ОСТРОВ НЕВЕЗЕНИЯ

  В новой программке фамилии Марины Голуб нет, как нет упоминания об Ии Савиной. За короткую премьерную дистанцию спектакль «на двоих» лишился первого (не по таланту, по времени) состава. Зрители, идущие на «Он в Аргентине», в большинстве своем незнакомы с этой пьесой Людмилы Петрушевской. Зато хорошо знают ее печальную сценическую предысторию. Изменился актерский состав, афиша, программка, на сайте театра, впрочем, остались фото-фрагменты с Мариной Голуб. «Он в Аргентине» в постановке Дмитрия Брусникина не сдан в архив, напротив, жив и живителен силами Розы Хайруллиной и Юлии Чебаковой. Это не замена, подмена или второй состав. Бессрочный ввод.

  «Нет человека, который был бы как остров, сам по себе, каждый человек есть часть Материка, часть Суши <…>, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит Колокол: он звонит по Тебе», – эта фраза Джона Донна могла бы стать эпиграфом к этому спектаклю. Кажется, три звонка перед началом спектакля и есть тот колокол, звонящий по всем тем, кто уже не выйдет на сцену, напутствующий зрителя запоминать и помнить. Натура спектакля – островная. «База отдыха «Актер», – гласит надпись на сцене. Место, кстати, невымышленное: есть турбазы с таким названием на волжских островах и в Крыму. А вот действие, если и не вымышленное, то измышленное, – так непривычен и чужд витиеватый язык этой истории. «Мы отдохнем» надеются зрители, но мысль эту спектакль скрасит чеховским оттенком.

  Из островитян на сцене двое: здешняя директор-кастелянша-сестра-хозяйка, а, если капнуть глубже, то технолог-пищевик Нина Ивановна (Юлия Чебакова) и отдыхающая, потому как устала от жизни, «заслуженная артистка без публики» Диана Евгеньевна (Роза Хайруллина). «Венец творенья – дивная Диана», одетая в концертное платье, на поверку, которую устраивает ей бойкая островоуправительница в ватнике, оказывается не от-, а по- дыхающей, то есть добровольно желает не перевести, а испустить дух. В том, на первый взгляд, и основной конфликт пьесы: Нина Ивановна, как отъявленный пират сулит рафинированной Диане, если не «пятьсот кашалотов в печенку», то «винегрет в глотку» уж точно. Остров обитаем мало, но сокровищ не лишен: стеклянные трехлитровые банки  с соленьями, вареньями и маринадами составляют здесь живописный натюрморт и пейзаж одновременно.

  «Зачем, скажите, вам чужая Аргентина?», – можно было бы пропеть автору пьесы. «Он в Аргентине», – звучит спектакль и в спектакле, но нравы, речь, коллизии в нем сплошь отечественные, да и образы здесь не то, чтобы просто женские, а наши, бабьи. Впрочем, если жгучая аргентинская тема для размышления задана, то ее надлежит к спектаклю додумать. Аргентина происходит от латинского argentum – серебро. Слово – серебро, молчание – золото, – таково впечатление от спектакля, в котором натужная игра слов драматурга уступает красноречивому актерскому молчанию. От авторских потуг на абсурд и парадоксальность в памяти не остается ни фразы, ни словца, кроме разве что забористой частушки (народное творчество народом принимается «на ура»). Но не позабудутся взгляд, жест и интонация Розы Хайруллиной, которую хочется видеть и слышать без антракта. Тот редкий случай, когда не важно что произносит актриса, но всегда вызывает восторг как. В спектакле она исполняет песенку о чудесной стране, которую пела вокалистка группы «Браво» Жанна Агузарова. Поет и слышит: «Браво!».

  Развивая заданную названием тему, найдутся в спектакле и стилевые черты аргентинца Хорхе Луиса Борхеса, которые к финалу упростятся до аргентинской мыльной оперы. У Борхеса в рассказе «Фунес памятливый» описан герой с удивительно цепкой памятью. Автор запомнил его с сигаретой во рту, со страстоцветом в руке и удивительно отстраненным лицом. Этому портрету вполне соответствует героиня Розы Хайруллиной, которой по пьесе минуло 150 лет (как в этом году К.С. Станиславскому). Бережет сосуды, «чтобы память иметь». От той же памятливости то курит нервно, то припоминает нервное, открещивается от еды фразой «не употребляю» и употребляет общеупотребительное, занюхивая… розой. Роза ее верная спутница, но ее маленький принц, если был таковой, в Аргентине.

  Для Юлии Чебаковой этот спектакль знаковый. И это знак качества. Громогласная манера речи, четкая дикция, мужественность и простота эдакой Матери-героини, Матери-земли-кормилицы. Кажется, персонаж этот карикатурен, нарочит, но актриса не склонна к упрощениям. В бескомпромиссной категоричной героине отыскиваются изнанка и полутона. Кричит, но не заглушает, суетится, но не отвлекает внимания на себя. Нет ни экспансивности, ни дурно понятого народного духа, ни «бибигона рабочего класса». «Я холодильник», – с горечью определяет свое место в семье Нина, до времени постаревшая, обросшая в обращении отчеством и грозным взглядом сторожа. Воруют, как выясняется, и на острове. Знамо, в чьих он границах. «Кто в Аргентине, кто в Кремле», – говорит Диана Евгеньевна, никого такого не имея в виду, но ассоциативное мышление зрителей не подводит. «Ваше-наше, и наше-наше; твое-мое и мое-мое», – постулирует Нина Ивановна закон выживания. «Меня ты поймешь, лучше страны не найдешь!», – напевает Диана.

  Третья, помимо двух блестящих актерских работ, доминанта спектакля – декорация. Алексей Порай-Кошиц и Екатерина Кузнецова превратили пустоту Малой сцены в уникальное по атмосфере пространство. В нем запах осени, приметы увядания и присущее им «очей очарование». «Сентябрь уж наступил. Распалась связь», – декламирует актриса, путает слова, авторов, но смысл передает точнее некуда. Конец сезона, театральный давно и навсегда закрыт, дом заколачивают, сад грозят вырубить и только гудки парохода и крики чаек объявляют, что жизнь еще не кончена. «Милые мои, счастливые мои», — шепчет чайкам Диана слова чеховской Маши. Но рядом ни родных, ни близких, ни двух сестер, только сестра-хозяйка. Впрочем, и та – сестра по несчастью. Перелететь, переплыть, перемочь – на большой земле жизнь еще возможна. А здесь если и живут, то только потому, что обречены на это. «Значит, ты обрекаешь меня на жизнь?» – боязно спрашивает Диана и из двух зол выбирает топор. Менее страшное. На этом острове уже не «представляют» – все отыграно, не загадывают – не сбылось, ни слова о будущем – все в прошлом. Лодки не плывут – «Куда ж нам плыть?» –— приплыли.

  Под лестницей, под помостом со склянками, банками, ведрами, ящиками зритель впервые находит Диану, готовящуюся к освоению пространства с крышкой над головой. На помосте топор, – к финалу эта комбинация составит эшафот. Может быть, и театральный. По бокам сцены – две лодки, из которых актрисы порой ведут диалог. Мизансцена крайне неудобная: зрителям предложена гимнастика шеи, взгляд влево, затем вправо, ибо диалоги здесь интересней смотреть, чем слушать, а сосредоточиться на одной актрисе значит многое упустить. Лодки – территория личного пространства – во многом спасательные. Для двух неловких исповедей отведен помост и, подчеркивающий театральность происходящего, то есть убивающий камерность истории, микрофон.  

  На сцене мелкая галька, песочные крупки и мешки с провиантом. Манка в пакетах, манной небесной питаются, ее же ждут. По крупинке пересыпается эта история из абсурдной в бытовую: о двух женщинах и одном мужчине. Одном воспоминании на двоих. Разойтись несолоно хлебавши героини не смогут, откупорят одну закатку, бросят щепотку соли на старые душевные раны.

  Краски сгущаются. Кажется, этот остров покинуть нельзя, он отрезан не Волгой, а Стиксом, а Нина Ивановна – вроде современного Харона. «Сколько стоит человек?» – задается вопросом Диана, она нашла его без диогеновского фонаря. Но мрак скоро оборачивается черной комедией: речь шла о цене услуг киллера. Музыкальный ряд спектакля, в котором спелись и «Мама, я летчика люблю», «Травиата», «Чуют правду!» Сусанина, Агузарова и устное народное венчает аргентинское танго. Но финал этот ложный, как красный нелепый занавес, выпрыгивающий с потолка. Последний аккорд оставляет за собой автор. В данном случае – автор-исполнитель. Песня Людмилы Петрушевской в авторском (во всех смыслах) исполнении служит музыкальной паузой перед премиальным (за прослушивание) танцевальным дивертисментом. Танец в стиле и костюмах «Кабаре» Боба Фосса. Искусный витраж спектакля, нарисованный актерами, разбивается вдребезги на маленькие неравноценные стеклышки. Одни – пестрят красками, другие отражают смотрящего в них, третьи мутны, их стоит протереть. Спектакль не верен ни жанру, ни форме, он, прикинувшийся подзорной трубой, оказался калейдоскопом. Взглянув на/в него, остается только один вопрос – о присутствии режиссера, приметы и признаки которого, если и есть в спектакле, то только злокачественные. Но и на этот вопрос спектаклем дан ответ – «Он в Аргентине».

На солененькое потянуло Эмилию Деменцову
Фотографии с сайта театра МХТ имени Чехова