В Театре им.Моссовета состоялась премьера спектакля «Три сестры» по одноименной пьесе А.П.Чехова. Свое видение истории сестер Прозоровых представил Андрей Кончаловский. Для режиссера спектакль стал продолжением чеховской темы, заявленной три года назад в этом же театре постановкой «Дядя Ваня». Отмечу также, что актерский ансамбль обоих спектаклей почти идентичен.
…Когда в 1900 году Чехов читал пьесу «Три сестры» актерам МХТ, он искренне не понимал – почему все плачут и грустят? «Я же водевиль писал!» Но вся история жизни пьесы на сценических подмостках показала, что на этот раз водевиль Антону Павловичу явно не удался. В истории сестер Прозоровых видели и тоску по несбывшемуся, и одиночество интеллигенции, и намеки на грядущую революцию… Пьеса, как любое классическое произведение, актуальна и сейчас. Текст ее (особенно в руках мастера, коим Кончаловский без сомнения является) становится гибким и податливым. Вновь стало ясно: сестры найдут отклик в сердцах публики, главное – верно расставить акценты.
Первый акт пьесы (именины младшей Ирины, отмена траура по отцу) поначалу вверг меня в трепет – подумалось было, что Андрей Сергеевич решил не отходить от видения самого Чехова и явить… Нет, не водевиль, но что-то лишь отдаленно напоминающее драму. Внешне все благопристойно: спокойная светлая декорация (сценография Андрея Кончаловского), костюмы и прически соответствуют эпохе. Но населен этот светлый дом героями нервными, чудными и в то же время, совершенно обычными. Ирина (Галина Боб), празднующая свое двадцатилетие, хохочет и дурачится, одинаково весело и задорно рассуждая и об именинах, и о лучшей жизни и радости труда. Ольга (Лариса Кузнецова) с неуклюжими, резкими жестами, растрепанной прической и очками – типичная учительница. Ее голос периодически срывается, ее усталость уже, видимо, хроническая. А во всем, что она говорит, слышится непрекращающийся аутотренинг, что все будет хорошо и Москва недалека. Маша (Юлия Высоцкая) красива, отрешенна и холодна. Видно, что ее не радуют не только хлопоты сестер, но и вообще мало что в жизни. Они могут и повеселиться – танцы все-таки будут – и весело поддразнить брата Андрея (Алексей Гришин) и доктора Чебутыкина (Владас Багдонас), даже легко пофлиртовать с офицерами… Но все это происходит будто случайно: у каждой – свой внутренний невроз и причуды. И вожделенная Москва, в которую они так желают попасть, у каждой своя, а потому становится для них еще одним разъединяющим фактором.
Рассуждения и философия героев не вызывает уже такого отклика в зрителях, как это было раньше. Текст сокращен, а те мысли, что остаются персонажам, проговариваются, будто спеша. И порой создается впечатление, что героям самим неудобно за них, а вызваны подобные темы лишь необходимостью вести светскую беседу.
Легкое недоумение публики, ожидавшей увидеть нечто привычное и «классическое», превращается в явное непонимание, когда на сцене появляется Вершинин (Александр Домогаров). Да, привычка – вторая натура, поэтому даже я ожидала увидеть выход Героя и Настоящего Мужчины, а что уж говорить о многочисленных поклонницах Домогарова! Но… На сцену вышел человек в военной форме, смешными, почти карикатурными усами кавалериста, зализанными волосами и моноклем. Герой, ничего не скажешь!.. Мой театроведческий восторг достиг пика, когда Вершинин заговорил: герой безбожно картавил и манерничал. Я не знала, что Вершинин может быть комическим персонажем, как не знала, что Александр Домогаров талантлив еще и как комический актер. За эти открытия мое личное спасибо режиссеру. Ведь если большая часть публики недоумевала и сочувствовала Домогарову, то для меня настоящий спектакль только начался. Пожалуй, единственный момент, когда Вершинин-Домогаров является почти героем, это сцена пожара и его рассказ о том, как он увидел своих дочерей на крыльце сгоревшего дома. Сразу становится ясно: вот его смысл жизни, его правда. Он никогда не захочет никаких перемен и не уйдет из семьи. Кстати, о сочувствии к актеру: в антракте я слышала бурное обсуждение этого образа двумя явными поклонницами Домогарова. Андрею Кончаловскому досталось именно за то, что он «изуродовал и опошлил» Героя…
Ведь как в таком случае объяснить любовь Маши? Но опять все дело в акцентах. Кончаловский, будучи тонким психологом, не отходя от авторского текста, дает ответ: началось все с того, что «он казался мне странным», потом «я его жалела», а потом уже «полюбила». Но выкрикнет это слово Маша с надрывом, разом отвергая любую критику, сомнения, сочувствие… Раздастся тихое «трам-там-там» – Вершинин напевает что-то в соседней комнате. Она встанет и, как сомнамбула, ничего не видя и не слыша, кроме этого глупенького мотивчика, двинется к нему. Но нет в этом движении ни любви, ни радости, видна лишь обреченность.
Из легкого, почти водевильного, настроение спектакля становится более драматичным и насыщенным. Уже не кажутся ненужными нервные жесты и гримасы, все получает свое объяснение. А чудное и смешное остается в видеозаписях, которые транслируются на занавес во время смены декораций. В них актеры не только рассуждают о своих персонажах, но и откровенно иронизируют, даже передают приветы.
Все противоречия и дисгармония, переживаемые сестрами, объясняются их непохожестью на жителей этого провинциального города. Все их знания, образованность и эфемерность приводят к тому, что они не живут, а лишь отчаянно приспосабливаются к обычной жизни, окружающей их. И так же отчаянно бросаются на любую, показавшуюся родственной, душу. Философия Тузенбаха (Павел Деревянко), рассуждения Вершинина – это прекраснее и ближе им, нежели напор Соленого (Виталий Кищенко) и житейский практицизм Кулыгина (Александр Бобровский). Но режиссер опять подводит зрителя к мысли, что не все так просто. Сцена объяснения Соленого с Ириной (на мой взгляд, одна из самых сильных в спектакле) вновь построена на нюансах. Соленый, говоря о любви, прямолинеен и резок. Но Ирина ни слова упрека не скажет, и будет сидеть, безвольно опустив руки. Ее поза не изменится, даже когда юбка ее будет приподнята, а ленты на корсаже вот-вот будут развязаны… Страх в ее глазах – не страх грубой силы, а страх себя самой, своего внутреннего согласия.
И получается, что на самом деле нужны им мужчины обычные, земные, даже грубые. Ведь только так получат они тот якорь, который будет удерживать их на месте, позволит освоиться в нормальной жизни. Хорошо это или плохо – вопрос отдельный, и ответ на него у всех будет свой. Лично же мне показалось правильным, что герои, обычно противопоставляемые сестрам (Соленый, Кулыгин, Наташа) в спектакле Кончаловского обрели свою правду и стали теми самыми живыми, обычными людьми, которых так много. И пусть в каждом из них говорит какая-то одна черта, даже инстинкт, они все равно получили право на жизнь. Даже Наташа (Наталия Вдовина), которая зачастую играется основной антагонисткой, вызывает если не сочувствие, то уж точно понимание.
Уравняв в правах героев идеальных и реальных, режиссер имел шанс на то, чтобы сделать финал спектакля почти оптимистичным. Чеховский текст о страданиях, которые послужат на пользу будущим поколениям, можно было развернуть на самих героинь. Страдания пережиты, опыт приобретен, ненужные страсти улеглись, можно начать все с чистого листа – но нет. Невысокий помост, на которой замрут в финальном монологе сестры, вдруг начнет движение, зазвучат военные марши, а на экране явятся кадры военной хроники. Надежда на новую жизнь убита – на сцену вышла реальность, которая, увы, неподвластна обычным людям.
P.S. Накануне своего похода в театр я увидела Андрея Кончаловского в одной из вечерних передач. В ней он среди прочего сказал: «Я сколько раз пытался снять комедию, но получается трагедия». На следующий день эта фраза волшебным образом переплелась с чеховским убеждением, что написал он все-таки веселую комедию. Поэтому хочется верить, что «Три сестры» – не последнее обращение Андрея Сергеевича к Чехову. Во-первых, не поставленные им пьесы еще остались, а во-вторых, подобными совпадениями не пренебрегают.
Обычным людям сочувствовала Наталья Ионова
Фотографии Елены Лапиной
