С 15 по 21 октября в Московском Художественном театре и Школе-студии МХАТ прошел фестиваль театральных школ «Открытый урок: Станиславский продолжается». Свои лучшие спектакли представили вузы из Польши, Италии, Великобритании, Франции, Германии, а также актерская школа из США.
Урок хореографии. «Три сестры» Антона Чехова. Самостоятельная работа студентов, Мастерская Яцека Луминского.
Отделение современной хореографии в Бытоме, Краковская актерская школа, Польша.
Краковская актерская школа имени Л.Сольского образовалась в 1949 году. Это одна из самых старых европейских школ с устоявшимися традициями. Занятия в ней ведут актеры Пражского Театра Драмы в Праге. Факультет современной хореографии был организован в 2007 году в Бытоме на базе Танцевального театра Силезии под руководством Яцека Луминского, который стал ректором этого отделения. Программа уникальна для европейских школ, поскольку она готовит одновременно актеров драматического и танцевального театра. Главной задачей факультета является воспитание мудрости в теле. Основная же цель – воспитание новых лидеров театрального процесса в общем, и танцевального, в частности. В процессе учебы важно побудить студентов к творчеству. Первые два года ученики постигают основы мастерства под руководством педагогов, на третьем курсе им предоставляется возможность сочинять и импровизировать. Так рождаются этюды, сцены и, в итоге, спектакли, создаваемые студентами на четвертом курсе абсолютно самостоятельно. Спектакль «Три сестры», который поляки привезли на «Открытый урок», тоже возник из таких зарисовок, изначально никак не связанных с пьесой Чехова. Это, безусловно, чувствуется в спектакле, потому что далеко не всегда какие-то движения связываются с текстом. Впрочем, искать в хореографическом спектакле соответствия тексту пьесы – дело изначально неблагодарное. История сделана по мотивам, а они легко просматриваются. Кроме того, чтобы зритель не запутался, периодически мелькает текст Чехова. Он исполняет роль маячка, дающего направление очередному витку безудержной фантазии девушек.
На сцене из декораций только стол, на котором стоит корзинка с яблоками, стулья, жмущиеся к дальней стене сцены. А стена будто раскрыта специально, там где-то есть жизнь, о которой мечтают девушки.
Они появляются на сцене внезапно, словно пытаясь обогнать друг друга. В руках у каждой огромный светло-коричневый чемодан. И по виду их не скажешь, что барышни из теперь уже далекого начала ХХ века. Вот высокая стройная блондинка в розовато-сиреневом пижамном костюмчике (лишь шортики и футболка) – Катаржина Костжева. Строгая брюнетка в джинсовой юбке чуть ниже колен и пастельно-розовой футболке – Паулина Юзвицка, и совсем маленькая темноволосая девочка в белом кукольном платьишке в оборочках и рюшечках – Агнешка Беднаж. Маша, Ольга и Ирина. Они наши современницы из какого-то небольшого городка, как заклинание произносящие магические слова: «В Москву! В Москву!» Они подталкивают друг друга, в нетерпении ожидая каких-то перемен.
Голос Ирины затихает, пропадает в громкой музыке, и сестры словно забывают о своем желании. Они так молоды, так энергичны, им так хочется жить. В их играх и танцах на протяжении спектакля нет ни капли отчаяния. Но иногда вдруг возникает в их движениях скованность, они замирают на полушаге, жмутся друг к другу, напряженно вслушиваются в мучительный звук терзаемой кем-то скрипки, перерастающий с ужасный скрип.
Но вот наваждение исчезает – и снова веселье охватывает их.
В спектакле есть замечательно сделанные сцены, раскрывающие суть этих знакомо-незнакомых девочек, играющих в трех сестер.
Вот одну из них буквально выталкивают на сцену, она в ужасе мечется по небольшому пространству у кулисы, где можно спрятаться ото всего, но, поняв, что это невозможно, придав себе вид бравого солдата, резко берет стул, садится и достает из корзинки сочное яблоко. Рассматривает его и вгрызается в сочную плоть. Это маленькая Ирина с горящими глазами, с безудержным желанием исследовать жизнь, познать ее. Другая сестра будто осторожничает, аккуратно обгрызает яблоко. Это Ольга, не позволяющая себе броситься в омут страстей. Маше яблока не достается, но она выражает свой протест агрессивной позой и подначиванием Ольги.
За нечто запретное, пока недостижимое для них отвечают и роскошные красные туфли, которые Ольга выбрасывает на сцену и упорно не дает их примерить ни Маше, ни тем более Ирине. Кажется, сейчас она разорвет их на части и разметает, но сестры исчезают за порталом, а она примеряет туфли. Ей непривычно ходить в них, она стесняется самой себя, ноги разъезжаются, но и ей так хочется урвать что-то запретное от жизни. И тут настигает ее разоблачение. Начинается веселая шумная беготня, попытка отобрать туфли друг у друга, торжественные проходы по сцене в одной туфле…
И снова все обрывается мрачно звучащей жутковатой нотой, словно струна рвется…
Спектакль длится всего час, но за это время девушки рассказывают нам историю наших современниц, как и чеховские героини, рвущихся прочь из маленького городка в большую, яркую, полную событий жизнь. И как прежние три сестры так и не покидающих его. В финале они замрут на авансцене, тревожно вглядываясь в темноту, и испуг застынет на юных, очаровательных лицах…
Урок семейных ценностей. «Дом Бернарды Альбы» Ф.Г.Лорки. Актерская школаAmericanConservatoryTheatre, Сан-Франциско. Режиссер Стивен Бюшер.
American Conservatory Theatre был основан в 1965 году. На данный момент это самая крупная театральная компания в Сан-Франциско, куда помимо театра входит как актерская школа, так и разнообразные актерские и режиссерские курсы повышения квалификации. Актерская программа рассчитана на три года и сочетает классическое обучение с современными театральными тенденциями. Важным аспектом обучения является и глубокое знание всего драматургического наследия. Все сказанное позволяет актерам состояться в профессии и дает возможность применять различные взгляды на театр на сцене.»Дом Бернарды Альбы» – пьеса о тяжелой участи женщин в испанских деревнях. Бернарда, обладающая железным характером, сама ведет хозяйство и держит дом в ежовых рукавицах. Неподчинение грозит жестокой расправой. Ее дочери не вправе решать свою судьбу самостоятельно, а ее позиция проста – в течение семи лет они обязаны носить траур по отцу. Каждая из дочерей мечтает вырваться из мрачного дома, где умирают любые желания и гаснет молодость. Внутри каждой зреет протест, и чем спокойнее и покорнее выглядят они, тем вернее приближение бури, сметающей все на своем пути.
В центре сцены сооружен деревянный помост из неструганых досок, в глубине – портал, задрапированный черными бархатными портьерами, – вход в мрачный дом. Крыльцо, а по обе стороны от него – подвальные окна, задвинутые зелеными заграждениями.В спектакле Стивен Бюшера некоторые женские роли играют мужчины. Надо заметить, что они, как ни странно, более удались. Дилон Хип, играющий Понсию, служанку в доме Альба, более интересен и колоритен, чем сама Бернарда (Латифа Холдер). Его Понсия чувствует себя в этом доме не меньшей хозяйкой, позволяет себе спорить с Бернардой, давать советы, словом, ведет себя как равная. Пожалуй, она самая свободная из всех живущих в этом доме. Дилон Хип легко переходит от острой характерности к психологической игре, его Понсия грубовата и мягка, остра на язык и умна, она и аналитик – собирает и сопоставляет факты, предупреждая Бернарду о надвигающейся беде. И при этом не выдает никого из дочерей. По сути, она им больше мать, чем главная героиня.Йорк Уолкер – вторая служанка в доме. Красивый мулат с карими миндалевидными глазами, полными губами и мягким голосом. Его служанка изящна, стройна, в глазах нет-нет да мелькнет затаенный страх – вдруг услышит их Бернарда. В пререкания с хозяйкой она не вступает, но и помыкать собой не дает.
Легкий, с плавными движениями, Уолкер приковывает к себе взгляд. В нем, действительно, угадывается женщина, молодая, очень похожая на сестер, жалеющая их, и желающая уйти из этого дома.Третья женско-мужская роль принадлежит Ашеру Гродману. Мать Бернарды в его интерпретации далека от сумасшествия. Она, скорее, придумала его себе как защиту, как способ свободы от деспотизма дочери. Ашер Гродман играет 80-летнюю женщину, не делая акцента на ее возрасте. В его версии она молода (а в душе она именно что молода), хороша собой, по-прежнему жаждет любви всем сердцем и всем телом. И, по сути, она высказывает все тайные мысли внучек, умирающих в этом доме без мужчин. Вечная невеста, мать Бернарды, облаченная в подвенечный наряд, то затянет песню, то размечтается о свадьбе, а то вытащит из подвала детскую коляску и начнет разговаривать со своим ребенком.Из пяти дочерей Бернарды интереснее всего получились Ангустиас, Мартирио и Адела. Ангустиас – худая, бледная девушка со светлыми волосами и некрасивым, но притягивающим лицом – Лайза Китченс. Она будто пребывает во сне, и, кажется, никто не обращает на нее внимания. Самая старшая из сестер, по пьесе, в спектакле она едва ли не самая юная. И несколько острее звучит текст Лорки о том, что самую некрасивую ожидает счастье. Потому что все досталось ей. Не только самую некрасивую, но и самую молодую, если определять возраст по внешности актрисы. У Ангустиас Лайзы Китченс – сильный характер, закаленный жизнью в этом доме. Радость от того, что скоро покинет она обитель траура, прорывается в голосе, когда она кричит в лицо юной Аделе (Немуна Сисей), что надо родиться счастливой, а не красивой. Радость, замешанная на отчаянии от долгого ожидания счастья, желания вырваться отсюда, мучений по поводу внешности и устоев дома, охватывает ее, и женщину почти трясет от напряжения.
Немуна Сисей придумала свою Аделу, как шальную, взбалмошную девчонку. Ее юная красавица не просто мечтает о любви и свободе, она борется за нее. Втайне бегая на свидания, выкрикивая в лицо сестрам насмешливые, злые слова, она бунтует против глупых предрассудков. Не в силах выносить похоронное настроение, она единственная позволяет себе переодеться. Ярким зеленым огоньком вспыхивает ее платье среди сгущающегося траура. И сама она похожа на разгорающееся пламя костра – еще немного и всех охватит пожар, бушующий в ней. Третья сестра – Мартирио в исполнении Блэр Басби – из тех, о которых говорят «В тихом омуте черти водятся». Очаровательная, нежная, с гладко зачесанными каштановыми волосами, она всех встречает с мягкой улыбкой, всегда готова защитить сестру, послушна воли матери, но внутри клокочет страсть. Она мечтательница, но именно эта девушка, в итоге, приводит любимую сестру к самоубийству.
Спектакль не строг по форме. В нем сосуществуют трагедия и фарс. Режиссер не избежал возможности повеселить публику – так возникает в спектакле «бой рыцарей»: Мартирио и Адела, вооружившись половниками и шумовками, нацепив на головы перевернутые стулья, бьются за право обладания единственным в деревне стоящим мужчиной – Пепе Римлянином. Их возможности счастья и свободы от деспотизма матери.Замечательно сделана сцена купания, где Понсия с удовольствием рассказывает о своей замужней жизни, а Ангустинас мечтает о том, как вырвется из родного дома.Вставные, на первый взгляд, эпизоды с возвращающимися с работы мужчинами, весело переговаривающимися по дороге, затевающими игру, проходящими мимо дома Бернарды, даже не взглянув на него, оказываются не менее важными, чем история гибели Аделы. Женщины замирают, глядя на поднимающихся по холму мужчин, полными надежды и восторга глазами смотрят на этих сильных, свободных, веселых людей… не замечающих их существования. Стоит отметить еще одну особенность спектакля – актеры прекрасно двигаются и поют. Не всегда это гармонирует с историей, рассказываемой ими, но неизменно наводит на мысль о неискоренимой любви к мюзиклу, без которого американский театр, видимо, жить не в состоянии.
Урок Истории. «Катцельмахер» по сценарию Р. Фассбиндера. Режиссер Лиза Ферлаццо Натоли. La Cometa. Рим, Италия.
Международная актерская школа La Cometa была основана в Риме в 1997 году. Ее организаторами стали педагоги из России, Италии и Великобритании. На основе существующих традиций в La Cometa была разработана новая система преподавания, свободная от ограничений. Обучение длится три года, в течение которых актеры и режиссеры постигают азы профессии, учатся работать в самостоятельных отрывках и, наконец, выпускают спектакль. Школа существует в тесном сотрудничестве с театром Il Teatro del la Cometa.
ЧТОБЫ РАССКАЗАТЬ О СЮЖЕТЕ, НЕОБХОДИМО УПОМЯНУТЬ, ЧТО «КАТЦЕЛЬМАХЕР» – УНИЧИЖИТЕЛЬНОЕ НАЗВАНИЕ ГАСТАРБАЙТЕРОВ ИЗ ЮЖНЫХ СТРАН В ГЕРМАНИИ.
На экране бегут черно-белые кадры: небольшой городок, один из многих европейских провинциальных; веселые молодые люди гуляют по улицам, радуясь жизни; улыбки, постепенно гаснущие на их лицах; стирающаяся индивидуальность – лица становятся похожими одно на другое; толпы людей, приветствующих фашистов, синхронно взлетающие вверх руки и следом – знамена. Экран гаснет.В черном пространстве сцены возникают силуэты персонажей. Луч света выхватывает группу молодых людей, танцующих на площадке. Люди как люди. С улыбками на лицах, подначивающие друг друга, девушки, откровенно завлекающие парней, молодые люди, пытающиеся «сохранить свободу». Свободу от условностей, от работы, от любви.
Режиссер заставила актеров существовать в очень простом и жестком рисунке: по сути, все действие происходит на танцплощадке. Актеры то разбиваются на пары, то на группы по половому признаку, то «дружат» против кого-то. Порой создается впечатление, что действие замерло, но именно в эти моменты прорывается личная энергия каждого – в движении тела, резко брошенном слове, неестественном смехе. Вот высокая, стройная рыжеволосая Элизабет с ярко-алыми губами, в обтягивающей водолазке и короткой красной юбке. У нее своя фабрика. Актриса играет уверенную, откровенную и открытую молодую женщину, которой, кажется, нет дела до пересудов бывших одноклассников. Но в действительности ей, как и всем им, хочется любви.
Девушки в спектакле играют ярче и интереснее молодых людей. Каждая из них индивидуальна, мужчины же предпочитают сбиваться в стаю и все вместе сплетничают, насмехаются над греком и Элизабет, да и над своими партнершами тоже.Девушки же готовы взять все в свои руки: они откровенно предлагают себя разным мужчинам, надеясь таким способом найти партнера, Марта мечтает стать певицей и ищет способы вырваться из этого города, Хельга хочет семью, а Мария – настоящую любовь.Но все они ополчаются против несчастного грека, приехавшего на заработки. Они перестают быть индивидуальными, подстегиваемые сплетнями парней, подкарауливают иммигранта, домогаясь его. В них рождается жестокость и агрессия, подогреваемая похотью. Молодые люди обвиняют грека в том, что он отбирает их женщин и их работу, хотя никто им не мешает иметь и то, и другое.Растущая злоба выливается в избиение грека. Молодые люди образуют своеобразный коридор в центре сцены и пинают несчастного от одной стены к другой, бросая ему в лицо обвинения.В финале вновь загорается экран, на котором возникают одно за другим лица персонажей, улыбающиеся, мрачноватые, насмешливые, искаженные злостью, они постепенно размываются, как будто стекаясь в одно безликое изображение. Протекая в черном бездекорационном пространстве, существуя в статичном рисунке, спектакль, кажется, не дает надежды на лучшее, ибо нет в нем энергии созидательной.
Спектакль «Катцельмахер», в основу которого положен сценарий Рене Фассбиндера, о том, как рождается агрессия, как внутренняя пустота и нежелание действия порождают толпу, не желающую думать.
19 октября. Урок поэзии. «Евгений Онегин». Режисер Жан Ив Рюф. Школа Национального театра Страсбурга, Франция
Высшая школа Национального театра Страсбурга была основана в 1954 году Мишелем Сен-Дени. В ней готовят не только актеров для Национального театра, но и сценографов, художников по костюмам, специалистов по постановочным технологиям, режиссеров и драматургов. Студенты учатся в одной группе. Обучение длится в течение трех лет, в течение которых параллельно с общеобразовательными предметами ребята принимают участие в творческих мастерских режиссеров разных стран. Группа 40 Школы Национального театра Страсбурга была набрана в 2010 году, всего в ней учится 25 человек: 13 актеров, один режиссер, один драматург, шесть студентов постановочного отделения и четыре – отделения сценографии и костюма.
Очаровательно-молодые, яркие, улыбчивые французы читали «Евгения Онегина». Странно слышать с детства знакомый текст на другом языке. Текст приобретает иной ритм, иначе расставляются акценты. Помимо всего прочего, не покидает ощущение «незнакомости» текста. Оно рождается почти сразу – плавность стиха Пушкина уходит из французской версии, так же как пропадает простота и очарование.
На сцене было создано подобие ученической аудитории: столы, стулья, скамьи, стоящие в произвольном порядке. Актеры – просто студенты. Никакого намека на XIX век в костюмах нет. Они одеты почти повседневно: джинсы, яркие рубашки и футболки – у молодых людей, платья, джинсы, юбки и блузки – у девушек. Чтение романа напоминало игру в мяч. Вот первый выходит и начинает читать вступление к «Евгению Онегину», внезапный поворот, улыбка, кивок или движение руки в сторону партнера, и летит ответная реплика. Кажется, они пробуют его на вкус, смакуют текст, пытаются ощутить его красоту. Один читает, остальные, подавшись в его сторону, слушают. Но есть и второй план истории – чуть поодаль от играющих текст другая группа, совсем небольшая, ведет свой молчаливый диалог. Один из студентов сидит с книжкой, читая ее, но нет-нет, да подтолкнет соседа локтем, протягивая книжку ему и указывая на какую-то строчку, улыбается, иногда смеется, и весь его вид выражает: «Ай, да, Пушкин!.. «
Тяжелее всего в этом чтении идут лирические отступления, особенно трудно даются описания природы. Тут ребята теряются, движение текста замедляется, и актеры никак не могут поймать ритм. Первая часть спектакля – практически сплошь описательная – частенько провисает. Есть и еще одна проблема в этом чтении – тут стираются планы, режиссер их перемешивает и, часто, на первый план выходит совершенно незначительное отступление. Постепенно ребята раскрываются, погружаются в текст. А уж когда стали возникать парные сцены – все как-то заиграло. Потому легче идут вторая и третья части – они дают возможность игры.Актеры отдаются игре, насколько это возможно, и текст звучит то иронично, то нежно, то они смеются над происходящим в романе, все время приглашая своих друзей и зрителей поучаствовать в этом действе. Они, безусловно, заражают своей энергией, задором, молодостью и невероятным обаянием. Но из 13 ребят я бы отметила лишь Сару Паскье, Леона Боффана, Жюля Гарро и Тома Марделя, работы которых в этом спектакле были особенно яркими и точными.
Урок инакомыслия. «ФутуризмЗрим» Санкт-Петербургская академия театрального искусства. Курс Анатолия Праудина.
Санкт-Петербургская академия театрального искусства – старейшее учебное заведение России и Европы. Первые шаги она сделала в 1779 году, когда в Санкт-Петербурге при императорской труппе были открыты курсы актерского мастерства. Сейчас СПАГТИ выпускает не только актеров, но и режиссеров, театроведов, сценографов, драматургов, художников по костюмам, технологов сцены, продюсеров. Основываясь на учении Станиславского о единстве физической и психической жизни актера, руководители Мастерских новаторски развивают ее в соответствии со своими взглядами и позициями. В Академии преподают признанные мастера современной режиссуры: Лев Додин, Вениамин Фильштинский, Анатолий Праудин, Юрий Бутусов, Александр Петров, Григорий Козлов. Одним из самых важных элементов в преподавании актерского мастерства является «этюдный метод», дающий возможность глубокого ассоциативного проникновения в текст.
Курс Анатолия Праудина особый. Его мастерская с момента появления работает с недраматургическими текстами. В спектакле «ФутуризмЗрим» использованы не только недраматургические, но несценические тексты русских футуристов: И. Крученых, В. Шерешневича, В. Маяковского, В. Гнедова, В. Хлебникова и др. Бессюжетные пассажи без героя переродились на сцене во вполне зримое впечатление. Героем двухчастного зрелища стало время, пульсирующее в каждой строке, интонации и ритме. Начинается он «Воззванием председателей земного шара» Велимира Хлебникова, текстом почти гипнотическим и раздражающим одновременно. В том, как выстроена голосовая и звуковая партитура, как голоса перекрывают один другой, как от радостного приветствия переходят футуристы к обличениям и насмешкам, как один за другим падают, расстрелянные кем-то неведомым и невидимым, слышна поступь страшного двадцатого века, и ощутимо время, казалось, ушедшее в небытие, но внезапно вернувшееся в недавних событиях. Все тексты первой части спектакля – резкие, язвительные, бьющие наотмашь, не дающие опомниться и передохнуть. Это, действительно, пощечина общественному мнению. Молодые, дерзкие, стремительные актеры, дикие, яростные мотивы, – все это сливается в гремящий поток, всасывающий зрителя и вытягивающий из него энергию. Первая часть громкая и страшная сильно утомляет слух и не дает ни секунды покоя.
Вторая часть – более лиричная. В ней перекатываются и звенят знакомо-незнакомые слова, в ней бурлит весна и прорывается желание не быть одиноким. Интонация этого спектакля не только заложена в рваном ритме, отсутствии рифмы, жажде эпатажа низвергателей классики, но и в музыке, сопровождающей весь спектакль. Именно в ней – нервной и немелодичной, где прорывается то что-то тюркское, степное, то гул водосточных труб, то грохот трамвая, то скрежет колес по рельсам и раскалывающееся, разбивающееся, растерзанное восприятие мира этих поэтов. Музыка, похожая на ритуальную, вызывающая к жизни силы неведомые, силы страшные, рождающая этот самый зримый футуризм. И музыкальные инструменты – из того, что попалось под руку – обломков труб, обрывков струн… Музыка страшного города, музыка жуткого времени.
Этот спектакль сначала разрывает слух и камнем падает в душу, болезненно отзывается в каждой клеточке тела и мучительно пульсирует в голове надрывными интонациями разлада, страдания, ужаса, а ближе к финалу обретает почти нежные мотивы, где еще сильнее звучат нотки одиночества человека и желания любви.
Уроки принимала Анастасия Павлова
Фотографии предоставлены пресс-службой фестиваля
Похожее
