О ЙОГУРТЕ И ЛЮДЯХ

admin

В библиотеке СТД, что удачно присоседилась к расположенным рядом театральному центру и Боярским палатам, прошло «Публичное чтение». Формат А4 не призывал, а скорее подсказывал, что… только тихо, да-да, здесь, все правильно, сюда. Показ закрытый, только для тех, кто связан с библиотеками, СМИ и одним цехом с создателями спектакля.

  Перед тем, как войти в аквариум, где должно было все состояться, народ грелся в лучах классиков, смотрящих свысока в своей гранитной неприступности, и мрачных театральных этюдов в масле. Пили кофе, разговаривали о новом кинотеатре, о возможности пройти в МГУ, искали свои публикации в упавшем на бок «Урале» и «Филологическом журнале», искали связь в лежащих стопками ящиках картотеки с картиной Дали.

 – Входите, – пропел Иван Р, один из продюсеров  проекта, и уже через минуту отметил совсем не строго: «На черный стул не садиться». А именно туда я и устремился. На столе, за которым я все же расположился на стуле из дерева с мягким сидением, стояла настольная лампа с гнущейся шеей. На окне стояли цветы, напоминающие прическу панка, и поэтому скорее торчали.

  Свет погас просто, не по-театральному. Среди шкафов со склонившимися пропыленными книгами, бюстом Гоголя, картин малоизвестных импрессионистов, появляется девушка. Джинсы, рубашка, волосы собраны фиолетовой повязкой, суетливость. Приглушенный свет от лампы, тишина, как и положено в библиотеке. Она – читатель, склонившийся над книгами, не скучный, а как положено для драматического актера – интересный даже во сне. Поэтому ее чтение не усыпляющее, слова не монотонные: ее «пастеризованное молоко» и вместе с ним Луи Пастель – герой скандинавских сказок, Дон Кихот, готовый пойти на мельницы… Пока ее герои превращают мысли о мутации молока в драму с таким раздражением и фиглярством, я мучился вопросом «А что с тобой, девушка?», и она, как будто понимая, послушно рассказывает первопричину. Что была в магазине, что покупала йогурт, что прочитала содержимое и… оказалась здесь среди книг, которые вроде как все должны объяснять.

  «Вы думаете, я ужасна? Если жена, то ужасная жена?!»

И не смотря на то, что она пила йогурт, состоящий из множества странных слов, которые после употребления становятся частью ее самой, она хочет остаться здесь – среди книг, чтобы читать, чтобы спрятаться под эту сливочную пленку. Там – этот страшный и ужасный йогурт, там компьютер, который привел ее в магазин, там люди, которые его пьют, не задумываясь, здесь всего этого нет. Она прячется за шкаф, ждет, пока уйдет библиотекарь Анна Иоанновна, и выходит в темноту. 

  «Если я пришла утром, а сейчас вечер, то чем я питалась? Ничем. Мне не хотелось. Книги давали мне все».  

 Но вскоре сквозь эту пленку статики, спокойствия врывается парень в очках («возраст понять невозможно, намерение тоже»). Он берет книгу, проводит по страницам аппаратом, похожий на телефон, который отражается на потолке в виде меча Джедая. Девушка неосторожно выходит, напугав его режущим глаза светом лампы. Он хочет бежать, но не делает этого, потому что тогда не было бы продолжения всей истории, наверное. Или скорее потому, что у нее слишком много вопросов под заглавием «Ты кто?».

  Но лучший способ ответить – показать. Потолок озаряется светом, по нему плывут слова «хам», «молоко», «металл», цитаты из Бенджамина Спока. Действительно впечатляет этот продукт современных гаджетов – арочные потолки с бегающими по нему словами-сороконожками вносят необыкновенную феерию. Девушке удается ухватить  букву «м», привязать ее к слову. Эта фантасмагория напоминает планетарий, только здесь вместо звезд, буквы, с исходящими от них лучами к словам, в которых они есть.

  Парень сканирует книги с чудноватым фанатизмом: чтобы больше никогда не было ни библиотек, ни магазинов с книгами, ни всего того, что может быть из книг. Чтобы люди не нуждались в них, просто знали содержание «Войны и мира», могли вспомнить строчку Пушкина из «Полтавы», и их не попрекали за то, что они не знают. Он мечтает о рае, где все квартиры были на пример сквота, что для девушки – сущий ад.

  И мы понемногу сходим с ума, как и они, зараженные чем-то пока нам непонятным, кажущимся нам на грани хорошего и опасного, идут к чему-то другому, что нельзя остановить, разве что полностью уничтожить.

– Мы оба странные, – заключает парень. Мог бы и не говорить, хотя именно это вызывает заметную реакцию в зале. И сразу же, как вставная челюсть звучит его монолог, всунутый Валерием Печейкиным из своего старого рассказа о «стеклянном человечке». Парню в отличие от нас именно это нужно, чтобы подойти, чтобы как-то приблизиться к ней. Через биологичку, что повела в музей, и заставила усомниться в самом себе. По столам, к тому «черному стулу», на который был наложен запрет. Но девушка не поддается и бросает в него слова пожестче, парализующие его чувствительный мозг (уверен, что не только меня передернуло от этого хардкорного звучания). Но ничего, впереди Тициан – они ставят цветок с торчащей, как у панка, прической, обнажаются, подходят друг к другу и замирают, позволяя нам сравнить их с полотном итальянского живописца эпохи Возрождения. Уходят, в разные двери…   

  Но мы остались, чтобы сказать, как все же к месту использование книг, создающих  образ говорливого о ворчливого старика, при шуме становящимся невыносимым, столов – подиумов, по которым ходят, наступая так, словно мечтают сравнять стол с землей, ламп,  становящихся то указкой, то дуэльными шпагами, именно в библиотеке. Это отдает киношностью, но какая эта киношность театральная! 

  А еще скрипят стулья. Музыкально так скрипят. Такого точно нет в театре, где разве что кто-то долго не может достать надрывающийся телефон, кашляет или шепчется в слышимость пяти рядов. А здесь только скрип, запах книг, и звуки, рожденные спектаклем.

  И это непонятное, что происходило, легко через мелодию библиотечного зала, приглушенный свет, сложилось в результате в тривиальное слово-оскомину «любовь». Одно существо двигалось к другому. Девушка ждала, а парень к ней двигался. Она – книга, он – электронное устройство, если хотите. 

  Мы остались, чтобы увидеть и услышать создателей этого ноу-хау. Говорил больше Валерий Печейкин, автор текста, обладатель премии «Дебют», соавтор сценария «Дирижер» с Лунгиным. Он цитировал Пушкина, Сартра, Джобса. «Они привыкнут» – говорил Стив Джобс. С чем согласен автор и режиссер Денис Азаров. Второй удачно существующий на стыке двух жанров – оперы и драмы, он, создатель «Московского молодежного оперного дома», скромно заявил, что он ничего, в сущности, не сделал, да разве что научил заикаться главного героя, а так все сделали актеры. Это же актерский спектакль. Спасибо Кариллу Манакову и Яне Артеньевой из «Седьмой студии». Вспомнил свое детство, и сказал, что будь у него подобный проект в детстве в родном Строгино, он непременно бы пошел, не задумываясь. Но не все библиотеки откликнулись положительно, считая слетевшие штаны ложкой  дегтя (наверняка столовой) в бочке хорошего стопроцентного меда. Зато библиотека Лосева с удовольствием приняла бы это предложение, если бы не размеры помещения.    

  Последним аккордом перед выходом на свет (точнее во тьму, ведь спектакль закончился в десять вечера) стали слова девушки-режиссера, одной из зрительниц: «Это ни в коем случае не пошло», но «они не поймут. Это какие-то мифические они». Она рьяно отстаивала позицию «людям как раз это и нужно, а вы их этого лишаете», адресованную директорам библиотек.      

Чтение слушал Роман Шабанов
Фотографии предоставлены пресс-службой проекта

Author

Поделиться: