ЮЛИЯ ПЕРЕСИЛЬД: «ЕСЛИ ЕСТЬ СВЕРХЦЕЛЬ, СИЛЫ ПОЯВЛЯЮТСЯ»

admin

В Театре Наций — премьера. Спектакль «Женихи» по оперетте Исаака Дунаевского. В главной роли — Юлия Пересильд. Актриса удивительная. Молодая, талантливая, преданная любимому делу. На большой профессиональной сцене она дебютировала с ролью Сюзанны в спектакле «Figaro. События одного дня», где ее партнерами были Евгений Миронов и Лия Ахеджакова. Потом появилась Геля в проникновенной и светлой «Варшавской мелодии» Театра на Малой Бронной — роль, за которую Юлия получила «Хрустальную Турандот». 

Она не принадлежит ни одной труппе, но между тем в ее театральной биографии ролей немало — ярких и разных. И ни одну не назвать случайной или проходящей. Она не боится экспериментировать, браться за сложные задачи и много работать.  И собеседник Юля невероятно интересный. Мы успели поговорить о премьере «Женихов», о спорах с режиссерами, о друзьях-сокурсниках,  о благотворительном фонде «Галчонок» и вообще о замечательной актерской профессии.

   Юлия, расскажите, пожалуйста, о недавней премьере спектакля «Женихи» в Театре Наций.

 Из всех театральных выпусков, которые пока у меня были, это самая сложная премьера. Казалось бы, оперетта — легкость, беззаботность…. Это был ужасно тяжелый выпуск. Он длился восемь месяцев, что уже не просто. И мы репетировали не по два часа в день, а по двенадцать-тринадцать часов.

 Нужно сказать, что сегодня жанр оперетты умер. Есть оперетта, но в таком же представлении, как когда-то давно. Время же меняется, а жанр как-то заморозился, никуда не пошел. Нам очень хотелось его оживить. Мы хотели понять, могут ли вообще современные артисты сыграть оперетту. Не пародию на оперетту, а именно оперетту — со всеми этими сумасшедшими событиями и поворотами сюжета, с музыкой и вокалом. Это, конечно, было адски тяжело, но это эксперимент. У нас весь оркестр находится на сцене, и не так просто разобрать, кто музыкант, а кто артист. Для этого спектакля артистам пришлось научиться играть на музыкальных инструментах.

  Вы на чем научились играть?

 На виолончели, но на уровне этого спектакля. Понятно, что я не пойду давать концерт. Научилась, хотя было дико тяжело. Я всегда пою без нот, всю жизнь, ориентируясь на свой слух. Тут мне выдали нотные партитуры, нужно было их разучивать. Нам пришлось многое осваивать, но без этого нет смысла приступать к выполнению актерских задач. Почему, например, балет или оперное пение считаются более высоким искусством, чем театр? Потому что пока ты не овладел тем, чем нужно технически владеть, ты не можешь даже на сантиметр продвинуться к цели.

 В оперетте артисты должны петь, должны быть пластически и музыкально развиты. И все это помимо того, что они должны быть хорошими артистами! Одно не исключает другого. Вы даже не можете представить, сколько людей прошло через этот спектакль, сколько артистов не выдержало, со сколькими артистами режиссер попрощался.

   С Вами играли ваши друзья-сокурсники…

 Да, в спектакле играют Павел Акимкин, Артем Тульчинский, Елена Николаева. Режиссера Никиту Гришпуна мы знаем уже не первый год, репетировали с ним не одну театральную работу. Здесь мы стали теми людьми, на которых он опирался. Мы сносили все. Я даже удивляюсь теперь, как я все это сносила. Но мы как-то набрались внутреннего терпения и просто работали, работали, работали. Поначалу ничего не получалось. Я даже не ожидала, что спектакль может выйти. Нам были поставлены очень сложные задачи, но вроде в итоге нам удалось их выполнить.

 Слава Богу, нас обошли театральные критики. Я думала, нас разнесут, просто сотрут в порошок. На премьере еще не было все так гладко, не было все вычищено на сто процентов. Можно было придраться. Но я была очень удивлена и обрадована тем, что вытащили даже смысл, даже вторые планы.

  Благодаря этой работе мы все сделали большие шаги. Например, гигантский шаг сделал мой друг, мой товарищ, мой партнер Артем Тульчинский. Я считаю, он просто молодец.

 Так сложилось, что наш курс — своего рода фанатики. Большинство из нас не причастны ни к какой-либо труппе, ни к какому-либо репертуарному театру. Но эти люди делают свои проекты, спектакли, истории для детей. Все внутри профессии, что-то привносят в нее, что-то добавляют, говорят про новые жанры. Мне от этого становится гордо и приятно. Но, к сожалению, они не так часто снимаются в кино, и не все зрители знают этих замечательных артистов. С другой стороны, они же не пойдут в массовый расход. На таких артистов писать сценарии надо. Это большая проблема. К сожалению, чем лучше артист, тем сложнее у него с ролями.

  Год назад вы с однокурсниками делали музыкальный концерт для канала «Культура». Как пришла идея этого вечера?

 Каждый год мы стараемся поздравлять своего мастера Олега Львовича Кудряшова с днем рождения. В прошлом году 31 марта мы подготовили для него концерт, на который пришли представители канала «Культура», предложили перенести это на большую сцену и сделать выпуск передачи «Романтика романса». Я легла костьми, чтобы собрать всех людей, а это же почти невозможно! Я потом зареклась, что больше этого делать никогда в жизни не буду, но думаю, все равно буду. Мы собирались больше полугода — концерт записывали 12 ноября. Я очень рада, что мы все-таки это реализовали. Конечно, все могло получиться лучше — все же было спонтанно, мы очень торопились. Но мы искренне сделали это настолько, насколько на том момент могли. И конечно, посвятили это мастеру. Вообще, если есть сверхцель, силы появляются.

  Вы строго относитесь к себе?

 Я в принципе не тешу себя иллюзиями по поводу востребованности в театре. Я самокритична. Но я не самоед. Есть такая вещь, которую мне однажды сказала одна взрослая, опытная артистка: «Как только ты перестаешь себе нравиться на сцене, зрители моментально от тебя отключаются». Это закон психологии. Поэтому самоедство — абсолютно бесполезное занятие. Да, я критичный человек. Но я пахарь. Вообще в этой профессии очень легко превратиться в художника в плохом смысле этого слова, когда тебе кажется, что все рождается спонтанно, само откуда-то приходит. Конечно, без вдохновения играть невозможно, но у Михаила Чехова есть такое понятие как активное слушание себя: ты не просто ждешь вдохновения, а вырабатываешь его собственным трудом.

 Бывает, что спектакли воспринимаются зрителями весьма неоднозначно. Например, постановка Театра Наций «Киллер Джо». Как вы решились на такую работу?

 Даже не было вопроса, соглашать или нет. Во-первых, мне хотелось поработать над этим материалом, во-вторых, я понимала, что это новый жанр для нашего театра. Никто им не владеет, хотя в спектакле заняты Елена Морозова, Виталий Хаев – люди, которые хорошо разбираются в современном театре и активно участвуют в современных пьесах, в читках в Любимовке. Все мы не могли понять, что это за жанр.

 Я занимаюсь театром не ради накопления, не ради секундного успеха, это точно. Мне интересно задавать себе вопросы. Причем и не на уровне «Как я сейчас здесь играю? Я здесь интересная? Я здесь органичная?», а вопросы «Что это за жанр-то такой? Как в нем играть? Как в нем существовать?» Это не психологический театр, не театр Станиславского, а какая-то новая форма.

 Чтобы настроится на этот жанр, мы пересмотрели массу американских фильмов: «Головой о стену», «Буффало 66», всех братьев Коэнов, всего Тарантино. «Киллера» приняли очень по-разному. Но я счастлива, что в моей театральной биографии есть этот спектакль. Тем более, такую роль я никогда раньше не пробовала и не играла.

  На репетициях я слушала каждое слово Явора (Явор Гырдев, режиссер спектакля «Киллер Джо» – Прим. автора). Я вообще люблю слушать режиссеров, мне нравится разбираться в их точке зрения. Но здесь я очень долго не могла понять, о чем он меня просит. Он говорил все время одну и ту же фразу: «Ты должна стереть у себя все файлы из головы. У Дотти вообще нет никакого представления о социуме, о людях вокруг. Все представления только из мультфильмов и фильмов, которые она смотрела. Она вообще не понимает, что хорошо, что плохо». Конечно, было сложно — не сыграть все это, а принять. Даже принять было сложно.

 В спектакле «Фрекен Жюли» вы играете с Чулпан Хаматовой и Евгением Мироновым. Как вам работается вместе?

 Мне с этими людьми безумно комфортно. Мы очень разные, но, мне кажется, мы друг друга в каком-то смысле нашли. Помимо «Фрекен Жюли», мы работали в «Рассказах Шукшина», с Женей — еще в «Фигаро». По-человечески я их поддерживаю, очень уважаю, ценю. Они удивительные люди, те, за которыми стоит идти, которым стоит помогать.

 Я не верю в то, что злой человек может быть гениальным. Я не верю в то, что человек, который проходит мимо бед других, может быть талантливым. Так не бывает. Это ложь, обман, однодневка, ошибка. Не может даваться этот дар априори нехорошему человеку. Если у тебя есть дар, значит, у тебя есть и другие возможности. Ты же не думаешь, что это все лично твое? Оно же откуда-то тебе пришло. А если тебе что-то дано, то с тебя и спросят чуть больше, чем с других.

  Как вам кажется, вы все можете сыграть?

 Задача не в том, чтобы многое сыграть. Задача другая — сыграть что-то достойное и по-настоящему нужное. Одни спектакли — это твое развитие, открытие новых форм, нового театра. А есть и другие работы — работы, которые тебе психологически необходимы, которые помогают разрядиться. Например, «Варшавская мелодия». Здесь речь не идет о новых формах. Но оставить двух артистов такими свободными — большая режиссерская смелость. Сергей Анатольевич Голомазов не зажимал нас в форме, при этом мы занимались разбором пьесы на протяжении всего выпуска. Это как раз театр Станиславского, в чистой форме психологический театр. У нас с Даней (Даниилом Страховым — Прим. автора) ни разу не было одинакового спектакля. Меняются даже отдельные трактовки. Разбор дал нам прочную основу, мы настолько внутри этого материала, что все равно, какими будут мизансцены или декорации. Мы настолько хорошо все понимаем про характеры наших героев, про то, что с ними происходит и к чему каждый из них стремится, что в принципе можем существовать без бытовых деталей.

 Есть какие-то темы, на которые вам особенно хочется говорить со зрителем?

 Со зрителями хочется разговаривать на все темы. С ними в принципе хочется разговаривать. Тем так много! Но, наверное, в первую очередь о таких глобальных, отчасти банальных и юношески максималистских вещах, как любовь и добро. К сожалению, сейчас многим кажется, что это просто слова. Есть деньги, есть конкретный практицизм и, к сожалению, сегодня все переориентированы в эту сторону.

  Как вы думаете, почему это происходит?

 Не знаю. Говорят, это такая идеология, но я в это не верю. Нам и нашим родителям слишком много говорили про эту идеологию. На нее можно возложить всю ответственность за происходящее, но, мне кажется, нужно размышлять совершенно по-другому. Надо максимально в себе взращивать — как бы это ни было тяжело — человеческие качества. Не забывать, что еще есть такие слова, как благородство, самопожертвование. Сейчас же везде другие слова — успешность, эффективность, продуктивность, скорость, комфорт.

   Зачем сегодня зритель приходит в театр? Ради развлечения или за духовной пищей?

 Каждый зритель по-разному. Наверное, зритель приходит развлекаться. И мы не имеем права их в этом осуждать. Это нормальная ситуация: в церковь приходят молиться, в театр приходят развлекаться. Разные бывают ситуации: кто-то пришел, потому что жена привела, кто-то потому, что надо было с начальником сходить. Но актер в силах изменить причину прихода зрителя в театр, изменить его отношение.

   У вас есть режиссерские амбиции?

   Я не режиссер. У меня мозг не так работает. Я могу что-нибудь организовать, например, концерт. И на уровне ни к чему не обязывающих вечеров мне это даже нравится. Но режиссер должен о чем-то мощно хотеть сказать и представлять, как выглядит его театр. Мне сейчас нравится работать с режиссерами из разных направлений как раз потому, что можно пробовать разные форматы театра. Но видения своего театра у меня нет.

  А с режиссерами вы спорите?

   У меня вообще несколько завышенные требования к себе и окружающим. Я не терплю халатного отношения к делу. Я об этом говорю достаточно резко, конкретно и сразу. Люди, которым я это сказала, наверное, в следующий раз меня не пригласят. Ну и хорошо, мне не хотелось бы второй раз встречаться с людьми, которые наплевательски относятся к делу, которое я так люблю.

 Я спорщик великий. Люди, которые со мной работали, это знают. Но никогда, как мне кажется, это не доходит до самодурства. Конечно, когда у меня есть своя точка зрения, я ее высказываю. Если мне объясняют, почему я не права, не исключено, что я соглашусь. В этом смысле я легко отказываюсь от своих убеждений. Но это нормальная история. Все рождается в спорах.

  Может показать, что после выпуска одного спектакля следующий будет легче. Ничего подобного, никакого отношения выпуск одного спектакля к выпуску другого не имеет. Это разные миры, разные режиссеры, разные истории. Поэтому идеальное состояние каждый раз приходить студентом четвертого курса. Если ты приходишь как уже сложившийся актер, то работать невозможно. Тебе же нужно принимать точку зрения другого человека, режиссер же о чем-то своем хочет поставить, и вам нужно сойтись во мнении. А если ты, приходя, уже знаешь, как надо играть, зачем тебе режиссер? Иди играть сам.

  Какие у вас планы на этот сезон?

 Театр Наций планирует новую постановку по пьесе Еврипида «Электра» с режиссером Тимофеем Кулябиным, еще одним моим однокурсником. Мне очень хочется поработать с этим материалом. Я вообще люблю античность, мы и на курсе ставили «Троянок» того же Еврипида. Античность — это другая энергия, это работа с энергией. «Электра», пожалуй, одна из самых жестких историй античности. Тема убийства матери — что может быть страшнее?

   А новые фильмы?

   Сейчас я вернулась со съемок в Испании, в Пальма де Майорка.

   Звучит неплохо…

 Да, мне все говорят. Но дело в том, что съемочный день меньше шестнадцати часов не длился. Это был какой-то ад! Мне даже выпуск «Женихов» в финале показался детским садом! Я поняла, что это не моя страна. Я вообще не люблю все эти теплые страны. Германия, Норвегия, Северо-Запад — это мое. Было жарко, мы были на каблуках, в платьях. А там очень много погонь. Вы знаете, это только в кадре все бегут и улыбаются. Кажется, красиво… Это был ужас! Жалко не снимали фильм о фильме…. Я вообще все эти гламурные истории не особо люблю, я всегда говорю: «Мне бы в фуфаечку и куда-нибудь в окопы, в окопы!»

   О чем этот фильм?

 Это фильм «О чем молчат девушки» Карена Оганесяна. Я пока не могу сформулировать, что это получилось, к сожалению, пока не ощущаю. Но мы максимально постарались улучшить то, что было в сценарии. Мы работали с переменой сцен, с разбором сцен. Очень хотелось, чтобы это была достойная девичья комедия. Не так это просто. Вообще комедия — не простой жанр. Драма, наверное, легче. Кто-то плачет, кто-то нет — не все же должны. В комедии все сразу понятно: если не смеются, значит плохо.

   Юмор юмору рознь…

 Я вытаскивала из себя все жилы, чтобы этот юмор можно было назвать достойным. Мы максимально старались убрать все поверхностное и вложить мысль. Больше могу сказать, я в какой-то момент начала собирать истории из жизни моих друзей, потому что поняла, чего-то не хватает. И очень много таких историй вошло в фильм. Поэтому у меня есть внутренняя надежда, что будет хорошо и смешно. Это ведь правда и так действительно бывает.

  Помимо театра, съемок в кино вы еще состоите в попечительском совете Благотворительного фонда «Галчонок». Расскажите об этой вашей деятельности.

 Мне нравится, что благодаря своей профессии я могу кому-то помочь. Не так давно я подключилась к работе благотворительного фонда «Галчонок». Этот фонд занимается детьми и взрослыми до 25 лет с органическим поражением центральной нервной системы.

 К сожалению, в нашем городе, в нашей стране людям с этой проблемой живется очень тяжело. Наше государство приспособлено для сильных, молодых, бегущих вперед. Но всем этим сильным, молодым, бегущим вперед нельзя забывать, что есть люди, которым нужна поддержка. Очень хочется хоть на йоту сдвинуться в этом направлении! Чтобы хотя бы мы, молодые, трансформировали свое сознание и начали понимать, что все мы существуем в этом мире на равных. Помимо того, что поддержка нужна детям, она нужна и родителям. Эти дети нужны обществу, они могут быть полезны, это действительно так. И родителям важно чувствовать, что общество это понимает.

 Наш фонд, как и все благотворительные организации, нуждается в волонтерах. Это очень простая помощь, из разряда довезти ребенка до больницы: в общественном транспорте они иногда просто не могут туда добраться. Мы открыты к любого рода помощи, вкладу представителей любых профессий.

 Когда я приезжаю в Берлин, мне становится обидно за свою Родину. Там совершенно другое отношение к этому вопросу. Например, днем с трех до пяти часов люди за покупками толерантно не ходят, чтобы не мешать и не задерживать людей на инвалидных колясках, которым в это время удобнее посещать магазины. Почему же у нас считается, что это люди не первого сорта? Почему у нас, у русских, так считается? Ведь большинство из них наиталантливейшие люди, просто лишенные каких-то возможностей, например, двигательных, голосовых. Очень хочется максимально включить их в наше общество и доказать этому обществу, что не все так однозначно.

   Есть что-то, что вам не нравится в актерской профессии?

 Если бы мне что-то не нравилось, вряд ли бы я ею занималась. Конечно, все неидеально, но это не значит, что мне не нравится. Да, у всех есть ощущение какой-то легкости актерской работы, ощущение, что есть только аплодисменты и цветы. Только один процент людей понимает, что на самом деле происходит. Почему наши актеры часто умирают в нищете? Пока в тебе много здоровья, сил и красоты, ты востребован. А как только это исчезает (что происходит очень быстро, мы все люди), ты уже никому не нужен. Не так много артистов продолжают работать во взрослом возрасте, это физически тяжело. Профессия очень неблагодарная, одна из самых неблагодарных. И занимаясь ею сегодня, это нужно понимать.

  Но я люблю эту профессию. Чем-то другим, наверное, я могла бы заставить себя заниматься, но… Я этим живу, я дома про это говорю. У меня ребенок уже ходит в театр, поет, всем интересуется. Меня все спрашивают: «Ты что хочешь, чтобы твоя дочка стала актрисой?» Я говорю: «Вы знаете, боюсь, вариантов-то у нее и нет!» Она же видит, как сильно это люблю я. Если она захочет, я точно отговаривать не буду. Это замечательная профессия!

Беседовала Юлия Ионова
Фото Ирины Косаревой,
портрет — фото Владимира Кудрявцева,
а также из архивов Театра Наций
и Благотворительного фонда «Галчонок»

Author

Поделиться: