императора, богом ставшим в силу государственной необходимости! И все повторяется – он уходит. С ним уходит молодой Ювенал (Дмитрий Подадаев), как образ еще не испорченного государством художника.

  Для одних поединок закончился из ряда вон плохо – благородного мужа выгнали как законченного убийцу, и хорошо, что не отрезали язык и ничего не выжгли. Но мы-то знаем, как и сам оставшийся ни с чем «варвар» всеми силами, точнее массой дворовой челяди, воплощающей в своем образе огромную совсем недобрую волчицу, довлеет над простым народом, у которого всегда есть выбор – быть во имя или супротив. Но это в России поэт больше, чем поэт, а в Риме думают иначе. Здесь поэт не больше, чем человек в кресле, и слово уже давно не имеет значения, в отличие от рифмы.

Фотографии Сергея Петрова

Author

Поделиться: